Региональные приоритеты внешней политики Франции: отношения с Россией

По сей день не угасает память о визите генерала де Голля в СССР в 1966 г. Именно тогда окончательно сформировалось устойчивое представление об «особом» характере двусторонних связей, не исчезающее до сих пор. Насколько корректно апеллировать в российско-французских отношениях к событиям полувековой давности?

Основные тезисы:

• Не следует переоценивать «советский вектор» внешней политики Ш. де Голля;

• «Особые отношения» не означали полную идиллию;

• «Особые отношения» с Россией логически не очевидны из основополагающих документов внешней политики современной Франции.

Не стоит ожидать от президентства Э. Макрона какого-либо резкого улучшения российско-французских отношений. Даже в «золотые» 1960–1970-е гг. сотрудничество двух стран имело свои структурные ограничения, хотя и выглядело подлинным прорывом в логике биполярной конфронтации. В 2017 г. в общении с Москвой имеются свои «красные линии», которые Париж пока не готов перейти. В ближайшем будущем скорее должен превалировать предельно осторожный оптимизм от того, что со сменой хозяина Елисейского дворца удается возрождать хотя бы некоторые контакты, замороженные в последние годы президентства Ф. Олланда. Еще более ценным для российско-французских связей будет сохранение пока имеющихся точек соприкосновения в сфере «высокой политики» — контакты по ближневосточным досье, нормандский формат, созвучность представлений о многополярном устройстве современного мира.

Одним из ключевых сюжетов, естественным образом попадающих в центр внимания отечественного франковедения, остается диалог Франции с СССР/Россией. Как при анализе современного состояния двусторонних отношений, так и при проведении исторических исследований обязательным пунктом для любого автора все еще остается обращение к наследию основателя Пятой Республики Ш. де Голля. По большей части это объясняется тем, что полвека назад в период его президентства была открыта новая страница в послевоенных отношениях двух стран и заложены основы сегодняшнего сотрудничества. По сей день не угасает память и о визите генерала в СССР в 1966 г. Именно тогда окончательно сформировалось устойчивое представление об «особом» характере двусторонних связей, не исчезающее до сих пор. Об атмосфере, существовавшей в общении Парижа и Москвы, вспоминается и в 2017 г., когда свой внешнеполитический курс формулирует президент Э. Макрон.

Вместе с тем при всей значимости голлистского наследия для внешней политики Франции в целом и отношений с Россией в частности нельзя не задаться вопросом, насколько аналитически корректно апеллировать к событиям полувековой давности в современных реалиях. В этом отношении важно понимать два момента: были ли времена Ш. де Голля и его первых преемников такими безоблачными для отношений с Москвой, какими они могут показаться спустя многие годы, и помнит ли сегодня французская сторона о каких-либо «особых» связях так, как о них помнят в России. Для этого ниже приводятся несколько соображений, помогающих воспринять франко-российские отношения в качестве более сложного явления, нежели чем беспроблемное воспроизводство голлистских установок. В свою очередь, это позволит точнее определить их современное состояние и понять, с каких позиций следует воспринимать курс Э. Макрона, чтобы не ожидать от него ни слишком многого, ни слишком малого.

Тезис 1. Не следует переоценивать «советский вектор» внешней политики Ш. де Голля

Как хорошо известно, доктрина голлизма строилась на неприятии лидерства любой сверхдержавы — как США, так и СССР, — и приоритете собственно французских интересов. Соответственно, установление диалога с Москвой вытекало не из какой-либо особой расположенности Ш. де Голля к России (хотя интерес к стране у него был [1]), а из прочтения национальных интересов в реалиях 1960-х гг. Прямое общение с лидером восточного блока означало для Франции определенное повышение статуса на международной арене, возможность найти влиятельного союзника собственным проектам (например, идеям разрядки или космической программе). Контакты с СССР уравновешивали пошатнувшиеся отношения с США, помогали французской дипломатии не замыкаться в западном окружении, а претендовать на проведение многовекторного курса. Вместе с тем заходить в отношениях с Советским Союзом слишком далеко Париж не собирался. Не ставилась под сомнение общая принадлежность Франции к западному миру, было прекращено военное, но не политическое сотрудничество с НАТО, наконец, Ш. де Голль ясно представлял, на чьей он будет стороне в критической ситуации (Карибский кризис 1962 г.). Хотя в эти годы и действовала доктрина «обороны по всем азимутам», имелось четкое понимание, с какого фланга ожидается главная угроза и против кого позиционируются компоненты французского ядерного сдерживания.

Тезис 2. «Особые отношения» не означали полную идиллию

За последние десятилетия в двусторонних отношениях наблюдались не только периоды тесного сотрудничества, но и моменты непонимания и недоверия. Так, в начале 1970-х гг. французская дипломатия болезненно отнеслась к тому факту, что инициатива в деле разрядки перешла от нее к самим сверхдержавам. На рубеже 1970-1980-х гг. фон двусторонних отношений был испорчен событиями в Афганистане и систематической критикой западными странами ситуации с правами человека в СССР. Особенно скептичен в отношении СССР/России был Ф. Миттеран, хотя именно его часто называют главным преемником курса Ш. де Голля [2]. В 1990-е гг. Франция была сдержанна в оценках реформ в России, особенно критикуя Москву за действия в Чечне. В 2010-х гг. произошло серьезное расхождение по событиям в Ливии и Сирии, в Крыму и на Востоке Украины. При этом с французской стороны никогда не фиксировался официальный отказ от линии, намеченной Ш. де Голлем. Таким образом, традиция «особых отношений» совсем не мешала подвергать друг друга критике там, где позиции сторон различались. Одновременно с трансформацией биполярной системы международных отношений диалог с Россией терял свою стратегическую значимость для Франции в той степени, в какой он уже не мог уравновесить евроатлантический вектор ее внешней политики.

Тезис 3. «Особые отношения» с Россией логически не очевидны из основополагающих документов внешней политики современной Франции

Существенным показателем восприятия двусторонних отношений можно считать тональность, с которой российская тема упоминается в главных французских внешнеполитических документах. Так, в еще действующей Белой книге по обороне и национальной безопасности 2013 г. Россия упоминалась по тексту только в контексте новых угроз, а не возможностей или преимуществ партнерства. С одной стороны, даже до событий на Украине и операции в Сирии авторов Книги беспокоили перевооружение российской армии и существенный рост ее боевого потенциала [3]. С другой стороны, вызывала опасение зависимость Европы от поставок российских энергоресурсов, которую Москва может использовать в качестве средства воздействия [4]. Было сделано предостережение о том, что «Россия снабжает себя экономическими и военными средствами для проведения сильной самостоятельной политики» [5] (politique de puissance).

Схожие идеи звучали в программном законе о военных расходах на 2014–2019 гг. (уточненной версии от июля 2015 г.), сопровождавшемся кратким анализом международной обстановки. В частности, имелась формулировка о том, что «российско-украинский кризис обозначил возвращение России к сильной самостоятельной политике, как и возобновление конфликтов на границах Европейского союза». Констатировалось, что действия России нанесли ущерб глобальному управлению и нормам международного права, поскольку, «аннексировав Крым», она «нарушила Будапештский меморандум 1994 г.».

Наконец, в свежем Стратегическом обзоре по обороне и национальной безопасности, принятом уже при Э. Макроне (октябрь 2017 г.), риторика становится еще жестче. Подвергается критике привычка России «оспаривать или блокировать» работу международных институтов, когда дело касается ее интересов [6]. Вновь упоминается «аннексия» Крыма, «нарушившая Хельсинкские принципы и ослабившая архитектуру безопасности на континенте» [7]. Отмечается повышение напряженности еще и на северном фланге Европы, ставшем «пространством утверждения российского влияния» [8]. Сразу несколько абзацев посвящены возрождению российской военной мощи, притом начинаются они с утверждения о том, что «Россия стремится разрушить трансатлантические связи и расколоть Европейский союз» [9]. В качестве ответа на действия России предлагается гибкая позиция, сочетающая жесткость там, где задеваются французские и общеевропейские интересы, и диалог в тех сферах, где интересы совпадают, а Москву можно считать влиятельным игроком. Одним словом, общая направленность всех трех документов слабо вяжется с заявлениями о каких-либо «особых» отношениях или отсылками к временам Ш. де Голля.

Таким образом, следует предостеречь от больших надежд на президентство Э. Макрона в том, что касается какого-либо резкого улучшения российско-французских отношений. Даже в «золотые» 1960–1970-е гг. сотрудничество двух стран имело свои структурные ограничения, хотя и выглядело подлинным прорывом в логике биполярной конфронтации. В 2017 г. в общении с Москвой имеются свои «красные линии», которые Париж пока не готов перейти. В ближайшем будущем скорее должен превалировать предельно осторожный оптимизм от того, что со сменой хозяина Елисейского дворца удается возрождать хотя бы некоторые контакты, замороженные в последние годы президентства Ф. Олланда. В этом плане уже большим успехом выглядит инициатива «Трианонского диалога» или грядущее в декабре заседание Российско-Французского совета по экономическим, финансовым, промышленным и торговым вопросам. Между тем, как показывает практика, развернутые деловые и общественные связи не всегда выполняют функцию надежного клапана, предохраняющего стороны от кризисов и срывов. Соответственно, еще более ценным для российско-французских связей будет сохранение пока имеющихся точек соприкосновения в сфере «высокой политики». Под таковыми следует подразумевать контакты по ближневосточным досье, нормандский формат, созвучность представлений о многополярном устройстве современного мира (в случае Э. Макрона озвучены на 72-й сессии Генассамблеи ООН).

1.      Арзаканян М. Ц. Великий де Голль. «Франция – это я!» / Марина Арзаканян. – М.: Яуза: Эксмо, 2012. – С. 383-389.

2.      Бонифас П. Перемены и преемственность. Что зависит, а что не зависит от личностей во внешней политике Франции // Россия в глобальной политике. 2013. № 3.

3.      Livre blanc 2013 sur la défense et la sécurité nationale. Р. 36.

4.      Там же. Р. 36-37.

5.      Там же.P. 37.

6.      Revue stratégique de Défense et de Sécurité nationale. 2017. P. 18.

7.      Там же. P. 19.

8.      Там же. P. 23.

9.      Там же. P. 42.