Анархия или право?

Современная эпоха ставит под сомнение сами основы международного права. Всего за несколько лет Европейский союз прошел путь от осуждения экстерриториальных санкций США как нарушения международных норм до их активного применения. Сегодня западные страны все чаще действуют по принципу «цель оправдывает средства», вводя ограничения, которые сравнимы с полной блокадой, и создавая «санкционную машину», работающую с медийными вбросами. К чему ведет эта тенденция? Возможен ли сегодня сбалансированный миропорядок, и какие системные меры противодействия есть у государств, ставших мишенью для скоординированного международного «буллинга»? 

Об этом, а также о том, почему современному юристу нельзя быть «просто юристом», рассказывает в интервью для журнала Legal Insight генеральный директор Российского совета по международным делам Иван Тимофеев.

Современная эпоха ставит под сомнение сами основы международного права. Всего за несколько лет Европейский союз прошел путь от осуждения экстерриториальных санкций США как нарушения международных норм до их активного применения. Сегодня западные страны все чаще действуют по принципу «цель оправдывает средства», вводя ограничения, которые сравнимы с полной блокадой, и создавая «санкционную машину», работающую с медийными вбросами. К чему ведет эта тенденция? Возможен ли сегодня сбалансированный миропорядок, и какие системные меры противодействия есть у государств, ставших мишенью для скоординированного международного «буллинга»?

Об этом, а также о том, почему современному юристу нельзя быть «просто юристом», рассказывает в интервью для журнала Legal Insight генеральный директор Российского совета по международным делам Иван Тимофеев.

Каким, на ваш взгляд, должно быть международное право с учетом санкционного опыта? Что можно противопоставить «праву сильнейшего» в сфере международных отношений?

Международные отношения — это «война всех против всех», анархия. Идеям о том, как все это организовать в какую-то более или менее правовую систему, сотни лет, начиная с Гуго Гроция, Руссо, Монтескье, которые предлагали сделать сообщество государств, живущих по определенному праву. Если кто-то нарушает правила, то остальные консолидированно силой принуждают его к их выполнению.

Эти идеи пытались реализовать еще в Лиге Наций. Создание ООН — самая удачная попытка в истории. У нее есть международная легитимность — Совет Безопасности, который может принимать обязательные резолюции. Но с их исполнением существует проблема: одни выполняют, другие — нет, а принудить к выполнению державы крайне сложно, особенно крупные. Они часто действуют в обход ООН, вспомним операции США в Ираке, Югославии.

Деятельность ООН имеет много изъянов, но пока ничего лучшего не придумано. Следовательно, все проделанное в плане институционализации международного права в течение последних ста лет является огромным шагом вперед. Но анархия будет иметь место до тех пор, пока существует суверенное государство как игрок на международной арене.

В то же время есть много других аспектов международного права, в отношении которых прогресс достаточно ощутим, например, международное коммерческое право и международные арбитражные суды. Они выросли из запроса бизнеса в эпоху глобализации. Но от публично-правового аспекта нам никуда не деться. Как только возникают вопросы безопасности и государственного интереса, рука государства довольно жестко в них вмешивается. Мы видели это на примере арбитража, когда после введения санкций у наших компаний возникли сложности с защитой интересов, вплоть до предвзятости судей.

Да, сейчас много скепсиса в отношении международного права. Но международные отношения требуют предсказуемости. А там, где нужна предсказуемость, возникает право.

Подкаст
ООН нужно беречь. Алексей Громыко о многополярности, ценностях и Realpolitik

В 1996 г. ЕС признал экстерриториальные санкции США нарушением международного права, к 2018 г. он уже оценивал их с точки зрения ущерба своим интересам, а в 2022 г. и сам ввел экстерриториальные санкции. В перспективе экстерриториальное регулирование может затронуть и другие области: от использования валюты и товаров до родственных связей с гражданином страны. Подобные, пока еще экзотические, правовые основания позволяют произвольно расширять национальную юрисдикцию далеко за пределы государственных границ. Что стоит за этой эволюцией, и как такая тенденция сегодня влияет на оценку суверенитета государств?

Парадокс современного миропорядка заключается в противоречии между формальным суверенным равенством государств по Уставу ООН и реальным неравенством возможностей. Сильные державы превратили свою экономическую мощь в инструмент давления. Например, США обосновывают собственные ограничительные меры внутренним правом: они не запрещают использовать другую валюту, но ограничивают доступ к своей финансовой системе. Долларовая инфраструктура критически важна для глобальной торговли, это создает эффективный рычаг воздействия. Такой механизм дополняется вторичными санкциями, которые угрожают отключением от долларовой системы любой компании, пытающейся обойти первичные ограничения.

Эволюцию можно наблюдать и в позиции ЕС. Если раньше он позиционировал себя как гарант международного права, то теперь в отношении России оправдывает экстерриториальные меры как реторсию — ответ на нарушение. Таким образом, Брюссель позволяет себе временно отступать от норм права «для сдерживания нарушителя». Логика «цель оправдывает средства» сближает его с подходом Вашингтона.

Примечательна в этом контексте и другая ирония: та же держава, которая активно применяет экстерриториальное давление, в свое время сама ограничила действие международного права, отказавшись от юрисдикции Международного уголовного суда.

Существует ли гипотетическая возможность того, что крупные игроки со временем договорятся о создании международного механизма для урегулирования подобной юрисдикционной конкуренции?

Думаю, что скорее нет. Крупный игрок по определению заинтересован в сохранении свободы действий, чтобы защищать свои интересы без оглядки на внешние ограничения. Это наглядно демонстрирует пример американо-китайских отношений или кризис ВТО: когда общепринятые правила начинают мешать, их просто игнорируют или блокируют. Кроме того, элементы лоббизма и структурного неравенства пронизывают даже формально нейтральные международные институты. Не у каждой страны есть сильные правовые школы, готовящие юристов для адекватной защиты своих интересов на международной арене.

Иван Тимофеев
Асинхронная многополярность: векторы развития и параметры управления: сборник статей

Можно ли при скоординированной международной блокаде, сочетающей персональные ограничения, давление на третьи страны (запрет на определенные сделки, связанные со страной-изгоем) и информационную кампанию, выработать внутренние меры противодействия для защиты от такого буллинга?

Если ты попадаешь в санкционные списки, то это удар по твоей репутации, запускающий культуру отмены (cancel culture). Ущерб возникает не только от прямых ограничений, но и от самого акта публичного включения в «списки злодеев». Если проанализировать процедуру включения в такие списки, становится очевидной крайняя уязвимость лица в плане защиты своих прав. В отличие от уголовного права, где существуют презумпция невиновности, стандарты доказывания, права обвиняемого, строгие требования к следствию, — в санкционной практике такие гарантии практически отсутствуют.

Санкции — это инструмент, ведущий к псевдоответственности. Формальные процедуры, если и есть, сводятся к широким, размытым основаниям в нормативном акте. Для включения в список порой достаточно цитирования двух публикаций в сомнительных СМИ, воспринимаемых не как доказательство, а как мотивировка, не требующая проверки. При этом бремя доказывания своей невиновности полностью перекладывается на того, кого включили в список. Его возможности крайне ограничены. Административное обжалование в регуляторе часто превращается в внеправовые требования («осуди», «откажись от бизнеса»), а судебные иски, как показывает практика (в том числе с российскими заявителями), почти безнадежны.

В результате мы наблюдаем системный выход за пределы правовых норм и полную беззащитность лица. Это лицо ищет защиту в своей национальной юрисдикции, которая, в свою очередь, вынуждена искать ее в разрыве связей с инициаторами санкций. Именно этим объясняется логика создания альтернативных пространств, подобных БРИКС, — попытка уйти в альтернативную реальность, которая становится единственным доступным способом защиты от произвола.

Мы видим, как сознательно искаженная информация (например, в деле о «вмешательстве России в выборы в США») становится инструментом диффамации и используется в СМИ, а затем и в качестве «доказательств» в санкционных процедурах. Классическое правило о бремени доказывания здесь не работает, поскольку национальные суды неэффективны против действий самого государства. Существуют ли сегодня реальные международно-правовые механизмы, позволяющие оспорить такую государственную диффамацию и добиться доказывания ложности утверждений от самого обвиняющего государства?

Противостоять медийному давлению крайне сложно. Это своего рода информационный каток: любая твоя реакция или ее отсутствие будут использованы против тебя. Если отвечаешь — слова вырывают из контекста, если молчишь — тебя обвиняют в уклонении. Создается ситуация тотальной уязвимости.

Судебные иски, предъявляемые журналистам, как правило, малоэффективны, поскольку они всегда могут сослаться на свободу слова. Предлагают, по сути, просто высказать альтернативную точку зрения, что в условиях асимметрии внимания не работает.

Эта проблема усугубляется тем, что сегодня мы существуем в изолированных «информационных пузырях». Западный мир и остальные страны живут в параллельных медийных реальностях. Человек, заглянувший в чужой «пузырь», чаще всего испытывает шок и стремится вернуться в привычную среду. Это порождает взаимное отторжение и углубляет глобальную поляризацию.

Вячеслав Сутырин:
Противодействие иностранному вмешательству: новейшие тенденции

Эти «информационные пузыри» когда-нибудь могут лопнуть?

Да, «информационные пузыри» периодически лопаются. Яркий пример — окончание холодной войны. Тогда два изолированных медийных пространства — наше и западное схлопнулись. Правда, процесс этот был асимметричным: наш «пузырь» лопнул, открыв нас для их информации, в то время как обратный поток был значительно слабее.

Однако природа таких «пузырей» циклична. Их создание — не аномалия, а неизбежный политический и защитный механизм. Государство, которое не хочет, чтобы его граждане полностью погрузились в чужое информационное поле, вынуждено формировать собственное. Это вопрос суверенитета и информационной безопасности. Так что старые «пузыри» лопаются, но на их месте неизбежно возникают новые.

Мы имеем дело с отлаженным механизмом: осуществляется вброс — и по тебе наносят удар. Не нужен ли нам инструмент, который позволял бы так же методично документировать сами акты манипуляции, их источники и исполнителей, создавая «досье» на саму технологию диффамации по аналогии с тем, как ведется расследование военных преступлений: даже если прямое уголовное преследование сегодня невозможно, доказательная база собирается, а виновные заносятся в списки? Можно ли создать аналогичную систему противодействия для информационной сферы?

Да, это можно сделать даже в одиночку. Ключевую роль играют личная репутация и социальный капитал, накопленный среди коллег. Когда тебя ценят за реальные дела, а не за статьи в прессе, этот авторитет становится надежным щитом от любой диффамации.

Кстати, случай Дональда Трампа весьма показателен. Он являет собой пример того, как можно профессионально использовать правовую систему для собственной защиты. Его многократно пытались привлечь к ответственности, проводили обыски, но каждый раз его стратегия оказывается успешной: на каждое обвинение находится правовое обоснование, формальное право на его стороне. У него есть врожденное чутье, и его поддерживает высококлассная команда юристов. Практически каждый его шаг тщательно проработан с правовой точки зрения; он часто действует на самой грани допустимого.

Это доказывает важный принцип: высокая правовая компетентность служит мощным щитом. Она создает устойчивость к информационным атакам и манипуляциям. Именно знание закона, особенно в такой легалистской стране, как США, и понимание правоприменительной практики позволяют эффективно защищаться. Ты действуешь в рамках закона — и это главный аргумент.

Если я правильно понимаю вашу мысль, то бороться с американской системой нужно, используя ее же собственные правовые инструменты. Но это порождает главный вопрос: насколько возможно построить независимую, суверенную правовую систему, способную стать реальным противовесом?

В случае с США это невозможно. Они не станут применять иностранные правовые нормы, если это не предусмотрено их международными договорами. Американская система решительно настаивает на верховенстве собственного суверенитета и права, даже когда критикует другие страны за схожее поведение. Проблема усугубляется работой медиа.

Журналисты там часто действуют профессионально в техническом смысле: они не лгут напрямую, но так интерпретируют факты, что ты оказываешься полностью опорочен. Достоверность информации при этом отходит на второй план. Яркий пример — дела о так называемом «вмешательстве». Наших граждан привлекали к ответственности не за шпионаж, а, скажем, за нарушение ФАРА (Закона о регистрации иностранных агентов). При этом в прессе их сразу называли шпионами, хотя в обвинительных документах нет соответствующего состава преступления. То есть человека выставляют виновным до суда.

Формально журналисты страхуются словами «якобы» или «предположительно», но на общественное мнение это уже не влияет. Вирусный контент в соцсетях, с ботами или без, довершает дело. Обычный человек, не вдаваясь в детали, уже видит в тебе врага. И вот твоя репутация уничтожена, хотя юридических оснований для навешивания ярлыка не было.

Иван Тимофеев:
Россия и Китай в условиях торговых войн и санкций

Известно, что еще до формальных запретов еврочиновники оказывали давление на международные юридические фирмы, вынуждая их не работать с российскими клиентами. В результате были введены прямые ограничения на предоставление юридических услуг. Это следствие правовой некомпетентности европейских чиновников или, как и в случае с попытками изъятия активов ЦБ, целенаправленный шаг по преодолению очередного морально-правового барьера? О чем свидетельствует данная эволюция в правосознании Старого Света?

С нормативной, моральной и этической точек зрения это, безусловно, удар по основам европейского правопорядка. Ничто не мешало оставить возможность юридического консультирования — от этого даже был бы стратегический выигрыш, поскольку правовые нормы ЕС и стран, являющихся его членами, оставались бы прозрачными и эксплицитными для всех, что поддерживало бы остатки торгового и правового диалога.

Вероятно, британская сторона традиционно рассматривала доступ к своей правовой системе как рыночную услугу — преимущество, которое она предоставляет, в частности российским субъектам. Теперь этот доступ ограничен.

Важно подчеркнуть: право не должно становиться инструментом таких ограничений. Можно вводить барьеры в финансовой сфере, торговле или, исходя из соображений безопасности, визовые ограничения. Но пока между государствами формально сохраняются отношения и нет состояния тотальной конфронтации, у юридических лиц и граждан других стран должна оставаться возможность получать квалифицированную правовую помощь в соответствующей юрисдикции.

Подобный запрет напрямую подрывает принцип состязательности. Логика его сторонников сводится к простой дихотомии: вы — иностранец из недружественной страны, с какой стати мы должны гарантировать вам процессуальные права? Здесь мы возвращаемся к фундаментальной проблеме: внутри национальных правовых систем принципы в целом соблюдаются, но в международных отношениях возникает архаичное деление на «своих» и «чужих», которое отменяет универсальность права.

Учебно-методические материалы РСМД и МГИМО МИД России
Политика санкций: понятие, институты, практика

Каков оптимальный (наиболее уравновешенный) геополитический расклад на десятилетнюю перспективу? И возможен ли он?

Оптимальный и вероятный сценарий на следующее десятилетие — формирование нескольких конкурирующих, но стабильных экономико-правовых экосистем. Эти блоки будут вынуждены признавать нормы друг друга и создавать механизмы для гармонизации правил и разрешения споров просто в силу взаимной выгоды внутри каждой из систем. Такой процесс мы уже наблюдаем на примере российско-китайских отношений. Он сопровождается ростом числа юристов, изучающих китайское право — систему, основанную на принципиально иной правовой культуре. Например, в США подача иска — рутинная процедура, не разрушающая деловых отношений. В Китае же обращение в суд — это акт «объявления войны», знак полного провала переговоров и использования посредников и отраслевых ассоциаций, потеря лица, свидетельство коммуникативной некомпетентности. Мы имеем дело с альтернативной правовой реальностью.

Что касается глобальных институтов, то ООН, несомненно, сохранит свою роль. Ее разумно поддерживать, поскольку при всех недостатках это уникальный инструмент, рожденный в специфическом историческом моменте, и заменить его нечем. Однако в обозримом будущем мы не увидим международное право, аналогичное внутригосударственному. В мире без мирового правительства, но с живым государственным суверенитетом международное право неизбежно остается избирательным: одни сферы оно регулирует эффективно, другие — слабо, а третьи и вовсе находятся вне его досягаемости.

На уровне бизнеса и гражданского общества можно и нужно делать многое, создавая если не правовые нормы, то хотя бы устойчивые обычаи. Этические нормы и обычное право имеют огромное значение — со временем они могут кристаллизоваться в международные договоры и режимы. В связи с этим очень многое зависит от активности самих профессиональных сообществ.

Что касается санкционного права, то в нем сохраняются серьезные правовые лакуны. Например, до сих пор нет четкого юридического определения вторичных санкций, хотя сам термин повсеместно используется. Мы классифицируем определенные нормы как вторичные санкции, но их доктринальное толкование и операционализация — задачи будущего.

Аналогичные вызовы стоят и перед российским правом, где в обороте одновременно находится несколько понятий: «специальные экономические меры», «меры воздействия», «меры противодействия» и собственно «санкции». Эти понятия требуют гармонизации, что, вероятно, станет задачей для судебной практики, в частности Верховного Суда. Для такой работы необходима среда экспертов, способных генерировать продуманные и системные решения.

Возникает, однако, проблема междисциплинарного барьера: юристы и политологи часто говорят на разных языках. Мне, как политологу, приходится подтягивать базовые юридические категории, а юристам — разбираться в специфике политических процессов. Сближение дисциплин крайне важно, и тут выход из зоны комфорта становится стимулом роста.

Современный юрист должен быть междисциплинарным. Возникает парадокс: юрист, знающий только свою «матчасть», неполноценен, так как не видит целостной картины, а человек, не являющийся юристом, даже эрудированный, не владеет профессиональным инструментарием. Подобная ситуация требует непрерывного обучения. Нужны как глубокая специализация, так и быстрая адаптивность. Технологии ИИ несколько расслабляют: можно быстро что-то узнать, но они часто ошибаются, работая с поверхностной информацией. Собственный интеллект нужен, и его необходимо постоянно тренировать. Китайский принцип «учиться друг у друга и помогать друг другу» здесь очень уместен. Такая конвергенция знаний поддерживает интеллектуальную энергию и позволяет сохранять свежий взгляд на вещи.

Впервые опубликовано в журнале «Legal Insight» №09 (045) 2025.