Сложное соседство: Россия и страны Северной Европы

Отношения России со странами Северной Европы в начале XXI в. представляются противоречивыми — особенно это касается ее отношений со Швецией и Данией, которые периодически выступали с критикой внешней и внутренней политики России, но и проявляли стремление к ведению конструктивного диалога. Это обстоятельство дало исследователям повод говорить о том, что Россия строит свои отношения со странами региона, руководствуясь принципом «разделяй и властвуй»; другим оно, напротив, кажется указанием на то, что страны Северной Европы не настолько едины, как это обычно представляется внешним игрокам или самим североевропейцам.

С 2014 г. на фоне ухудшения отношений России с западными государствами страны Северной Европы значительно сблизились в восприятии угроз национальной безопасности и активизировали региональные форматы сотрудничества (НОРДЕФКО и NB8), что, однако, на практике не выразилось в проведении общей позитивной «российской» политики. Приход к власти Дональда Трампа в 2016 г. породил среди североевропейских правительств неуверенность в гарантиях НАТО и привёл к решениям об увеличении оборонных расходов. Но говорить о «факторе Трампа» как дополнительной причине ухудшения отношений стран региона с Россией можно лишь косвенно, единственным исключением является ситуация с Северным Потоком-2, которая напрямую отрицательно повлияла на динамику отношений Дании и России.

У каждой из североевропейских стран есть по-своему обоснованный повод рассматривать Россию в качестве угрозы. Так, Швеция опасается захвата острова Готланд, Норвегия граничит с Россией на Кольском полуострове (место дислокации Северного флота России), у Финляндии есть протяженная граница с Россией, а для Дании опасность представляет остров Борнхольм и ракетные комплексы «Искандер» в Калининградской области. Несмотря на возникшую общность в восприятии военно-политических угроз и сомнения в гарантиях НАТО в связи с «неудобным» президентом США, значительного сближения и расширения военно-политического сотрудничества между членами НАТО (Данией и Норвегией) и неприсоединившейся к Альянсу Швецией не произошло. Повышение военных расходов и дальнейшая милитаризация может лишь стать дополнительным фактором ухудшения отношений между странами региона и Россией.

Сложные партнёры

В начале XXI в. периоды улучшения отношений России с одной из североевропейских стран сопровождались ухудшением — с другой, что особенно заметно на примере отношений России с Данией и Швецией в 2000–2014 гг. Это дало отдельным экспертам повод говорить о том, что Россия строит свои отношения со странами региона, руководствуясь принципом «разделяй и властвуй». Североевропейские исследователи склонны объяснять подобные резкие изменения внешнеполитического курса в отношении России, произошедшие в 2002 г. и 2008 г., основываясь на концепции «уроков прошлого» — на индивидуальной интерпретации отдельных политиков исторического опыта соответствующей страны [3]. Подобные изменения, как отмечают специалисты, выглядят ещё более парадоксально, если принять во внимание, что для российского направления внешней политики европейских государств в целом характерна стабильность. Одни и те же государства традиционно выступают в качестве условных «застрельщиков» или «русофобов» или условных «прагматиков» и «сторонников сотрудничества» с Россией.

Отсутствие единой «российской» политики в Северной Европе

Илья Крамник:
Высокоширотное противостояние

2000-е гг. обещали стать началом продуктивного двустороннего сотрудничества между Россией и Данией — в 2002 г. должен был состояться первый с 1964 г. официальный визит президента России в Данию, который приходился на период председательства последней в Совете ЕС. Однако в отношениях между двумя странами осенью 2002 г. наступил один из наиболее серьёзных со времени холодной войны кризисов, который был вызван проведением 28 октября в Дании конгресса чеченского народа (датские власти не попытались обратиться с просьбой о переносе конгресса на менее провокационную дату, как рекомендовали некоторые представители ЕС). Проведение конгресса совпадало, таким образом, с официально объявленным по всей России трауром в связи с терактом на Дубровке (23–26 октября 2002 г.). Кроме того, власти Дании отказались экстрадировать в Россию Ахмеда Закаева, обвиненного в подготовке ряда терактов в конце 1990-х гг., из-за отсутствия достаточных оснований. Позже премьер-министр Дании Андерс Фогг Расмуссен воспользовался сложившейся ситуацией для эскалации кризиса в датских СМИ, подчеркнув в статье одной из крупнейших датских газет достоинства судебной системы Дании и право А. Закаева на свободу слова, а также сопоставив нынешний сильный курс страны и «прежнюю трусливую политику Дании» [3].

Во время «оранжевой революции на Украине (2004–2005 гг.) Дания выступила с критикой избрания В. Януковича на пост президента, обосновав это тем, что демократические процедуры были проигнорированы в ходе выборов. В ответ на это Россия ещё в 2002 г. отменила встречи в рамках Межправительственного Российско-Датского Совета экономического сотрудничества вплоть до 2006 г. и по большей части заморозила все дипломатические и правительственные контакты. Однако в деле практической поддержки «оранжевой революции» Дания в целом заняла более сдержанную позицию, чем США, Польша и Литва, которые выступали с намного более жёсткой критикой и открыто обвиняли Россию во вмешательстве в выборы [6].

Другой эпизод обострения отношений между Данией и Россией был связан с празднованием 60-й годовщины победы СССР в Великой Отечественной войне, когда незадолго до своего участия в качестве гостя в Параде Победы в Москве премьер-министр Дании Андерс Расмуссен обратился к президенту РФ с предложением принести извинения странам Балтии за советскую оккупацию (1944–1991 гг.) по аналогии с теми извинениями, которые руководство Германии принесло за преступления нацистского режима. В. Путин в свою очередь уклонился от рукопожатия с датским премьер-министром в ходе Парада Победы, что не осталось незамеченным [6].

Другим эпизодом похолодания отношений между Россией и Данией стала поддержка последней предоставления Грузии и Украине плана действий по членству в НАТО на Бухарестском саммите в апреле 2008 г.

Россия и Дания: вопросы взаимодействия в Арктике и регионе Балтийского моря. Доклад РСМД и Датского общества по внешней политике

На этом фоне заметно активизировались отношения России со Швецией. В рассматриваемый период был учреждён Межправительственный Российско-шведский совет для координации экономического сотрудничества, а шведский премьер-министр в отличие от своего датского коллеги был менее критичен в отношении легитимности выборов 2004 г. на Украине и не выдвигал требований об отставке избранного президента [6]. В мае 2004 г. премьер-министр Ханс Перссон дезавуировал заявление министра иностранных дел Лайлы Фрейвальдс, которая изначально не решилась признать убийство Ахмата Кадырова актом терроризма. В 2007 г. Москву посетила королевская семья Швеции. В целом политика Швеции в этот период была схожа с осторожным курсом нейтрального государства, который проводился ею в период холодной войны.

В 2008 г. между Данией и Швецией произошла «смена ролей» — Дания взяла курс на нормализацию отношений с Россией, в то время как Швеция начала их обострять. Так, например, министр иностранных дел последней Карл Бильдт сравнил интервенцию России в Грузии с аннексией Чехословакии в 1938–1939 гг. Ранее, посещая Тбилиси в качестве председателя комитета министров, он заявлял, что целью России, возможно, является смена режима в Тбилиси и что нефтепровод Баку–Тбилиси–Джейхан находился под угрозой вследствие наступления российских войск. Вскоре после этого Карл Бильдт был объявлен персоной нон грата в России, а политические контакты между Москвой и Стокгольмом резко ухудшились. Бывший министр иностранных дел Швеции Ханс Бликс и министры иностранных дел Франции, Германии и Финляндии раскритиковали проведённую К. Бильдтом историческую аналогию.

В 2009 г. во время председательства Швеции в ЕС Россия безуспешно пыталась добиться перенесения саммита ЕС-Россия из Стокгольма в Брюссель. В 2013 г. России совместно с Канадой удалось отклонить заявку ЕС о том, чтобы стать наблюдателем в Арктическом совете. Эта задача была приоритетом для К. Бильдта во время председательства Швеции в организации. В дальнейшем Стокгольм выступала с резкой критикой некоторых внутриполитических событий России — выборов в Государственную Думу в 2011 г., задержания Алексея Навального в 2013 г. и принятия закона о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних в том же году. Похолодание отношений со Швецией проявилось в проведении затянутой процедуры экологической экспертизы проекта «Северный Поток-1» и в «инциденте Страстной пятницы», когда российский стратегический ядерный бомбардировщик совершал манёвры в опасной близости от воздушного пространства Швеции и объектов ее военной инфраструктуры, включая Радиотехнический центр вооружённых сил Швеции, являющийся элементом радиолокационной разведки страны [5].

С уходом Андерса Фога Расмуссена с поста премьер-министра в 2009 г. Дания начинает нормализацию отношений с Россией, о чём свидетельствовали визит министра иностранных дел Пера Стига Мёллера в Россию, визит главы РФ Дмитрия Медведева в Данию в 2010 г. и на ответный визит в Россию королевской четы Дании — на следующий год. При этом неоднократно проводились встречи между странами на уровне премьер-министров и министров иностранных дел, а в 2010 г. Дания стала первым государством-членом ЕС, заключившим с Россией партнёрство по модернизации. Кроме того, в 2012 г. датские власти не дали огласке дело о шпионаже профессора финского происхождения Тимо Кивимяки, завербованного российскими спецслужбами. В отличие от Швеции, датская критика внутриполитической ситуации в России в указанный период практически отсутствовала или отходила на второй план по сравнению с заявлениями других европейских стран [3].

Андрей Тодоров:
Договор о Шпицбергене: яркая мозаика интерпретаций

В отношениях с Финляндией и Норвегией в 2000-х гг. преобладали тенденции прагматического и сдержанного сотрудничества. Финляндия инициировала проведение политики «Северного измерения» во время своего первого председательства в Совете ЕС 1999 г. и фактически выступила в качестве посредника между ЕС и Россией. В то же время она стремилась не допустить финляндизации и по меркам традиционной финской политической культуры довольно резко отреагировала на события 2008 г. в Грузии. В целом, несмотря на то, что интенсивность российско-финских политических контактов на высшем уровне зачастую больше, чем у ее североевропейских соседей, характер отношений Финляндии с Россией представляется «технохратическим и бюрократизированным» и может быть описан как лишённый политического содержания. Такое положение дел можно объяснить тем, что Финляндия, вероятно, опираясь на всё тот же опыт финляндизации, стремится транслировать все потенциально сложные вопросы на уровень многосторонней дипломатии ЕС (отсюда активная поддержка Финляндией принятия коллективной стратегии ЕС в отношении России в 1999 г.) [8].

В отношениях России и Норвегии в 2000-х гг. преобладали тенденции сотрудничества, главным образом, в северных широтах, а также стремление разрешить давний пограничный спор в Баренцевом море, что удалось сделать в 2010 г. Важно отметить, что Норвегия в отличие от Дании на саммите НАТО в Бухаресте в апреле 2008 г. была против предоставления Украине ПДПЧ.

Таким образом, можно условно разделить страны Северной Европы на прагматиков — Норвегия и Финляндия — и тех, которые в большей степени руководствовались принципами так называемой политики ценностей или værdipolitik (дат.) — Швеция и Дания. Оба ключевых эпизода ухудшения отношений имели спонтанный характер. В 2002 г. произошел кризис в отношениях с Данией — на фоне общего развития контактов России с западным сообществом в рамках борьбы с общей угрозой терроризма после трагедии 11 сентября; ухудшение отношений со Швецией в 2008 г. стало неожиданностью для России, так как до этого проводилась осторожная и сдержанная политика, а Карла Бильдта шведские СМИ даже называли «побратимом России» (Rysslandskramare).

Единство восприятия угроз — основа интеграции в сфере безопасности?

Изучение факторов, вызывающих сближение или расхождение внешней политики стран субрегиона Северной Европы, представляют интерес не только с точки зрения выработки практических рекомендаций для выстраивания Россией диалога с рассматриваемыми государствами, но и прогнозирования развития инициатив оборонной интеграции в субрегионе и позиции рассматриваемых стран в отношении общеевропейских оборонных инициатив. Наличие расхождений во внешней политике и различная оценка угроз приводит к тому, что интеграция в оборонной сфере не будет эффективной. То есть в широком смысле политическая интеграция обуславливает оборонную интеграцию. В исторической перспективе в критические моменты даже при наличии значительной внешней угрозы страны Северной Европы, как правило, не выступали с единой позицией (примером чего служит провал проекта создания Скандинавского оборонительного союза в 1948-1949 гг., отсутствие единой позиции накануне Второй мировой войны и отличающиеся отношения стран региона с ЕС и НАТО, различная реакция стран региона на решение США о вторжение в Ирак в 2003 г. [6]). Однако единое понимание угроз региональной безопасности среди североевропейских стран, которое начало складываться после 2014 г., до настоящего времени не выразилось в существенных внешнеполитических акциях за исключением совместной статьи министров обороны четырёх стран и министра иностранных дел Исландии в норвежской газете «Aftenposten» в 2015 г. [4]

Украинский кризис и «фактор Трампа»

Илья Крамник:
Север начинает и не проигрывает

В свете Украинского кризиса Дания и Швеция присоединились к санкциям против России. Диалог с Норвегией также ухудшился после 2014 г., когда последняя присоединилась к антироссийским санкциям, распространявшимся и на Шпицберген (территорию с особым международным статусом) [5]. Примеру североевропейских коллег последовали Финляндия и Исландия. Таким образом, формально лишь автономные территории Дании — Гренландия и Фарерские острова — не подключились к антироссийскому санкционному режиму.

Приход администрации Д. Трампа поставил под вопрос готовность США обеспечивать гарантии безопасности в рамках НАТО. Кроме того, ряд заявлений президента США вызвал опасения возможного сговора между РФ и США за спиной североевропейских союзников (в частности, они были связаны с критикой Д. Трампа «иждивенствующих» союзников по НАТО, которые не вносят должный вклад в потенциал коллективной обороны Альянса, наряду с позитивной оценкой действий В. Путина). Склонность дипломатии Д. Трампа разрешать вопросы в рамках преимущественно двухсторонних контактов, отказываясь от многосторонней дипломатии, и прагматичный характер внешней политики без отстаивания универсальных ценностей поставил перед Северной Европой дилемму — следовать политике американского президента или пытаться создавать альтернативные структуры европейской безопасности?

Требования Д. Трампа о повышении военных расходов членов НАТО до 2% ВВП привели к решениям стран Северной Европы об их увеличении впервые с конца холодной войны. И это обусловлено скорее политической конъюнктурой и стремлением сохранить статус «образцовых союзников» в рамках НАТО, чем реакцией на военно-политические угрозы. Об увеличении военного бюджета заявила и Швеция. Саммиты НАТО в 2014 г. и 2016 г. были отмечены возвращением Альянса к стратегии сдерживания России и решением о размещении четырёх мультинациональных батальонов НАТО в странах Балтии и Польши в рамках Усиленного Передового Присутствия (Enhanced Forward Presence). Таким образом, проблема обеспечения безопасности в Скандинавско-Балтийском регионе приобретает не только региональное измерение, но и трансатлантическое, так как эффективность «сдерживания» России на балтийском направлении становится и проверкой эффективности гарантий безопасности НАТО, предоставляемых балтийским и североевропейским членам Альянса [7]. Стоит также упомянуть проведение в регионе масштабных военных учений, во многом символизирующих трансатлантическую солидарность, — «Единый Трезубец» («Trident Juncture») (крупнейшие учения подобного рода с 1980-х гг.), «Холодный Ответ» («Cold Response») в Норвегии и военные учения в Швеции «Аврора 17» («Aurora 17») с привлечением не только северных государств, но и США, а также европейских государств-членов НАТО [1].

***

Юлия Мельникова:
#NATO2030: новый виток рефлексии для Североатлантического альянса

У каждой из североевропейских стран есть по-своему обоснованный повод рассматривать Россию в качестве угрозы. Так, Швеция опасается захвата острова Готланд, Норвегия граничит с Россией на Кольском полуострове (место дислокации Северного флота России), у Финляндии есть протяженная граница с Россией, а для Дании опасность представляет остров Борнхольм и ракетные комплексы «Искандер» в Калининградской области. Несмотря на возникшую общность в восприятии военно-политических угроз и сомнения в гарантиях НАТО в связи с «неудобным» президентом США, значительного сближения и расширения военно-политического сотрудничества между членами НАТО (Данией и Норвегией) и неприсоединившейся к Альянсу Швецией не произошло. Повышение военных расходов и дальнейшая милитаризация может лишь стать дополнительным фактором ухудшения отношений между странами региона и Россией.

Говорить же о «факторе Трампа» как о еще одной причине ухудшения отношений стран региона с Россией можно лишь косвенно, так как оно является следствием региональной динамики в сфере безопасности. Единственным исключением является ситуация с Северным потоком-2, которая напрямую отрицательно повлияла на динамику отношений Дании и России. Хотя в этом случае речь скорее шла о геоэкономических интересах США (расширение экспорта СПГ в Европу), чем о противодействии «российской угрозе». Представляется, что Скандинавско-Балтийский регион продолжит оставаться точкой напряжения как непосредственно в отношениях между Россией и странами региона, так и в отношениях Россия-НАТО и Россия-ЕС.

1. Alexander Sergunin. The Baltic Sea Region After The Ukraine Crisis and Trump – A Russian Perspective – Copenhagen, DIIS, 2019.

2. Andrew Mumford. Parallels, Prescience and the Past: Analogical Reasoning and Contemporary International Politics // International Politics 52, 1–19 (2015).

3. Hans Mouritzen, Maria Mellander. Learning to Assert Themselves - Small States in Assymmetrical Dyads - Two Scandinavian Dogs Barking at the Russian Bear. // Cooperation and Conflict, 51:4, 447-467 (2016).

4. Hans Mouritzen. Fire Nordiske Ruslands-Relationer. På Vej mod en Fællesnordisk Ruslands-politik efter Krim og Trump? // Internasjonal Politik, 77:2, 197-222 (2019).

. Hans Mouritzen. Putin, Trump and Norden: from Divergence to Convergence of Nordic Security Policies – DIIS, Working Paper, 2019.

6. Hans Mouritzen. The Nordic-Baltic Area: Divisive Geopolitics at Work. // Cambridge Review of International Affairs, 19:3, 495-511 (2006).

7. Magnus Ekengren. A Return to Geopolitics? The Future of the Security Community in the Baltic Sea Region // Global Affairs, 4:4-5, 503-519 (2018).

8. Tobias Etzold, Hiski Haukkala. Is There a Nordic Russia Policy? Swedish, Finnish and Danish Relations with Russia in the Context of the European Union // Journal of Contemporary European Studies, 19:2, 249-260 (2011).