В контексте происходящих в Республике Корее (РК) перемен во внутриполитической жизни, связанных со скандалом вокруг президента Пак Кын Хэ и избранием кандидата от демократической оппозиции Мун Чжэ Ина, возникает ряд вопросов о преемственности внешнеполитического курса страны. Для преодоления так называемого «азиатского парадокса», когда сотрудничество стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) в области безопасности и политики существенно отстаёт от экономической интеграции, в 2013 году президент РК Пак Кын Хэ предложила учредить Инициативу по миру и сотрудничеству в Северо-Восточной Азии (NAPCI или ИМССВА).

Согласно замыслу, диалог и сотрудничество должны осуществляться на различных уровнях между РК, США, Японией, КНР, Россией и Монголией. КНДР в настоящее время не участвует, однако на первоначальном этапе Сеул не исключал присоединения её к данному формату, в том числе для разрешения «ядерного кризиса» и содействия объединению.

ИМССВА существенно отличается от Регионального форума АСЕАН (АРФ) и Восточноазиатского саммита (ВАС) как важных региональных инициатив по безопасности. Организация призвана иметь дело, прежде всего, с так называемыми «мягкими» вопросами безопасности, такими как сохранность ядерных объектов, энергетическая безопасность, угрозы в киберпространстве, улучшение здравоохранения, борьба с наркоторговлей и ликвидация последствий стихийных бедствий. По замыслу корейского руководства, достижение эффекта в менее политически чувствительных областях постепенно позволит перейти и к более «твёрдым» вопросам, связанными с территориальными спорами, наращиванием военной мощи, укреплением военно-политических союзов и так далее. В рамках организации предусматривается скорее построение мер доверия, нежели выработка единых норм и правил; предусмотрена гибкая система партнёрства – членами могут быть не только государства, но и международные организации.

Вместе с тем, ИМССВА, несмотря на свою молодость, уже сейчас сталкивается с определёнными сложностями. Во-первых, решение «мягких» вопросов совсем не означает того, что страны сумеют разрешить и принципиальные для них разногласия, связанные с государственным суверенитетом и развитием экономики. Во-вторых, не вполне очевидна влиятельность института на политические круги стран-участниц. Например, Китай склонен к изменению status quo в Восточной Азии, и другим странам придётся определить, насколько они готовы доверять его поведению. Согласно воззрениям представителей «наступательного реализма» в теории международных отношений, невозможно совершенно точно определить намерения той или иной страны, так как они не поддаются измерению, а сегодняшние действия того или иного государства совершенно необязательно повторятся в будущем – партнёры могут стать врагами.

В этой связи, говорить о способности структур, подобных ИМССВА в ближайшем будущем стать полноценным форумом по безопасности в Восточной Азии достаточно проблематично. Для АТР традиционной является скорее опора на альянсы и наращивание собственных военных возможностей, чем на многосторонние институты по предотвращению глобальной войны.

На научных мероприятиях южнокорейские аналитики затрудняются говорить о будущем Инициативы, поскольку она была выдвинута президентом Пак Кын Хэ. Вероятно, администрацией Мун Чжэ Ина может быть изменено как её название, так и направленность. Многое будет зависеть и от тихоокеанского курса США, который ещё только предстоит выработать администрации Д. Трампа. Однако уже сегодня в свете прибытия в РК первых элементов американской системы противоракетной обороны THAAD, очевидно усиление давления Вашингтона на южнокорейские военные и политические круги.

По оценкам южнокорейских ученых и официальных лиц дальнейшая реализация новой сеульской администрацией стратегии на построение многостороннего механизма по взаимодействию в области безопасности может проистекать в нескольких вариантах. Во-первых, РК может сосредоточиться на сотрудничестве в рамках АРФ и Улан-Баторского диалога, поскольку в них формально участвует КНДР, а значит, есть некоторая возможность для возобновления межкорейских отношений, которые полностью отсутствует уже более года. Во-вторых, возобновление шестистороннего формата переговоров, расширив сферу их ответственности за пределы вопроса о северокорейской ракетно-ядерной программе. При этом возможно привлечение дополнительных партнёров в лице стран или институтов, таких как Монголия, ЕС, ОБСЕ и ООН. В-третьих, Сеул может сделать упор на развитии трёхсторонних связей по линии так называемой «северной тройки» - Японии, РК и КНР (CJK). В-четвёртых, перспективы может иметь использование потенциала Корейской организации по энергетическому сотрудничеству (KEDO) для выстраивания интеграционных связей со странами региона, по аналогии с эволюцией ЕС.

В целом, представляется, что у южнокорейской стороны, включая представителей демократических кругов отсутствует понимание по практическому применению предлагаемых механизмов. В южнокорейской академической среде фиксируются предложения по реформированию NAPCI в структуру по сотрудничеству аналитических центров и негосударственных организаций для выработки рекомендаций правительствам стран-участниц по обеспечению «мягкой» безопасности. Для активизации общения с представителями КНДР может быть оправданным понижением уровня организации до так называемой «полуторной дорожки» по типу швейцарского Церматтского саммита. Как отмечают представители КНР, в Северо-Восточной Азии сложились предпосылки для создания транс-тихоокеанской многосторонней архитектуры безопасности. При этом главную роль в ней должны играть вопросы невоенной безопасности, так как обсуждение военно-политических аспектов часто заходит в тупик и только тормозит сотрудничество. Китай, в свою очередь, крайне заинтересован в деполитизации повестки сотрудничества в Восточной Азии и готов вести диалог по вопросам кибербезопасности, биоразнообразия, изменения климата, защиты природы, ликвидации последствий аварий, катастроф и стихийных бедствий. В этом свете, КНР готова поддерживать и далее Инициативу по миру и сотрудничеству в Северо-Восточной Азии, даже если Сеул дистанцируется от её дальнейшей реализации.

В случае продолжения Инициативы российское участие даже на уровне экспертов может быть полезным для отслеживания повестки и внесения предложений по различным аспектам. Неполитический формат мероприятия позволяет поддерживать достаточно успешный многосторонний диалог и постепенно формировать так называемые «меры доверия», которые могут содействовать решению и более сложных задач. Перевод Сеулом вопросов сотрудничества по вопросам энергетики, экологии, кибербезопасности и т.д. на другие площадки потребует более тщательной работы России в форматах, где это представляется возможным, например, в рамках АРФ или Улан-Баторского диалога. Однако стоит учитывать, что у РФ ограничены возможности по участию, например, в CJK или KEDO, к тому же сложившиеся структуры имеют собственные правила и процедуры, тогда как активное участие России совместно с Китаем в новом механизме позволит сформировать более благоприятные условия взаимодействия.