«Инициатива трех морей»: общее будущее без общего прошлого

Историческую политику, обращение к прошлому для достижения целей в настоящем и будущем, проводят не только государства, но и межгосударственные объединения. Инициатива трех морей, объединившая тринадцать стран Центральной и Восточной Европы для реализации инфраструктурных проектов, также нуждается в подкреплении историческими примерами подобной кооперации государств с разными внешнеполитическими целями. Главным «общим местом памяти» для участвующих стран становится история социалистического лагеря, негативные последствия которой и предполагается преодолеть посредством данного формата сотрудничества.

Социалистическое прошлое становится своеобразным «другим» для современных политических режимов, в то же время поиск иных общих мест памяти оказывается затруднительным. Трудно найти примеры сотрудничества всех стран Инициативы, и отдельным ее участникам приходится соглашаться с нарративом, предложенным ядром формата (прежде всего Польшей), а привлечение в Инициативу трех морей новых участников (Греция) и партнеров (Украина, Молдова) еще в большей степени размывает единую историческую политику.

Несмотря на наличие разных образов прошлого, к которым обращаются или могли бы обращаться страны Инициативы для оправдания общего будущего, целостного нарратива не выстраивается. Проблемой является, конечно, краткая история формата: она вынуждает обращаться не только к его первому саммиту и зарождению идеи «Триморья» в середине 2010-х гг., но и более давней истории — прежде всего холодной войне и ее завершению как моменту основания региональной идентичности, а также проекту Юзефа Пилсудского «Междуморье».

С другой стороны, история остается разобщающим элементом Инициативы. Даже основной мотив — противопоставление нынешнего сотрудничества эпохе холодной войны, предполагает исключение для Австрии и Греции, тогда как иные сюжеты еще в большей степени подчеркивают доминирование в области политики памяти таких участников, как Польша, страны Балтии, для которых более характерно обращение к противостоянию России, акцент на потери независимости. Другим странам приходится присоединяться к этому нарративу, что, кстати говоря, происходит и на уровне ЕС, где в области конструирования прошлого все большую роль играют страны ЦВЕ, представляющие историю Второй мировой войны как борьбу с двумя тоталитаризмами.

Наконец, «размывает» общее прошлое подключение новых участников и партнеров Инициативы. При этом сотрудничество с Украиной и Молдовой предполагает возможность более активно обращаться к социалистическому наследию, ведь, как и страны Балтии, они напрямую входили в СССР и теперь подобным образом противопоставляют свой режим советскому. К тому же ценность независимости оправдывает обращение к национальным историям, интегрируемым в нечто подобное единому нарративу, вполне допустимому для такого необязывающего формата, направленного на усиление каждой из стран для их более равноправного взаимодействия с западноевропейскими партнерами.

Когда создается новый формат регионального сотрудничества, его участники думают прежде всего о формулировании общей повестки на будущее, целей и стратегий их достижения. Но в какой-то момент при дальнейшем развитии кооперации все больше внимания начинает уделяться созданию образа, бренда, который был бы привлекательным как для самих членов формата, так и для потенциальных участников или, по крайней мере, тех, с кем будет происходить взаимодействие. И одной из ценностей может стать общее прошлое, исторический опыт: ведь в прошлом страны могут найти примеры успешного сотрудничества друг с другом, а если такого не было, и преобладала вражда, то можно показать, что теперь ее нужно преодолеть.

Так же, как государства проводят свою историческую политику, обращение к собственному прошлому может быть характерно и для группы стран, объединенных какой-то общей идеей. Европейский союз, например, во многом играет на противопоставлении образу довоенной Европы (враждовавшей, недемократической, колониальной), а многие его проекты названы в честь ученых общеевропейского масштаба (Эразм Роттердамский, Николай Коперник). Одним из форматов регионального сотрудничества, представляющим интерес с точки зрения использования общей памяти, можно считать Инициативу трех морей — объединения теперь уже тринадцати стран ЕС из Центральной и Восточной Европы (Польша, Чехия, Словакия, Венгрия, Австрия, Словения, Хорватия, Румыния, Болгария, Литва, Латвия, Эстония и присоединившаяся позднее Греция), к которым в 2022–2023 гг. были приглашены присоединиться Украина и Молдова в качестве партнеров. Хотя Инициатива нацелена на экономическое взаимодействие государств ЦВЕ, реализацию инфраструктурных проектов, для нее также характерно обращение к прошлому для подкрепления своей идентичности. Это определяется схожей судьбой стран в XX в. и существованием многих других проектов интеграции региона в предшествующие эпохи. При этом существует два по сути полярных взгляда на роль истории для Инициативы: с одной стороны, общее происхождение и география должны объединять эти разнородные страны, с другой — формально в инициативе говорится только об экономическом сотрудничестве, а уже в дополнение к этому выстраивают исторический нарратив. Так или иначе, в конструировании общего прошлого, поиске «общих мест памяти», если обратиться к концепции польского историка Роберта Трабы, стороны заинтересованы и в нем видят аргумент для нынешней кооперации.

Аналитическая записка РСМД
«Стратегический суверенитет» Евросоюза и интересы России. От теории к политическим рекомендациям

Образы прошлых эпох

Прежде всего, самым ярким образом в создании Инициативы трех морей становится история послевоенной Европы. Об этом говорится уже в кратком описании на портале Инициативы в контексте культурных и религиозных различий: железный занавес не только разделил Европу на две части, но и предопределил отставание восточной — «сдержал ее естественное развитие», что и должно изменить проекты инициативы. Это «сдерживание» наблюдается прежде всего в инфраструктуре, оставшейся с социалистического периода. Она была выстроена с запада на восток для связи с СССР и породила, согласно данному нарративу, зависимость от России в энергетической сфере, поэтому целью объявляется развитие связей по линии «север — юг», а также доведение их до уровня Западной Европы, страны которой плотно соединены друг с другом автотрассами, железными дорогами и трубопроводами.

Таким образом, социалистическое прошлое противопоставляется современной ситуации, становится своеобразным «другим», а окончание холодной войны подается как момент основания нового региона и начало нарратива. Однако сразу выясняется, что эта глава истории, объявленная общей, была не у всех стран-участниц. Прежде всего Австрия, занявшая нейтральную позицию и воспринимавшаяся частью западного мира, лишь частично испытала влияние коммунизма в послевоенный период. Также из образа бывшего социалистического лагеря выбивается Греция, где наблюдалась лишь угроза прихода коммунистов к власти в ходе гражданской войны. Следовательно, эти страны, оказывающиеся в данном случае в меньшинстве, соглашаются с подходом бывших социалистических стран, но как исключения особенно важны сейчас для подтверждения связей ЦВЕ с западноевропейским миром и преодоления деления Европы по логике холодной войны.

При этом интересно, что создание новой инфраструктуры оправдывается не только негативным опытом социалистического периода, но и существованием подобных связей в давние времена. Это образ эпохи Средневековья, Путь из варяг в греки, хотя и проходивший через более восточные территории, но давший проектам такие названия, как Viking Train.

Наконец, важным образом прошлого для современной Инициативы выступает проект Юзефа Пилсудского «Междуморье» — идея конфедерации стран Центральной и Восточной Европы в межвоенный период в противовес СССР и Германии. Схожесть определяется и названием: к польской концепции «От моря до моря», от Балтийского до Черного, прибавляется еще одно, Адриатическое, для охвата большего числа стран, чем территория Речи Посполитой в период ее расцвета. Именно с ней постоянно сравнивают инициативу в научно-популярных текстах и исследованиях как отечественных [1], так и иностранных [2] авторов. Это можно было бы списать на ошибочное стороннее восприятие, но тот факт, что подобные публикации наблюдаются на официальном сайте «Триморья» и фигурируют в постах в социальных сетях, говорит о заинтересованности этим образом и обращении к нему как к общему месту памяти. Тем не менее и здесь возникает такая же трудность, как и в случае бывшего социалистического лагеря: проект «Междуморье» заметно шире, включая в своем идеальном варианте и страны Северной Европы, и Грузию.

Рабочая тетрадь РСМД
Возможности экономического взаимодействия России с государствами Балтийского региона

Упущенные возможности: династии, империи, колониализм

Помимо образов холодной войны и межвоенного периода, непосредственного обращения к другим эпохам в рамках создания бренда Инициативы увидеть трудно, однако косвенно страны ЦВЕ ищут исторические сюжеты, доказывающие необходимость кооперации. Например, даже в большей степени, чем проект Пилсудского или история Речи Посполитой, страны Инициативы объединяет история династии Ягеллонов, которая на рубеже XV–XVI вв. правила не только в Польше и Литве, но и в Чехии, Венгрии — как раз на пространстве между тремя морями. Она же не как единое государство, а как система взаимоотношений разных представителей династии могла бы отразить сущность нынешней Инициативы, направленной на поддержание независимости государств ЦВЕ. Однако история Ягеллонов выступает и разделяющим фактором: ведь если для польского и литовского нарративов их образ во многом центральный, то для Чехии и Венгрии они остаются второстепенными правителями.

Другим общим местом памяти, похожим на социалистическое наследие, может стать имперская история региона, ведь ЦВЕ в период Нового времени оказывалась зависимой от различных империй. При этом вновь будет выделяться Австрия: в ее нарративе остается положительный образ империи Габсбургов. К тому же и отношение к Российской и Австрийской империям может быть различным у государств региона, и гораздо проще объединяться странам, входивших в одну империю, а не по их отношении к имперским структурам в общем. Наконец, при наличии более близкого периода явной зависимости от СССР имперская история кажется не столь актуальной.

Общий нарратив об империях связан еще с одним сюжетом: попыткой стран ЦВЕ подать себя особой частью Европы, которая не была ответственна за колониализм. Об этом, в частности, заявлял Кришьянис Кариньш, отмечая, что именно этим государствам необходимо вести диалог со странами Азии, Африки и Латинской Америки от лица всего ЕС. Это повторяет идею «исключительности» Северной Европы, которая в предыдущие десятилетия пыталась представить себя лучшим партнером странам Глобального юга, чем страны Западной Европы, среди которых было много крупных метрополий [3]. У стран ЦВЕ, которые не создали морские империи в Новое время, это может выйти даже успешнее, ведь у Швеции и Дании колонии все-таки существовали, а те же Польша и страны Балтии с этой точки зрения могут вспомнить период вхождения в состав Российской империи. С другой стороны, эти государства могут повторить ошибки североевропейцев, ведь отдельные проявления колониализма у них можно найти (колонии Курляндии, колонизаторские проекты Польши в межвоенный период или даже опять же освоение восточных территорий Речи Посполитой), поэтому и этот мотив противоречив для того, чтобы стать основой бренда Инициативы трех морей, которая к тому же взаимодействует больше с другими странами Европы и США, а не государствами Глобального юга.

Дмитрий Попов:
Война с памятниками в Эстонии: как обошлось без новой «бронзовой ночи»

История не объединяет, а разделяет

Итак, поиск общих мест памяти всех тринадцати участников Инициативы оказывается проблематичным: в каждом из образов прошлого, призванных объединять страны региона, существуют исключения, и меньшинству приходится соглашаться с нарративом, основанным на общей истории большинства. Однако в некоторых случаях в ходе конструирования прошлого идут еще дальше и обращаются к историям отдельных государств-членов, играющих наиболее значимую роль. Прежде всего выделяется Польша, одна из инициаторов кооперации, претендующая на статус лидера. Например, на бизнес-форуме 2022 г. польский президент Анджей Дуда заметил, что страны Инициативы объединяет история борьбы с Россией, но ссылается он на опыт прежде всего польско-русских и литовско-русских войн. Среди тех народов, у которых существует «традиция более 500 лет войн с Россией», он перечисляет эстонцев, латышей, литовцев, белорусов, поляков, украинцев, тем самым даже расширяя географию инициативы на постсоветское пространство, но исключая из него большинство более западных и южных стран ЦВЕ.

Кроме того, в рамках инициативы отмечались памятные даты, связанные с независимостью межвоенных Литвы и Эстонии. Такие отдельные образы можно видеть уже не «общими», а «параллельными» местами памяти, ведь у каждой страны Инициативы существует свой момент основания и обретения независимости, подобные друг другу, пусть и происходившие в разных обстоятельствах. В этом случае подчеркивается, что ценностью стран-участниц является их суверенный статус, независимость, которую все они отвоевали у бывших империй и не отдадут теперь ни России, ни Европейскому союзу. Но при этом такой подход может конфликтовать с той же идеей конфедеративного «Междуморья», ведь именно разногласия новых национальных государств сделали этот проект невозможным.

Несмотря на наличие разных образов прошлого, к которым обращаются или могли бы обращаться страны Инициативы для оправдания общего будущего, целостного нарратива не выстраивается. Проблемой является, конечно, краткая история формата: она вынуждает обращаться не только к его первому саммиту и зарождению идеи «Триморья» в середине 2010-х гг., но и более давней истории — прежде всего холодной войне и ее завершению как моменту основания региональной идентичности, а также проекту Пилсудского «Междуморье». В целом же общих мест памяти оказывается мало, но основной из них, социалистическое прошлое, кажется достаточным для оправдания целей кооперации по развитию инфраструктуры и сплочения государств ЦВЕ.

С другой стороны, история остается разобщающим элементом Инициативы. Даже основной мотив — противопоставление нынешнего сотрудничества эпохе холодной войны, предполагает исключение для Австрии и Греции, тогда как иные сюжеты еще в большей степени подчеркивают доминирование в области политики памяти таких участников, как Польша, страны Балтии, для которых более характерно обращение к противостоянию России, акцент на потери независимости. Другим странам приходится присоединяться к этому нарративу, что, кстати говоря, происходит и на уровне ЕС, где в области конструирования прошлого все большую роль играют страны ЦВЕ, представляющие историю Второй мировой войны как борьбу с двумя тоталитаризмами.

Наконец, «размывает» общее прошлое подключение новых участников и партнеров Инициативы. При этом сотрудничество с Украиной и Молдовой предполагает возможность более активно обращаться к социалистическому наследию, ведь, как и страны Балтии, они напрямую входили в СССР и теперь подобным образом противопоставляют свой режим советскому. К тому же ценность независимости оправдывает обращение к национальным историям, интегрируемым в нечто подобное единому нарративу, вполне допустимому для такого необязывающего формата, направленного на усиление каждой из стран для их более равноправного взаимодействия с западноевропейскими партнерами.

1. Шишелина Л. Н. Триморье: постпандемическое пробуждение // Научно-аналитический вестник Института Европы РАН. 2021. № 4. С. 24–29.

2. Zbińkowski G. et al. The three seas initiative and its economic and geopolitical effect on the European Union and Central and Eastern Europe // Comparative Economic Research. Central and Eastern Europe. 2019. Vol. 22. No. 2. P. 105–119.

3. Körber L.-A. Exceptionalisms and Entanglements. Legacies and Memories of Scandinavian Colonial History // Hansen J. B., Jelsbak T., Mrozewicz A. E. Scandinavian Exceptionalisms. Culture, Society, Discourse. Berlin: Nordeuropa-Institut, 2021. P. 183–204.