Афган: незаживающие раны России. Часть 1

Азия и Африка сегодня

Афганистан - горная страна, с которой Советский Туркестан граничит на юге... Британские империалисты сломали себе зубы, неоднократно пытаясь поработить свободолюбивый афганский народ.

Географический справочник.
Москва, 1925 г.

Война в Афганистане до сегодняшнего дня отдается болью у живых людей и в исторической памяти народа. Автор обратился к этой теме в одной из глав своей книги «Россия на Ближнем и Среднем Востоке. От мессианства к прагматизму», опубликованной еще в 1993 г.

За прошедшие более чем два десятилетия вышла обширная литература по Афганистану: документы, мемуары, исследования. Это позволило уточнить многие факты и ряд оценок, касающихся тех событий. Основная авторская трактовка афганской трагедии СССР/России остается прежней, но новые материалы позволяют дать более взвешенную и полную картину. Речь пойдет, прежде всего, о периоде принятия решений, касающихся Афганистана, а не о ходе войны.

Афганская тема и сегодня ос­тается актуальной: ведь США и их союзники «на­ступили на те же грабли», что и имперская Великобритания в XIX - начале XX вв., и Советский Союз в конце XX в. Полезные уроки истории остаются зачас­тую невостребованными.

ОБРАЗЦОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Со времени установления Со­ветской власти в России и вплоть до революционного переворота в Кабуле 27 апреля 1978 г. советско-афганские отношения разви­вались удовлетворительно для обеих сторон.

Никита Хрущев и Николай Булганин посетили Кабул в дека­бре 1955 г. в ходе поездки в Ин­дию и Индонезию. Визит оставил благоприятное впечатление. Ко­ролевский Афганистан по совет­ской квалификации попал в «зо­ну мира», и сотрудничество с ним стало расширяться.

Любое кабульское правитель­ство было настроено враждебно к Великобритании и Пакистану, и это политически сближало СССР и Афганистан. Великобритания (до появления США - главный противник СССР на Ближнем и Среднем Востоке) трижды - и не­удачно - вторгалась в Афганистан, пытаясь включить его в состав Британской империи. Она же от­секла по «линии Дюранда» * значительную часть территории расселения пуштунских племен, став­ших ядром Афганистана. Сначала они были включены в Британ­скую Индию, а затем вошли в ка­честве Северо-Западной погра­ничной провинции в Пакистан.

* «Линия Дюранда» - граница между Афганистаном и Британской Индией, уста­новленная англо-афганским договором 1893 г. Она была названа по имени секрета­ря по иностранным делам британской коло­ниальной администрации в Индии М.Дю­ранда, заключившего в Кабуле этот договор с афганским эмиром Абдуррахман-ханом (прим. ред.).

Пуштунская проблема стала главной причиной враждебности кабульского правительства к Па­кистану. Вхождение Пакистана в Багдадский пакт в сентябре 1955 г. решительно оттолкнуло от этой организации Афганистан, у которого и к Ирану исторически не было симпатий. В условиях глобального советско-американ­ского соперничества ставка США на Пакистан и Иран подталкива­ла Афганистан к более тесным от­ношениям с СССР. В этом на­правлении воздействовала на Афганистан и китайская полити­ка в 1960-е - 1970-е гг., враждеб­ная СССР, основанная на широ­ком сотрудничестве с Пакиста­ном на антииндийской, антисо­ветской, а следовательно, и анти­афганской основе.

Общие позиции выражались в широком сотрудничестве Афга­нистана с СССР в военной облас­ти - от поставок советского во­оружения различных видов до подготовки афганских офицеров в СССР. В страну были направлены советские военные инструк­торы.

В экономической области можно назвать добычу газа, сельскохозяйственные фермы в Джалалабаде, политехнический ин­ститут в Кабуле, авторемонтно-механический завод в Джангалаке, геологоразведочные работы, строительство электростанций. Едва ли не важнейшим вкладом было строительство полукольца дорог от советской границы в районе Кушки через Кандагар в Кабул и далее на север через пе­ревал Саланг, где был пробит важный туннель на пути в Мазари-Шариф и вплоть до советской границы. Помимо экономическо­го значения, эта дорога стала средством усиления политичес­кой централизации страны.

Советская помощь Афганис­тану в несколько десятков мил­лионов рублей в год была мизер­ной платой за эффективную ней­трализацию страны, за спокой­ную двухтысячекилометровую границу, за отсутствие на терри­тории Афганистана каких-либо иностранных военных объектов, которые можно было бы использовать против СССР. Одна лишь экономия за счет поддержания войск в Средней Азии на мини­мально необходимом уровне мно­гократно перекрывала все расхо­ды на сотрудничество с Афганис­таном.

Демонстративное и реальное невмешательство СССР в афган­ские дела, деидеологизация отно­шений обеспечивали и доверие к СССР афганского руководства, и широко распространенные сим­патии населения к русским, со­ветским (шурави).

Посетив несколько раз Афганистан в предреволюционные го­ды, имея встречи и беседы в посольстве СССР в Кабуле, а в Москве - в МИДе и в Международном отделе ЦК, автор категорически утверждает, что существовавшее положение дел, вклю­чая сам королевский режим Захир-шаха, полностью устраивало советское руководство и что ни­каких планов его замены не было.

РЕВОЛЮЦИЯ КАК СПУСКОВОЙ КРЮЧОК

История и внутреннее развитие Афганистана распорядились иначе.

Закостеневший средневековый королевский режим стано­вился невыносимым бременем для зарождающегося среднего класса, буржуазии, торговцев, предпринимателей, интеллиген­ции, для афганских разночинцев. Он уже не мог адекватно реаги­ровать на потребности в переме­нах. Требования провести рефор­мы раздавались все громче. Стихийные бедствия и голод в нача­ле 1970-х гг. расшатали режим, и он отреагировал в 1974 г. верху­шечным переворотом родствен­ника короля Мухаммеда Дауда, который провозгласил республи­ку, оставив, по сути, все по-преж­нему.

Власть была ослаблена пере­воротом. А в это время в общест­ве окрепла другая, крайняя по своему радикализму сила - марк­систская Народно-демократичес­кая партия Афганистана (НДПА). Чем больше запаздыва­ли с реформами прежний режим или колониальные власти, тем больше влево склонялась актив­ная часть оппозиции. Это явле­ние стало распространенным: Эфиопия, Ливия, Ангола, Мозам­бик, Южный Йемен... Афганис­тан тоже не стал исключением.

К левым, марксистским груп­пировкам в Афганистане, как и в Эфиопии, примкнула значитель­ная часть революционно настро­енного офицерства. Потускнев­шая в других районах мира мо­дель социализма советского об­разца для отсталого Афганистана сияла достаточно ярко - слишком разительный контраст с ним представляла советская Средняя Азия. Негативные стороны жиз­ни среднеазиатских советских ре­спублик казались афганским марксистам второстепенными по сравнению с достижениями.

Народно-демократическая партия Афганистана была неле­гально создана в Кабуле в январе 1965 г. Во главе ее стояли пушту­ны Hyp Мухаммед Тараки и Хафизулла Амин. В 1967 г. от НДПА откололась фракция во главе с таджиком Бабраком Кармалем, названная «Парчам» («Знамя»). Другая, численно большая часть партии, получила наименование «Хальк» («На­род»), по названию печатного ор­гана НДПА. Это был раскол и на личной, и на этнической почве, но также из-за тактических разно­гласий. Большинство офицеров были хальковцами.

В июне 1977 г. обе фракции объединились в НДПА с целью ниспровержения режима прези­дента Дауда. 27 апреля 1978 г. Дауд был свергнут в результате кро­вавого военного переворота, по­лучившего официальное наиме­нование «Великая апрельская ре­волюция». 29 апреля был сфор­мирован Революционный совет из 35 членов. В первом прави­тельстве Тараки, состав которого объявили 1 мая, было 11 членов «Халька», 10 - «Парчама». Кармаль стал заместителем премье­ра, а Амин - министром иностран­ных дел. Реальная власть была в руках Тараки, генерального сек­ретаря НДПА, председателя Ре­волюционного совета, премьер-министра и командующего во­оруженными силами. Отметим, что «из 21 члена нового прави­тельства, созданного после 17 ап­реля, 10 учились в США и трое - в СССР» [1].

«ВОТ НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ...»

За переворотом не стоял Со­ветский Союз. Это обвинение в адрес СССР не раздавалось из се­рьезных источников на Западе даже в разгар антисоветской про­пагандистской кампании. «В Меж­ведомственном разведыватель­ном меморандуме США от 28 сентября 1979 г. говорилось: «Мы не имеем убедительных свиде­тельств, подкрепляющих утверж­дение, что Советы стояли за пере­воротом, который привел к влас­ти марксистов» [2]. «Когда поэт и литератор Тараки побывал в 1965 г. в Москве на съезде писате­лей, - говорил специалист по ис­тории Афганистана профессор Ю.В.Ганковский, - его никто на высоком уровне не принял. Лишь референт Международного отде­ла ЦК беседовал с ним и высказал убеждение, что Афганистан не го­тов к социалистической револю­ции» [3]. Сейчас стало известно, что о планах переворота знала совет­ская внешняя разведка и даже от­говаривала от него руководство НДПА, но безуспешно.

Афганистан созрел для рево­люции. Весь вопрос состоял в том, какой революции, какие си­лы совершили ее и какую про­грамму собирались выполнять.

Новое правительство с наив­ным (может быть, преступно на­ивным) романтизмом, унаследо­ванным от экстремистов из иран­ской партии Туде, продемонстри­ровало презрение к исламу и вы­звало враждебность значитель­ной части мусульманского духо­венства в глубоко религиозной стране.

Автор этих строк, находив­шийся в этот период в Каире, все ждал сообщения о том, когда же Политбюро НДПА заложит ме­четь и совершит по этому поводу коллективную молитву, но не дождался. Марксистам, взявшим власть в Афганистане, эта про­стейшая, пусть прагматичная, мысль не приходила в голову.

Афганские революционеры провозгласили амбициозные пла­ны, включая земельную реформу, развитие образования и культу­ры, освобождение женщины, уменьшение налогов, начали кам­панию против коррупции, кумов­ства, контрабанды и наркотиков. Они не учитывали, однако, соци­ально-политические реалии и ду­ховную и ментальную ориента­цию афганского общества.

Аграрная реформа столкну­лась с естественным сопротивле­нием не только землевладельцев, но и самих крестьян, психологи­чески не подготовленных к ново­му социальному состоянию. Она не учла особенностей распределе­ния земель и воды в различных районах, взаимоотношений поме­щиков и крестьян. Культурные и общеобразовательные мероприя­тия, изменение статуса женщин сталкивались с мусульманскими традициями. Борьба с контрабан­дой нарушила традиционное за­нятие пуштунских племен и вы­звала их недовольство. Стремле­ние навязать централизацию от­талкивало и верхушку племен, и местных феодалов.

В книге «Тридцать лет на Ста­рой площади» К.Н.Брутенц пи­шет: «Поддержав новый режим, СССР стал заложником сектант­ских, незрелых и неуравновешен­ных сил, которые был не в состоя­нии контролировать. Москва угоди­ла в ловушку, вступив в игру, в кото­рой приходится все время увеличи­вать ставки, не имея возможности ни направлять ее, ни, тем более, вы­играть» [4].

О.А.Гриневский в книге «Тай­ны советской дипломатии» пи­шет: «Громыко ворчал:

— Вот не было печали... Такой был хороший, послушный сосед - ну прямо Финляндия на Юге. Чего же ждать теперь от этих безумцев?

Зато партийные идеологи и международники Суслов и Понома­рев быстро перестроились и стали рассматривать Афганистан как еще одну социалистическую - в близкой перспективе - страну. Он виделся им теперь второй Монголией, сме­ло перешагивающей из феодализ­ма прямо в социализм.

На первых порах энтузиастом строительства социализма в Афганистане оказался и начальник Пер­вого главного управления КГБ СССР (советской внешней разведки) В.А.Крючков, хотя его шеф - пред­седатель КГБ СССР Ю.В.Андропов - занимал сдержанную позицию» [5].

В середине мая на совещании в ЦК по Афганистану произошла любопытная дискуссия. Подроб­ности изложил и сам ее участник - Г.М.Корниенко:

«Хотя по всем меркам афганское общество было весьма далеко от социалистической стадии развития, людям, подобным Суслову, Афганистан виделся «второй Монголией», перепрыгивающей из феодализма в социализм... Мне вспоминается, как в ходе одного из совещаний в ЦК КПСС по Афганистану я, выразив сомнение по поводу концепции «второй Монголии» применительно к Афганистану, заметил, что интере­сам Советского Союза вполне отве­чало бы, если бы Афганистан, дай бог, стал для него своего рода ази­атским вариантом нейтральной Финляндии. Это, как я считал, было бы максимально удобным вариан­том и с точки зрения «проглатываемости» его Западом (на что доста­точно прозрачно намекал нам З.Бжезинский, помощник президен­та США по делам национальной бе­зопасности).

В связи с этим моим замечани­ем последовало недоуменное восклицание Пономарева: «Как можно уподоблять Афганистан Финлян­дии? Ведь Финляндия - это буржу­азное государство». А на мой встречный недоуменный вопрос: «Неужели можно всерьез считать Афганистан созревшим для социа­лизма?» - поторопился ответить Р.А.Ульяновский (правая рука Поно­марева по странам «третьего ми­ра»), который назидательно изрек: «Сейчас в мире нет такой страны, которая не созрела бы для социа­лизма» [6].

Советское руководство на­блюдало за развитием событий в Афганистане со смешанным чув­ством. С одной стороны, с преж­ним режимом были отличные от­ношения. Но с другой, «лучшее - враг хорошего». Если целая стра­на «идет в руки» - почему же от­казываться? Ведь королевский режим, в конце концов, был реак­ционным, коррумпированным, средневековым и даже «проимпериалистическим». К власти в со­седней стране пришла братская марксистская партия. Социалис­тическое содружество в перспек­тиве могло пополниться еще одним членом. Разве не показывал пример Монголии, как можно было миновать капитализм, прыгнуть в социализм и семи­мильными шагами двинуться к коммунизму?

«НЕ ПОТЕРЯТЬ АФГАНИСТАН»

5 декабря 1978 г. Тараки за­ключил в Москве 20-летний До­говор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве с Советским Со­юзом, формализовав уже сущест­вовавшие отношения.

Поддержка вызывала боль­шую вовлеченность: поднима­лись ставки, росло сопротивле­ние, создавалась угроза возрос­шим ставкам, требовалась еще бблыная вовлеченность... Спи­раль закручивалась. Никто не ре­шался сказать, что это движение надо остановить. Возрастала во­енная помощь режиму. Все новые сотни, а потом тысячи военных советников отправлялись в аф­ганскую армию. Новые и новые сотрудники КГБ появлялись в Афганистане, чтобы собирать ин­формацию и сотрудничать с соот­ветствующими афганскими орга­нами. Шла помощь по линии партийных связей, организации ор­ганов пропаганды, печати, куль­турного строительства, экономи­ки. Короче говоря, все советские структуры активно переносились в чужую страну, абсолютно не приспособленную к их восприя­тию. Уже была плата за все это, уже были жертвы среди советско­го персонала.

И Тараки, и Амин не раз обра­щались с просьбой о помощи, о посылке советских войск в Афга­нистан.

Но была еще грань, качествен­ное различие даже между массированным присутствием совет­ских советников во всех ипостасях и появлением боевых подразделе­ний. Конечно, как и в любом нор­мальном государстве, предвари­тельные мероприятия уже были проведены. В Средней Азии кон­центрировались советские войска и соответствующие транспортные средства. Это естественное дело военных: быть готовыми к неожи­данностям, к любому развитию со­бытий. Но что толкнуло советское руководство на авантюристичес­кое политическое решение?

Ответ на этот вопрос, как представляется, комплексный и отнюдь не определяется и не ог­раничивается тем выводом, кото­рый содержится в постановлении Съезда народных депутатов СССР «О политической оценке решения о вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 г.» от 24 декабря 1989 г.: «Съезд на­родных депутатов СССР... счита­ет, что это решение заслуживает морального и политического осуждения».

В сентябре 1978 г. глухая оп­позиция режиму вылилась в вооруженные выступления, кото­рые стали приобретать массовый характер. Их энергично поддер­живал в сотрудничестве с США Пакистан, а затем и Китай, Сау­довская Аравия, Иран, Египет, Кувейт. На территории Пакиста­на стали действовать лагеря для подготовки повстанцев. Тысячи человек дезертировали из афган­ской армии, многие с оружием в руках. Политическая и этническая база режима сузилась из-за вспыхнувшей борьбы внутри НДПА. В августе 1978 г. уже на­чались изгнания из органов влас­ти парчамовцев, их аресты, пыт­ки, расстрелы. Бабрак Кармаль был удален из Революционного совета и «сослан» послом в Чехо­словакию, потом лишен и этого поста. Он попросил политическо­го убежища в Чехословакии.

В марте 1979 г. Хафизулла Амин стал премьер-министром и фактически возглавил министер­ство обороны. Он значительно усилил свои позиции, хотя Тара­ки по-прежнему сохранял другие важные посты. Борьба между ни­ми достигнет кульминации к осе­ни 1979 г., когда в стране сло­жится двоевластие. А пока «на­верху» Афганистана делили посты и дворцы, в Герате 14 марта 1979 г. восстали несколько пол­ков регулярной армии. Были уби­ты советские специалисты и чле­ны их семей. После первого успо­коительного разговора с Москвой Тараки на следующий день, 18 марта, уже просил ввести в Афга­нистан советские войска и «уда­рить по Герату», «спасти револю­цию».

17, 18 и 19 марта 1979 г. засе­дало Политбюро.

Лейтмотивом выступлений 17 марта звучало: «Мы ни в коем случае не можем потерять Афга­нистан». Всерьез обсуждался во­прос о необходимости ввода войск. «Нам надо сформировать свои воинские части, разработать положение о них и послать по особой команде», - говорил А.Н.Косыгин. «У нас разработано два варианта относительно воен­ной акции», - заявлял Д.Ф.Усти­нов. А.П.Кириленко, «подводя итог» и перечисляя шаги, кото­рые предстоит предпринять, ска­зал: «...Пятое. Я думаю, мы долж­ны согласиться с предложением Устинова относительно помощи афганской армии в преодолении трудностей, с которыми она встретилась, силами наших воин­ских подразделений» [7]. Устинов уже отдал приказ привести в го­товность воздушно-десантную дивизию и быстро подтягивать к границе войска.

На совещании в МИДе А.А.Громыко вдруг разоткровен­ничался: «Поймите одно: если се­годня мы оставим Афганистан, то завтра нам, может быть, придется защищать наши рубежи от му­сульманских орд уже где-нибудь в Таджикистане или Узбекиста­не» [8]. (Отметим, что Громыко не любил и не понимал мусульман, а фундаментализм считал «мракобесием».)

18 марта в воскресенье утром Андропов, Устинов и Громыко встретились на подмосковной да­че в Заречье и откровенно обсу­дили все «за» и «против» ответст­веннейшего решения. «Против» было слишком много. Возможно, они связались с Л.И.Брежневым, который в субботу и воскресенье отдыхал в охотничьем хозяйстве Завидово. Больной и осторож­ный генеральный секретарь, ви­димо, не поддерживал решительных шагов.

На состоявшемся затем засе­дании Политбюро лейтмотивом прозвучали уже другие слова Ан­дропова: «Мы можем удержать революцию в Афганистане толь­ко с помощью своих штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск». Вмешательство в Афгани­стане отбросило бы назад все, что сделано для разрядки, отмечал Громыко. Устинов тоже высту­пил против ввода войск. А на сле­дующем заседании 19 марта по­явился «сам» Брежнев и по бумажке зачитал, в частности, сле­дующее: «...Не пристало нам сей­час (курсив авт.) втягиваться в эту войну» [9]. На следующий день Косыгин только повторил эту по­зицию прилетевшему в Москву Тараки. Афганскому лидеру орга­низовали короткую встречу с больным Брежневым, и тот гово­рил ему те же слова.

Роковое решение было отло­жено, хотя словечко «сейчас» сто­ило бы запомнить.

В апреле на базе развернутой (на 11 страницах) записки Андро­пова, Громыко, Устинова и Поно­марева было принято постановле­ние Политбюро (№ П/149(Х1У), где подтверждалась позиция не водить войска. «Наше решение - воздержаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА о пере­броске в Герат советских воин­ских частей, - говорилось в нем, - было совершенно правильным. Этой линии придерживаться и в случае новых антиправительст­венных выступлений, исключать возможности которых не прихо­дится».

В записке содержался трезвый анализ афганской ситуации, раскрывались ошибки кабульских лидеров и перечислялись неиз­бежные негативные последствия военного вмешательства [10].

А пока что грызня в руковод­стве НДПА усиливалась, по­встанцы расширяли свои дейст­вия. Советская реакция на собы­тия была простой: вы, афганские лидеры, должны помириться, жить дружно и действовать сооб­ща. В Москве просто не знали, что делать.

В начале лета 1979 г. была со­здана Комиссия Политбюро по Афганистану формально во главе с Громыко. Ее членами стали Ан­дропов, Устинов и Пономарев. Громыко, однако, старался дер­жаться отстранение от афганских дел.

«Не впутывайте меня в эти де­ла, - высказался он как-то в своем близком кругу. - Революция по­жирает собственных детей. Эту закономерность вывели францу­зы еще в XVIII в. И мешать этому бесполезно.

Поэтому председательские функции Андрей Андреевич ис­полнял чисто формально. А аф­ганские дела творились келейно. Андропов - Устинов; Андропов - Пономарев. Громыко практичес­ки всегда соглашался со всем, что они решали. Потом это и утверж­далось на заседании комиссии» [11].

В Кабул дважды летал Б.Н.Пономарев. Более двух меся­цев сидел в Афганистане замести­тель министра обороны генерал И.Г.Павловский.

12 сентября 1979 г. Тараки, возвращаясь в Кабул из поездки в Гавану, где он принял участие в VI Конференции глав государств и правительств неприсоединив­шихся стран, сделал остановку в Москве. Его тепло встречал Брежнев.

Когда Тараки вернулся в Ка­бул, период двоевластия заканчи­вался. Опираясь, прежде всего, на армию и органы безопасности, Амин резко усилил свое влияние. Попытки советского посла и представителей других ведомств «помирить» двух лидеров столк­нулись с их увертками. Тараки фактически сдал своих четырех сторонников-министров, на от­ставке и аресте которых настаи­вал Амин, и трое из них укрылись в советском представительстве.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРИГОВОР

14 сентября Тараки пригла­сил по телефону в свою резиденцию Амина. Опасаясь предатель­ства, тот сначала отказался. Но Тараки сослался на присутствие в своем кабинете посла А.М.Пузанова и других советских пред­ставителей. Пузанов подтвердил это по телефону, фактически присоединившись к приглаше­нию. В кабинете были представи­тель КГБ генерал-лейтенант Б.С.Иванов и главный военный советник генерал-лейтенант Л.П.Горелов, а также переводчик Д.Рюриков.

Амина во дворе встретил адъютант Тараки подполковник Тарун и направился впереди всех на второй этаж. За ним шли Амин и его личный охранник. Перед входом в кабинет Тараки стояв­шая там охрана открыла огонь. Тарун был изрешечен пулями, охранник Амина ранен, а сам Амин успел убежать и уехать.

Кто организовал покушение? Сам Тараки? Нерешительный и «бесхребетный» президент вдруг пошел на крайние меры? Может быть. Его адъютант Та­рун был личным другом Амина и как бы его агентом в окруже­нии президента. Тараки, воз­можно, это знал и решил им пожертвовать?

Сам Амин организовал инсце­нировку покушения на себя через своих людей в охране Тараки? Может быть. Ведь он пропустил Таруна наверх, а сам шел, при­крытый телохранителем.

Решительные сторонники Та­раки, которые знали, что им нече­го терять, т.к. Амин уже отдал приказ их схватить? Они решили действовать через своих людей в охране президента? Тоже может быть.

Категорический ответ на все эти вопросы не будет дан никог­да.

Конкретные последствия бы­ли предсказуемы. Армия по при­казу Амина окружила резиден­цию президента, его охрана не со­противлялась, два его телохрани­теля сдались и исчезли навсегда, Тараки был лишен связи с внеш­ним миром.

На следующий день собрался ЦК НДПА. Тараки «единодуш­но» был исключен из партии, снят со всех постов. Президентом стал Амин.

Советское руководство офи­циально поздравило Амина с назначением. Но Брежнев обратил­ся к нему с требованием сохра­нить жизнь Тараки. Однако через несколько дней он был задушен, а семья заключена в тюрьму.

Обычные традиции восточной деспотии...

Потом советский посол Пуза­нов в афганском официальном документе был объявлен соучаст­ником покушения на Амина и вы­нужден был отправиться в Моск­ву, где и стал «просто пенсионе­ром». Его заменил бывший секре­тарь татарского обкома и член ЦК КПСС Фикрат Ахметжанович Табеев, которому предстояло пробыть на этом посту несколько лет.

До убийства самого Амина ос­тавалось менее четырех месяцев.

Став неограниченным дикта­тором, Амин продолжал беспо­щадную чистку «парчамистов» и «халькистов» - сторонников Та­раки в армии, органах безопасно­сти, МВД, партии. Гражданская война продолжалась без особых успехов для той или иной сторо­ны. Он чувствовал, что «советские товарищи» ему не доверяют и рвался нанести визит в Москву, чтобы убедить «товарища Бреж­нева» в своей полной лояльности СССР. В Москву продолжали ид­ти все новые просьбы о присылке войск, и СССР все больше впол­зал в афганскую западню: в дека­бре прислали «мусульманский батальон» для «охраны» нового президента, батальон охраны на авиабазу Баграм.

А сам Амин (кстати, по совету «советских товарищей») стал налаживать понимание с Пакиста­ном, отказываясь от крайних националистических требований. Он пытался добиться увеличения экономической помощи США и снизить накал напряженности в отношениях с Вашингтоном. В некоторых вопросах он и его со­трудники сопротивлялись до­вольно бестактному вмешатель­ству советских советников в аф­ганские дела. Осуществлялись контакты с вождями племен, с влиятельными мусульманскими деятелями. Амин не знал, что та­ким образом он подкреплял рас­тущее убеждение советского ру­ководства в его «двуличии», «не­искренности», мало того - в том, что он якобы был (или стал) пря­мым американским агентом. Кро­ме того, он когда-то учился в США и, значит, мог быть «завер­бован».

В протоколе заседания Полит­бюро от 31 октября 1979 г. гово­рилось:

«Совпосольству в Кабуле, Ко­митету госбезопасности СССР, Министерству обороны и Между­народному отделу ЦК КПСС изу­чать политику и практические действия ХАмина и его окруже­ния в отношении афганских ин­тернационалистов, патриотов, а также кадров, прошедших обуче­ние в Советском Союзе и социали­стических странах; реакционного мусульманского духовенства и вождей племен; внешнеполитичес­ких связей Афганистана с Запа­дом и в особенности с США, а также с КНР. При наличии фак­тов, свидетельствующих о начале поворота ХАмина в антисовет­ском направлении, внести допол­нительные предложения о мерах с нашей стороны» [12].

Политический приговор Ами­ну в Москве был подписан. Но как его осуществить? Стали соби­рать в кулак оппозиционные Амину «здоровые силы в НДПА» из выживших парчамистов во главе с Бабраком Кармалем и от­страненных от власти халькис­тов. Работу в этом направлении интенсивно вел КГБ. Но реальных возможностей у этих оппози­ционеров не было. Самого прези­дента Афганистана решили ввес­ти в заблуждение, пригласить в Москву, не назвав срока визита.

«МОЛЧИТ ИСТОРИЯ»

Для поддержки переворота Устинов, Андропов, Громыко со­гласились на необходимость вво­да в Афганистан советских войск. Проблема состояла в том, что на­чальник Генштаба маршал Совет­ского Союза Н.В.Огарков, его за­меститель С.Ф.Ахромеев, замес­титель министра обороны И.Г.Павловский были против, и они до конца и аргументированно отстаивали свою точку зрения. Но, в конце концов, политичес­кие решения принимало Полит­бюро, и они обязаны были подчи­ниться.

12 декабря 1979 г. на Полит­бюро было принято Постановле­ние ЦК КПСС № 176/125. Оно звучало просто таинственно:

«Председательствовал тов. Л.И. Брежнев.

Присутствовали: Суслов М.А., Гришин В.В., Кириленко А.П., Пельше А.Я., Устинов Д.Ф., Чер­ненко К.У., Андропов Ю.В., Громы­ко A.A., Тихонов НА, Понома­рев Б.Н.

Постановление ЦК КПСС № 176/125 от 12/ХП к положе­нию в «А».

1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные тт. Андроповым Ю.В., Устиновым Д.Ф., Громыко А.А.
   
   Разрешить им в ходе осуще­ствления этих мероприятий вно­сить коррективы непринципиаль­ного характера.
   
   Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в По­литбюро. Осуществление всех этих мероприятий возложить на тт. Андропова Ю.В., Устинова Д.Ф., Громыко А А.


2. Поручить тт. Андропову Ю.В., Устинову Д.Ф., Громыко АА. информировать Политбюро ЦК о ходе выполнения намеченных мероприятий.

Секретарь ЦК Л. Брежнев № 997 (1л.)» [13].

Постановление было написа­но от руки К.У.Черненко.

«Но вот что интересно, - сообща­ет Гриневский. - Как мне удалось выяснить, в обсуждении мероприя­тий, предложенных этой могущественной «тройкой», участвовали 22 человека, и ни один из них до сих пор не проговорился, что они об­суждали. Только много лет спустя помощник Генерального секретаря Александров рассказал мне под большим секретом, что эти меро­приятия состояли из трех главных блоков:

• устранение Амина спецподраз­делениями КГБ, изложенное в са­мых общих чертах, без деталей; из доклада нельзя было понять, идет ли речь об аресте или об убийстве Амина;
• ввод советских войск в Афгани­стан для поддержки этой акции, на случай если в его защиту выступят верные Амину спецподразделения; после этого советские войска ста­нут гарнизонами в крупных городах, высвободив афганскую армию для борьбы с повстанцами;
• пропагандистское обеспече­ние этих двух акций.

Просил Александрова опублико­вать эти воспоминания, но он категорически отказался.

— Почему? - удивился я.

— Вы что - не понимаете? Меня же убьют!

Андрей Михайлович умер; по­этому я свободен от данного ему обещания не писать об этом при его жизни» [14].

На том историческом заседа­нии сам немощный Брежнев едва держался и немедленно покинул зал после принятия решения. Все члены Политбюро поставили свои подписи, некоторые - пост­фактум. Подписи Косыгина нет. Он был болен и на заседании не присутствовал.

Добавим к оценке этого реше­ния мнение Корниенко:

«Насколько мне потом удалось реконструировать развитие собы­тий, мучительные размышления «тройки» над проблемой - вводить или не вводить войска - продолжа­лись в течение октября, ноября и первой декады декабря. 10 декабря 1979 г. Устинов дал устное указание Генеральному штабу начать подго­товку к десантированию воздуш­но-десантной дивизии и пяти диви­зий военно-транспортной авиации, повысить готовность двух мотост­релковых дивизий в Туркестанском военном округе и доукомплектовать до полного штата понтонно-мостовой полк без постановки перед ни­ми конкретных задач.

Но окончательное политическое решение о вводе советских войск в Афганистан было принято во второй половине дня 12 декабря 1979 г. уз­кой группой советских руководите­лей: Брежневым, Сусловым, Андроповым, Устиновым и Громыко (упо­минавшийся в некоторых публика­циях Косыгин, по моим данным, не присутствовал - он в эти дни был в больнице). Начальник Генштаба Огарков просидел часа два в соседней комнате, его мнением не поин­тересовались. Выйдя из комнаты, где шло обсуждение, Устинов ска­зал ему: «Решение принято. Поеха­ли в Генштаб отдавать команды». Об этом мне рассказывал сам Огарков.

Таким образом, роковое реше­ние приняли даже не полным соста­вом Политбюро ЦК КПСС, хотя за­тем задним числом было оформле­но рукописное постановление По­литбюро, на котором расписались почти все его члены. Однако под­пись Косыгина на нем так и не по­явилась. Я думаю, это тоже сыграло свою роль в решении Брежнева от­делаться от него при первом подхо­дящем случае.

Решающее значение для фор­мального одобрения Брежневым предложений Устинова, Андропова и Громыко о вводе войск в Афганистан имел, я уверен, тот факт, что оно было поддержано М.А.Сусловым» [15].

Узнаем ли мы когда-нибудь правду? Лучше всего на этот во­прос ответил бывший начальник советской внешней разведки Л.Н.Шебаршин:

«Секретных документов, осве­щающих процесс принятия реше­ния о свержении Х.Амина, создания правительства во главе с Б.Кармалем и вводе советских войск в Афга­нистан, в КГБ не существует. По рассказам моих друзей, немногие документы исполнялись от руки, в единственном экземпляре и были уничтожены по личному распоряже­нию Ю.В.Андропова. Не знаю, чем руководствовался Юрий Владими­рович. Историкам афганской воен­но-политической кампании придет­ся довольствоваться самым нена­дежным материалом - официальны­ми документами и свидетельствами очевидцев.

Не обнаружено таких докумен­тов и в Министерстве обороны. Ког­да занимавшиеся их розыском до­ложили об этом новому министру обороны Д.Т.Язову, тот не поверил. Но это факт: даже в досье Совета обороны ничего не найдено, кроме просьбы Устинова решить вопрос об оплате ратного труда ограничен­ного контингента советских войск, вступивших в Афганистан.

Не думаю, что такие документы могли сохраниться и в МИДе. Потому что если они туда и попадали, то только для личного ознакомления Громыко, и тут же забирались об­ратно. Во всяком случае, Шевард­надзе пробовал разыскать их, но безрезультатно.

Молчит история, не дает отве­та» [16].

Генерал-лейтенант В.А.Кирпиченко, проработавший много лет во внешней разведке, позже писал: «После смены власти в Кабу­ле 27 декабря 1979 г. всем участни­кам этой операции было рекомен­довано все забыть, а документы оперативного характера уничто­жить. Ликвидировал и я свои слу­жебные записи, где не только по дням и часам, но и по минутам было расписано, как развивались собы­тия в Афганистане в декабре 1979 г.» [17]

После 12 декабря события раз­вивались стремительно. Они настолько подробно описаны в вос­поминаниях их участников, что мы ограничимся здесь лишь са­мым схематичным изложением.

Были сформированы и пере­брошены в Кабул спецподразде­ления КГБ «Зенит» и «Гром» - всего около 100 человек. ГРУ со­брал «мусульманский батальон» - 500 военнослужащих, в основном из жителей Средней Азии, оде­тых в афганскую военную форму. Он занял позиции якобы для «ох­раны» президента вокруг только что отстроенного на окраине Кабула дворца Амина - Тадж-Бек - вместе с президентской гвардией, насчитывавшей 2,5 тыс. человек. Внутри помещения несли охрану родственники и доверенные тело­хранители Амина. Рядом с дворцом располагались зенитный и стрелковый полки. В Кабуле бы­ли две пехотные дивизии и танко­вая бригада.

План военного переворота раз­рабатывался настолько секретно, что главный военный советник ге­нерал-полковник С.К.Магометов узнал о нем лишь за несколько дней до начала операции, а посол - в день переворота. Соотношение советских и афганских сил в рай­оне дворца было 1:15. Нужна бы­ла внезапность, координация при условии парализации всех афган­ских средств связи. В случае сры­ва операции советские военнослужащие были обречены.

Амин 23 декабря был проин­формирован о намеченном вводе советских войск. Он выразил бла­годарность советскому руковод­ству и отдал распоряжение ген­штабу вооруженных сил Афгани­стана оказывать содействие вво­димым войскам.

В 12.00 25 декабря 1979 г. в войска поступило распоряжение, подписанное министром обороны Д.Ф.Устиновым, о переходе государственной границы в 15.00 25 декабря (время московское). Воз­душно-десантные части в тот же день стали высаживаться на базе в Баграме. Сухопутные войска перешли пограничную реку. На следующий день и 27 декабря со­ветские части «усилили» охрану важнейших объектов в столице.

В тот же день Амин устроил торжественный обед во дворце для членов Политбюро и минист­ров с женами и торжественно произнес: «Советские дивизии уже идут сюда. Все идет прекрас­но».

Вдруг сам Амин и его гости почувствовали себя плохо. Со­ветский агент на президентской кухне подмешал в блюдо гостей специальный состав, который должен был к вечеру вывести лю­дей из строя. Этот состав подей­ствовал раньше времени. Прези­дент потерял сознание и лежал в коме. Срочно вызвали ничего не подозревавших советских врачей, которые сделали все, чтобы при­вести в чувство главу «дружест­венного государства». Его уда­лось спасти... на несколько минут.

В четверть восьмого вечера раздался мощный взрыв на севе­ре Кабула - это подгруппа КГБ из «Зенита» подорвала колодец свя­зи, отключив столицу от внешне­го мира и прервав связь афган­ских военных частей с командо­ванием и между собой.

Начался штурм дворца, внут­ри которого была личная охрана президента. Она отчаянно сопро­тивлялась. Сюда ворвались спецподразделения КГБ, а «мусуль­манский» батальон обеспечил непроницаемое огневое кольцо во­круг объекта. В штурме участво­вала и рота десантников.

Хафизулла Амин был убит, его труп завернули в штору и вы­везли. В ходе перестрелки слу­чайно был убит малолетний сын Амина, а его дочь - ранена. Слу­чайно погиб и один из советских врачей. Всего в спецгруппе КГБ непосредственно при штурме дворца погибло 5 человек, 17 бы­ло ранено. В «мусульманском ба­тальоне» погибло 5 человек, ране­но 35. У десантников погибло 9 человек, ранено - 35. Афганская сторона потеряла несколько сот убитыми. 1700 человек сдались.

Вечером того же дня Андро­пов связался с находившимся на связи в Баграме Бабраком Кармалем и поздравил его с назначени­ем председателем Революцион­ного совета ДРА.

Захват других ключевых объ­ектов в столице прошел с минимальными потерями. Начальник штаба Якуб сдался, но был застрелен афганцами-парчамистами, участвовавшими в операции.

Власть сменилась. Освобож­денные из тюрьмы Пули-Чархи политзаключенные стали зани­мать высшие посты в государстве.

На следующий день в «Прав­де» было опубликовано «Обра­щение к народу» Бабрака Кармаля: «После жестоких страданий и мучений наступил день свободы и возрождения всех братских на­родов Афганистана. Сегодня раз­бита машина пыток Амина и его приспешников - диких палачей, узурпаторов и убийц. Разрушены бастионы деспотизма, кровавой династии Амина и его сторонни­ков - этих наемников мирового империализма во главе с амери­канским империализмом» [18].

Этот бой был выигран. Совет­ские офицеры и бойцы провели блестящую операцию и выполни­ли свой солдатский долг. Они ве­рили, что избавляют афганский народ от тирана и американского агента и рассчитывали скоро вер­нуться домой.

(Окончание следует)

---

1. Брутенц К.Н. Тридцать лет на Старой площади. М., 1998, с. 453.

2. Там же, с. 451.

3. Беседа с Ю.В.Ганковским, январь 1990 г.

4. Брутенц К.Н. Указ. соч., с. 453.

5. Гриневский О. Тайны советской дипло­матии. М., 2000, с. 114.

6. Корниенко Г. Холодная война. Свиде­тельство ее участника. М., 2001, с. 372-373; Правда. 25.12.1989.

7. Брутенц К.Н. Указ. соч., с. 464.

8. Гриневский О. Указ. соч., с. 146.

9. Там же, с. 247.

10. Там же, с. 466-467.

11. Там же, с. 273.

12. Выписка из протокола № 172 заседа­ния Политбюро ЦК КПСС от 31 октября 1979 года - http://www.coldwar.ru/conflicts/afgan/sovposol.php

13. Гриневский О. Указ. соч., с. 314.

14. Там же, с. 315.

15. Корниенко Г. Указ. соч., с. 381-382.

16. Там же, с. 330-331.

17. Кирпиченко В.А. Разведка: лица и личности. М., 1998, с. 349.

18. Гриневский О. Указ. соч., с. 328.

Источник: Азия и Африка сегодня