Артём Лукин: Станет ли капитализм «могильщиком» американской гегемонии?

Почему Китай стал настолько силен, что может бросать реальный вызов пока еще единственной сверхдержаве? Ответ всем известен: колоссальный рост китайской экономики. С 1980 по 2012 год ВВП КНР вырос в 50 раз.[1] Как и следовало ожидать, Пекин сейчас конвертирует свой экономический ресурс в политическое влияние и военную мощь. Эта «конвертация» неизбежно меняет соотношение сил на международной арене и ставит под вопрос сохранение американской гегемонии.

Ирония заключается в том, что именно США помогли Китаю стать экономическим гигантом.  Роковой шаг был предпринят в конце 1970-х - начале 1980-х годов, когда Вашингтон поддержал политику «открытых дверей» Дэна Сяопина и взял курс на полную интеграцию КНР в мировую капиталистическую экономику.[2] В 1980 году Китаю был предоставлен статус наибольшего благоприятствования в торговле с США.[3] В этом же году США одобрили присоединение КНР к МФВ и Всемирному банку. В 2001 году Китай стал членом ВТО, что окончательно зафиксировало его вхождение в мировую торгово-финансовую систему.

 Открыв Китаю доступ к крупнейшему в мире американскому рынку, а  вместе с этим и в контролируемую Вашингтоном систему глобальных финансов и торговли, США  изначально преследовали прежде всего политические цели. Во-первых, вознаградить Пекин за участие в антисоветской коалиции. Во-вторых, американцы рассчитывали, что вхождение Китая в мировой рынок будет содействовать дальнейшему открытию страны и в перспективе приведет к либерализации не только экономического, но и политического режима КНР.

 Разумеется, уже тогда присутствовал и экономический мотив, связанный с тем, что Америка как лидер капиталистической системы «запрограммирована» на постоянное расширение ее пределов и включение в нее новых и новых стран. Американские корпорации испытывали определенный интерес к Китаю как к потенциально важному рынку. Впрочем, поначалу никто в США не мог предположить, что он станет настолько важным.

Политические соображения 1970-80-х годов, толкнувшие США на открытие зеленой улицы в коммерческих отношениях с Китаем, сегодня уже не актуальны. Советского Союза, для борьбы с которым был нужен Китай, давно не существует. А надежды Запада на демократизацию политического режима в Китае постепенно увяли. Прошло уже более трех десятков лет с момента начала в КНР рыночных реформ, но Китай по-прежнему остается автократией – экономическая либерализация упорно не желает перерастать в политическую.  Похоже, что реализуется сценарий сингапуризации Китая, то есть процветание экономики при сохранении авторитарной политической системы.

Таким образом, сегодня экономические отношения США и Китая имеют под собой уже исключительно материальную мотивацию. Динамика роста и масштабы коммерческих связей двух государств не могут не впечатлять. Если в 1981 году на Китай приходилось 1,1% экспорта и импорта США, то в 2009 году уже 14,0%.[4]

Во-первых, Китай важен для американской экономики – и для рядовых потребителей, и для бизнеса – как поставщик сравнительно дешевых товаров. Американо-китайская торговля перевалила за полтриллиона долларов. Китай стал вторым (после Канады) торговым партнером США и крупнейшим источником импорта. Во-вторых, Китай подпитывает американскую финансовую систему своим дешевым капиталом.[5] Китай сегодня является крупнейшим держателем госдолга США (на сумму более 1,2 триллиона долларов). В-третьих, американские корпорации извлекают немалые выгоды из изобилия и относительно низкой стоимости китайской  рабочей силы, размещая в КНР заказы на производство трудоемкой продукции.[6] Например, львиная доля прибылей от продажи «Айфонов» достается корпорации Apple, хотя сами устройства собираются, как известно, на фабриках в Китае.

Нет никаких сомнений в том, что Америка стала значительно богаче благодаря коммерции с Китаем. Но стала ли она сильнее в стратегическом отношении? Едва ли. А вот Китай благодаря торговле с США и интеграции в мировую экономику, стал не только гораздо богаче, но и существенно усилил свою военно-политическую мощь относительно других игроков, в том числе в отношении Америки.[7] То, что произошло, является очень хорошей иллюстрацией к известному тезису Кеннета Уолца о «сравнительных выигрышах» (relative gains) – в международной политике важно не то, получают ли государства выгоду от взаимного сотрудничества, а то, кто получит сравнительно больший выигрыш, поскольку это ведет к изменению баланса сил. Теория баланса сил предписывает государству отказаться от сотрудничества с другими странами, в случае если контрагент получает больший выигрыш.[8] Америка явно пренебрегла этой заповедью.

Барри Бузан и Оле Вэвер говорят о том, что экономическое сотрудничество с такими нелиберальными и модернизирующимися государствами, как Китай, ставит Запад перед дилеммой. Расширять с подобными странами торговые и инвестиционные отношения – «означает рискнуть и сделать ставку на то, что либеральная логика взаимозависимости и внутренней трансформации (от рынка к демократии) будет действовать быстрее и сильнее, чем реалистская логика увеличения мощи оппонента, с которым вам возможно однажды придется воевать»[9].

Осознав опасность, которую влечет за собой продолжение коммерческих отношений с Китаем, многие стратеги в США начинают бить тревогу и призывают приступить к «геоэкономическому сдерживанию» Китая, ограничив его доступ на американский и другие зарубежные рынки.[10] По существу, речь идет о том, чтобы частично или даже полностью исключить Китай из мировой капиталистической системы. Такая стратегия, в принципе, может быть реализована – пока экономика Китая еще слабее американской и сильнее зависит от американского рынка, чем наоборот.

 Однако вряд ли эти увещевания будут услышаны. Соображения экономической выгоды явно берут верх над политическими императивами баланса сил. Как отмечает один из ведущих американских экономистов, директор Института международной экономики Петерсона Фред Бергстен, «слишком много американцев получают слишком весомые выгоды из реальных или потенциальных сделок с Китаем, чтобы политики могли решиться поставить двустороннее сотрудничество под угрозу».[11] Ему вторит Генри Полсон, министр финансов при администрации Буша-младшего: «Я уверен, что сближение с Китаем – это единственный путь к успеху…Даже если бы было возможно воспрепятствовать экономическому росту Китая, это не в интересах Соединенных Штатов».[12]

Как неодобрительно резюмирует американский политолог Эдвард Люттвак, топ-менеджеры американских корпораций «волнуются в первую очередь о показателях прибылей своих фирм в следующем квартале» и их мало заботят долгосрочные последствия для США экономического взаимодействия с Китаем.[13] Налицо серьезные расхождения в восприятии Китая между американским бизнесом и структурами, обеспечивающими национальную безопасность. Несмотря на стратегические риски, связанные с Пекином, американские компании продолжают инвестировать в Китай. 89% американских фирм, оперирующих на китайском рынке, приносят прибыли и их владельцы лоббируют Вашингтон в пользу «мягкой линии» в отношении Пекина.[14]

Капитализм превратил Америку в сверхдержаву и мирового гегемона. Он же может и лишить ее этого статуса. Внутренняя динамика капиталистической мир-системы приводит к периодической смене гегемона.[15] По всей видимости, этот момент может скоро наступить и для США. И главным могильщиком их господства выступит Китай, который был приобщен к капитализму стараниями Америки и сумел в полной мере воспользоваться преимуществами этой самой эффективной экономической модели, которую когда-либо изобретало человечество.

До недавнего времени устремления капиталистической американской экономики и геополитические императивы американского государства в основном совпадали. Капитализм способствовал усилению США на международной арене, а американское государство всячески продвигало капитализм. Сегодня логика капитализма и логика государственных интересов все больше расходятся друг с другом. Американский правящий класс не может не осознавать риски торгово-экономических отношений с Китаем, но отказаться от материальных выгод, которые приносят эти отношения, он не в силах. Разрыв или даже просто ограничение экономического сотрудничества приведет к тому, что опустеют полки «Уолмартов», резко повысятся процентные ставки, а многие американские корпорации лишатся сверхприбылей.

Резюмируем. Современную политику США в отношении Китая часто характеризуют термином congagement (containment + engagement), то есть одновременное военно-дипломатическое сдерживание Китая и расширение экономических связей с ним же. В этом заложено фундаментальное противоречие. Как можно препятствовать росту политического влияния соперника и в то же время содействовать (через экономический обмен) его усилению? Такая стратегия рано или поздно должна завершиться крахом. Политика «разворота к АТР», или «перебалансировки», администрации Барака Обамы усилила акцент на необходимости реагировать на китайский вызов, но по сути ничего не изменила. Дилемма между требованиями капиталистической экономики и императивами «высокой политики» остается для США неразрешенной и, наверное, неразрешимой. Капитализм породил гегемонию США, он же ее и похоронит.

Автор: Артём Леонидович Лукин, к.полит.н., доцент кафедры международных отношений, заместитель директора по науке, Школа региональных и международных исследований ДВФУ, artlukin@mail.ru