Внутренние аспекты санкционной политики США против России

В августе ряд американских сенаторов приняли шестой законопроект, предполагающий введение ограничительных мер против России. В новом акте «По защите американской безопасности от агрессии Кремля» утверждается, что Россия является угрозой американской демократии, поддерживает режим Башара Асада в Сирии и нарушает суверенитет Украины. Помимо таких мер экономического характера, как санкции на любые операции, связанные с российскими энергетическими проектами и суверенным долгом, инициаторы законопроекта предлагают создать два новых института — «Национальный центр по реагированию на гибридные угрозы» и «Управление киберпространства и цифровой экономики». Параллельно с этим был запущен аналогичный процесс из Белого дома. Государственный департамент заявил, что в связи с делом об отравлении Сергея Скрипаля и его дочери в британском Солсбери, в отношении Кремля будет введено три блока санкций.

Отношения между двумя крупнейшими ядерными державами сегодня лишены прагматизма и отданы в руки отдельным внутренним акторам. Конечно, пока классические военные реалисты с обеих сторон сохраняют холодные головы, это внушает надежду на отдаление перспективы худших сценариев. Однако в нынешних условиях, когда конфронтация затрагивает абсолютно все сферы жизни, а уровень доверия находится на нуле, любой шаг может привести к непредсказуемым последствиям.     

Значительная часть российской экспертной среды рассматривает новый виток ограничений и санкционную политику исключительно с точки зрения геополитического противостояния Соединенных Штатов и их союзников с Россией. При этом без должного внимания остаются внутриполитические аспекты, которые сегодня доминируют в контексте восприятия внешнеполитического диалога с Россией. Бывшему спикеру Палаты представителей Томасу О’Ниллу принадлежит выражение «All politics is local» (вся политика «внутренняя» или «местная), которое лучше всего отражает глубинные принципы международной политики США. В рамках данной статьи будет сделана попытка рассмотреть «российский кейс» как часть противостояния различных политических институтов, партийных элит и фракционных групп, а также определенных групп влияния и лоббистских структур.

В августе ряд американских сенаторов приняли шестой законопроект, предполагающий введение ограничительных мер против России. В новом акте «По защите американской безопасности от агрессии Кремля» утверждается, что Россия является угрозой американской демократии, поддерживает режим Башара Асада в Сирии и нарушает суверенитет Украины. Помимо таких мер экономического характера, как санкции на любые операции, связанные с российскими энергетическими проектами и суверенным долгом, инициаторы законопроекта предлагают создать два новых института — «Национальный центр по реагированию на гибридные угрозы» и «Управление киберпространства и цифровой экономики». Основным объектом деятельности потенциальных агентств должны стать Россия, ее союзники и агенты влияния. Более того, в случае прохождения законопроекта в Конгрессе, госсекретарь должен рассмотреть вопрос о том, следует ли дать России статус «государства-спонсора терроризма».

Параллельно с этим был запущен аналогичный процесс из Белого дома. Государственный департамент заявил, что в связи с делом об отравлении Сергея Скрипаля и его дочери в британском Солсбери, в отношении Кремля будет введено три блока санкций. Первый блок, предполагающий запрет на экспорт в Россию специальных товаров и изделий, имеющих отношение к сфере национальной безопасности, начал действовать уже с 22 августа. Два других блока, в которых речь идет о заморозке торгового оборота, ограничении дипломатических связей и блокировании лицензии авиакомпании «Аэрофлот» на полеты в США, вступят в силу через три месяца. За это время официальная Москва должна предоставить гарантии неприменения химического и биологического оружия и допустить на свои объекты инспекторов ООН. Примечательно, что за основу этих санкций был взят федеральный закон 1991 г. «О контроле над химическим и биологическим оружием и запрете его применения», который в разных формах был использован дважды — против Ирака времен Саддама Хуссейна и нынешнего режима Башара Асада в Сирии.

Значительная часть российской экспертной среды рассматривает новый виток ограничений и санкционную политику исключительно с точки зрения геополитического противостояния Соединенных Штатов и их союзников с Россией. При этом без должного внимания остаются внутриполитические аспекты, которые сегодня доминируют в контексте восприятия внешнеполитического диалога с Россией. Бывшему спикеру Палаты представителей Томасу О’Ниллу принадлежит выражение «All politics is local» (вся политика «внутренняя» или «местная), которое лучше всего отражает глубинные принципы международной политики США. В рамках данной статьи будет сделана попытка рассмотреть «российский кейс» как часть противостояния различных политических институтов, партийных элит и фракционных групп, а также определенных групп влияния и лоббистских структур.

С чего все началось?

Многие исследователи часто привязывают санкции к украинскому и сирийскому кризисам, в рамках которых наблюдается столкновение интересов США и России. Однако нельзя забывать, что первые ограничения со стороны Вашингтона были введены в 2012 г. в связи со смертью аудитора компании «Firestone Duncan» Сергея Магнитского в следственном изоляторе «Матросская тишина» в Москве. Уильям Браудер — глава инвестиционного фонда «Hermitage Capital Management» — начал широкую лоббистскую кампанию в Великобритании, Канаде и США, раскручивая тему гибели сотрудника компании сквозь призму нарушений прав человека в России. В Штатах он добился большего успеха, инициировав несколько слушаний в различных комитетах Палаты представителей и Сената. В конечном итоге подобная последовательная работа привела к формированию серьезной коалиции законодателей в обеих палатах Конгресса. Чтобы понять тонкости этого акта, необходимо немного углубиться в нюансы законодательного расклада.

На тот момент «Слоны», имея большинство в Палате представителей, получили возможность дерижировать резолюцией, начав политические торги с демократами. В промежутке между слушаниями по резолюции «Магнитского» партийные элиты вели ожесточенные дискуссии по таким вопросам, как образование, здравоохранение, иммиграция, бюджет и т.д. Расчет республикацев, по всей видимости, заключался в том, чтобы добиться от коллег-демократов уступок по ряду вышеперечисленных направлений, предлагая взамен возможность спонсорского участия в процессе разработки «дела Магнитского». Данный процесс расколол Демократическую партию — одна часть законодателей выступила за формирование двухпартийной группы, другая призвала на первом этапе оставить резолюцию «слонам» и перехватить инициативу в Сенате. Конгрессмен Эллиот Энгел — глава демократической фракции в Комитете по внешней политике — возглавлял второй лагерь и пытался переманить на свою сторону основных тяжеловесов. Сторонники заключения соглашения с республиканцами объединились вокруг влиятельного ветерана-законодателя Сандера Левина.

Примечательно, что в то же время начали муссироваться слухи о возможном уходе из большой политики лидера меньшинства Нэнси Пэлоси, которая возглавляет партию в нижней палате с 2007 г. Необходимо отметить, что данный статус при условии партийного большинства автоматически трансформирует его обладателя в спикера Конгресса. Левин, который представляет различные округа штата Мичиган в Палате представителей с 1983 г., не мог упустить возможность борьбы за это кресло. Наиболее амбициозным конкурентом мог стать именно Энгел, сумевший консолидировать своих однопартийцев в комитете и заставить республиканское большинство во главе с Эдвардом Ройсом считаться с мнением «ослов» по внешнеполитическим вопросам. Аналогичным образом происходила борьба между отдельными законодателями (как демократами, так и республиканцами), группами, кокусами и фракциями. В результате внутренних игр и интриг в нижней палате резолюция «Магнитского» была представлена под спонсорством 8 республиканцев и 6 демократов. Против прохождения документа проголосовало 43 законодателя, из которых 37 демократов (условная «группа Энгела»). Среди воздержавшихся 25 конгрессменов 18 также были «ослами».

При этом партийный этикет не позволил самому Энгелу — главе фракции комитета — открыто проголосовать против резолюции. Далее резолюция пошла в Сенат, где инициативу перехватили демократы во главе с членом комитета по международным делам Бенджамином Кардином. На этом уровне уже «ослы» использовали фактор партийного большинства для диалога с республиканцами. Кардин симпатизировал «группе Энгела» и, по сути, считался его старшим коллегой, представляя партию в том же профильном комитете, но в верхней палате. В результате трех слушаний руководство обеих фракций согласовало окончательный вариант законопроекта и выставило его на всеобщее голосование в Сенате. Абсолютное большинство сенаторов (92 голоса) выступили «за» и лишь четверо проголосовали «против». Среди несогласных был и сенатор от Мичигана Карл Левин — родной брат конгрессмена Сандера Левина. В итоге оказалось, что борьба между этими группировками была напрасной ввиду того, что Пэлоси осталась на своей должности.

Надо также заметить, что прохождение «Акта Магнитского» сопровождалось и вовлечением внеинституциональных акторов. Одним из наиболее весомых лоббистских игроков в этом деле стал сам Уильям Браудер, который выступил непосредственно в Сенате. Таким образом, именно в рамках «папки Магнитского» началась раскрутка санкционной политики, которая в дальнейшем принимала разные формы и форматы. Этот «кейс» заложил тренд возможности беспорядочного использования различного рода кризисных ситуаций с Россией в качестве внутриполитического инструмента.

Нынешний расклад сил: интересы партийных элит в рамках «российского досье»

C 2014 г. Соединенные Штаты приняли многочисленные ограничения в отношении более пятисот российских физических и юридических лиц, имевших, по мнению администрации Б. Обамы, прямое или косвенное отношение к присоединению Крыма и военно-политическому кризису в Донбассе. Только в сентябре-октябре 2014 г. Белый дом принял четыре исполнительных указа, где описывалась стратегия санкционной политики как метода давления на Россию, которая «пренебрегла нормами международного права» в отношении соседней Украины. Уже тогда в рамках украинского и сирийского кризисов начался процесс внутренней борьбы, которая в будущем отразилась и на президентской кампании 2016 г. Первый слой — это столкновения интересов внутри Демократической партии. С 2008 г. демократы не только триумфально вошли в Белый дом, но и сумели отнять большинство мест в Палате представителей и Сенате у республиканцев. Однако ряд внутри- и внешнеполитических провалов администрации Б. Обамы привели к тому, что уже в 2012 г. «ослы» потерпели сокрушительное поражение в борьбе за нижнюю палату, а спустя два года уступили «слонам» Сенат. Многие влиятельные демократы обвиняли в электоральном провале именно Б. Обаму, который показал себя нерешительным лидером и предпочитал держать дистанцию с партийной элитой в Конгрессе.

Среди них следует особенно выделить сенаторов Чарльза Шумера (Нью-Йорк), Бенджамина Кардина (Мэриленд), Барбару Микульски (Мэриленд), Гэри Питерс (Мичиган), Роберта Кейси (Пенсильвания), Марка Бегича (Аляска), Марка Юдалла (Колорадо), Роберта Менендеса (Нью-Джерси) и Мэри Лэндрю (Луизиана). Вышеперечисленные законодатели, помимо общепартийных претензий, имели личные вопросы к Б. Обаме и его основным сторонникам в партии — сенаторам Гарри Риду (Невада) и Ричарду Дурбину (Иллинойс). Ч. Шумер активно использовал фактор «нерешительности Б. Обамы в отношении России и В. Путина в Сирии и в Украине» для достижения своей основной цели — получения должности партийного лидера в верхней палате после заявления Г. Рида о его уходе из большой политики. Согласно партийной этике и неформальной политической традиции, его должен был заменить именно Р. Дурбин, занимавший на тот момент должность партийного организатора в Сенате. Этика также требовала невмешательства президента-демократа в данный процесс, но Б. Обама поддержал Р. Дурбина, которого считал своим коллегой, другом и личным учителем. Напомним, что до избрания президентом, Барак Обама и Ричард Дурбин представляли штат Иллинойс в Сенате.

В свою очередь вице-президент Джозеф Байден и его протеже — госсекретарь Джон Керри — были против кандидатуры Р. Дурбина, хоть и не выступали с этой позицией открыто, чтобы не допустить раскола и конфликта внутри администрации. Орудием их борьбы был сенатор Боб Менендес, который после назначения Дж. Керри в Госдепартамент занял его место председателя сенатского комитета по международным делам. Примечательно, что сам Дж. Керри также получил это кресло при поддержке Дж. Байдена, который до прихода на пост вице-президента был не только председателем (2001–2003 гг., 2007–2008 гг.), но и бессменным лидером демократов в данном комитете (2001–2008 гг.). В поддержке Ч. Шумера была также заинтересована Хиллари Клинтон, которая на тот момент уже считалась главным фаворитом президентской гонки 2016 г. Зарождение их политической связи имеет более глубокую историю. Ч. Шумер сыграл немаловажную роль в победе Билла Клинтона в штатах Нью-Йорк и Нью-Джерси на выборах 1992 г. Он же поддержал выдвижение Хиллари Клинтон в сенаторы от Нью-Йорка в 2001 г.

Сторонники Ч. Шумера последовательно давили на внешнеполитические просчеты Б. Обамы и даже вступали в коалиции с республиканцами в качестве спонсоров законопроектов, в отношении которых условная группа законодателей оси «Обама — Рид — Дурбин» находилась в оппозиции. В 2014 г. с поддержки Ч. Шумера и под спонсорством сенаторов-демократов Б. Менендеса и Б. Кардина был инициирован законопроект «В поддержку свободы Украины», который Б. Обама воспринял неоднозначно. Его смущало не только явное нарушение партийной дисциплины (Б. Менендес собирал партийных ко-спонсоров в обход Г. Гида и Р. Дурбина), но и широкая коалиция с республиканцами во главе с Бобом Коркером и Тедом Крузом — наиболее яростными критиками внешней политики Белого дома в Капитолии. Двухпартийный документ не только расширял санкции против России, но и требовал предоставить Украине летальное оружие и расширить военный контингент НАТО в Польше и странах Прибалтики.

Администрация согласилась поддержать законопроект, если будут внесены изменения в разделы, касающиеся военно-технической поддержки Украины. В ходе многочисленных слушаний превалировали два нарратива — «жесткое давление на Россию» с акцентом на военное усиление Украины, Грузии и восточного фланга НАТО («группа Шумера» при патронаже Дж. Байдена) и «умное давление на Россию» («группа Дурбина» с поддержкой Б. Обамы), в основе которого должны лежать согласованные с ЕС экономические санкции. Включение сенатора Р. Дурбина в качестве спонсора законопроекта и размывание раздела о военно-технической поддержке Украины позволили беспрепятственно принять документ, который был подписан Б. Обамой и вступил в силу как закон.

Таким образом, антироссийская карта, которая разыгрывалась в контексте «украинской папки» под кураторством вице-президента Джозефа Байдена, сыграла на пользу Ч. Шумеру. Политический мейнстрим требовал жесткости в отношении Москвы, чего не смогла продемонстрировать группа «Обама — Дурбин». Дальнейшее поражение демократов в Сенате на промежуточных выборах 2014 г. и сенсационный провал Хиллари Клинтон в ноябре 2016 г. привели к тому, что Р. Дурбин, который ассоциировался с наследием Б. Обамы, потерял какие-либо шансы на победу и принял решение поддержать Ч. Шумера, единогласно избранного новым партийным лидером в верхней палате.

Второй слой борьбы шел параллельно в Республиканской партии, которая после восьми лет президентства Джорджа Буша-младшего оказалась в кризисе. Вопреки существующим стереотипам, война в Афганистане как ответ на террористический акт 11 сентября пользовалась широкой поддержкой в обществе и, соответственно, не вызывала серьезных противоречий в Конгрессе. Размывание партийной дисциплины среди демократов и республиканцев произошло после голосования об использовании военной силы в отношении Ирака в 2002 г. Парадоксальным образом 82 демократа (из 208) в Палате представителей и 29 (из 50) в Сенате поддержали предложение администрации Дж. Буша. Среди законодателей-демократов, одобривших военный сценарий решения иракского вопроса, были такие влиятельные сенаторы, как Джозеф Байден, Хиллари Клинтон, Джон Керри, Чарльз Шумер и Джо Либерман. Лидеры демократов в Конгрессе — сенаторы Эдвард Кеннеди и Роберт Берд — были крайне возмущены позицией своих авторитетных однопартийцев и предупреждали, что поддержка республиканской повестки, лишенной внешнеполитической логики, приведет к расколу партии.

На самом деле, иракский кризис привел к глобальному расколу Конгресса на два лагеря — республиканцев, не поддержавших Дж. Буша, и демократов. Законодатели от обеих партий, требовавшие жестких действий против режима Саддама Хуссейна, сформировали костяк неоконсервативной элиты. Многие исследователи ошибочно считают неоконсерваторов одной из «ястребиных фракций» в Республиканской партии. В действительности же неоконсерваторы — это надпартийная группа, объединяющая политиков, конгрессменов и сенаторов, верящих в незыблемость глобального гегемонизма Соединенных Штатов и ориентированность на концепцию американской исключительности и мессианства в международной политике. Усиление этой группы в Конгрессе со временем привело к внутрипартийным конфликтам и, как следствие, формированию как отдельных автономных фракций и кокусов (традиционалистов, реалистов, умеренных консерваторов), так и целых движений (Чайная партия). Республиканцам временно удалось удержаться на плаву лишь из-за того, что общество утратило доверие к основным топовым демократам по причине их чрезмерно открытой конъюнктурности.

Так, сенатор Джон Керри — кандидат от Демократической партии — использовал против Дж. Буша-младшего фактор иракской войны, за которую сам же проголосовал в 2002 г. Подобные обвинения сенатор Барак Обама предъявлял Хиллари Клинтон на партийных праймериз 2008 г., называя свою конкурентку непринципиальным политиком. При этом он же после победы на выборах выдвинул Х. Клинтон на должность госсекретаря. Таким образом, иракский кризис серьезно повлиял на многие политические трансформации в Америке, форсировал процесс размывания партийных элит, и превратил внешнюю политику в инструмент внутриполитической борьбы и торгов между различными группами и фракциями. Однако если Ирак считается кризисным наследием республиканцев, на волне которого «ослы» взяли большинство в Конгрессе, а Б. Обама пришел к власти, то Украина и Сирия — это провал демократов, на основе которого «слоны» слепили новую партийную реальность, апогеем которой, вопреки всем прогнозам, стала победа Дональда Трампа на выборах 2016 г.

Используя фактор внешнеполитических провалов Б. Обамы, республиканцы попытались раскрутить «российский вопрос» в качестве политического инструмента. Основные системные кандидаты — сенаторы Тед Круз и Марко Рубио — называли Россию агрессором и утверждали, что в случае их избрания политика Вашингтона в отношении Москвы будет последовательно жесткой, а Украина и оппозиционные группы в Сирии получат всестороннюю политическую, финансовую и военно-техническую поддержку. Однако М. Рубио и позже Т. Круз не смогли ничего противопоставить Д. Трампу, переложившему ответственность за украинский и сирийский кризисы на демократов и администрацию Б. Обамы. После инаугурации и процесса формирования новой администрации в политическом пространстве начались два процесса — консолидация Демократической партии и раскол Республиканской партии. Демократы оправдывали поражение своего кандидата наличием заговора предвыборного штаба Д. Трампа с «агентами» Кремля и начали раскручивать этот нарратив на общенациональном уровне. Республиканская элита, вынужденная принять победу Д. Трампа, искала возможность поставить его в рамки общепартийной системы, где существуют четкие правила игры.

Конфигурация в администрации Трампа

«Слоны» поддержали борьбу «ослов» против советника по национальной безопасности Майкла Флинна, которого специальная комиссия Мюллера обвиняла в незаконных связях с российскими официальными лицами. После двух закрытых слушаний он признал, что предоставил ФБР ложные сведения о наличии и содержании контактов с Сергеем Кисляком — действовавшим послом России в США. Из-за большого шума вокруг этого дела Д. Трамп был вынужден отправить М. Флинна в отставку. Жертвами «российской папки» пали многие сподвижники Дональда Трампа, включая его личного адвоката Майкла Коэна и политтехнолога Пола Манафорта. Комиссия Мюллера также внимательно изучает увольнение президентом директора ФБР Джеймса Коми, который проводил первичное расследование о связях предвыборного штаба республиканцем с агентами влияния Москвы. Уже в первые сто дней правления Трампа республиканцы и демократы пришли к консенсусу о необходимости принятия закона об ограничении влияния Д. Трампа на санкционную политику против России. Именно межпартийная коалиция позволила тотальным большинством голосов принять закон «О противодействии противникам Америки посредством санкций», который систематизировал, упорядочил, расширил и ужесточил ограничения в отношении Москвы.

Основная цель — перехват у администрации «российской папки» — была достигнута, после чего партийные элиты и фракционные группы стали использовать ее в собственных целях. На сегодняшний день в Белом доме действуют три условные группы влияния: «Кушнера», «Пенса» и «Мэттиса». Джаред Кушнер — старший советник и зять Трампа — имеет тесные контакты с умеренными консерваторами и рядом влиятельных неоконсерваторов, которые длительное время состоят в про-израильских лоббистских организациях. Свои интересы в Конгрессе Дж. Кушнер лоббировал через Боба Коркера — председателя сенатского комитета по международным делам, который старается согласовывать с президентом внешнеполитические законопроекты, в том числе санкции против России. Публикации в таких влиятельных изданиях как The New York Times и The Washington Post показывают, что Б. Коркер в обмен на свою поддержку рассчитывал не только получить содействие Д. Трампа для переизбрания в штате Теннесси, но и должность госсекретаря. Однако президент отказал сенатору, свидетельством чему стал их открытый конфликт, связанный с позицией Белого дома по России и Ирану. После этого скандала Дж. Кушнер лишился своего основного козыря в Сенате, что ослабило его позиции и проводимую им мягкую политику в отношении России.

Второй лагерь представлен сторонниками вице-президента Майка Пенса. Среди многих причин, из-за которых Д. Трамп (получивший репутацию «друга Путина и Кремля» уже после первых дебатов) предложил М. Пенсу положение второго номера, важно отметить жесткую позицию в отношении России. Будучи одним из лидеров евангелистского лобби, М. Пенс выступает за бескомпромиссную поддержку Израиля (что означает выход из соглашения с Ираном) и более жесткое давление на Россию путем ужесточения ограничений, масштабной военно-технической помощи Украины и расширения инфраструктуры НАТО в Восточной Европе и Прибалтике. Ближайшим союзником М. Пенса в администрации стал советник по национальной безопасности Джон Болтон — один из наиболее авторитетных политиков-неоконсерваторов. Формально М. Пенс является главой Сената и имеет широкие связи в Конгрессе, появившиеся в период работы в Палате представителей от 2-го и 6-го округов Индианы в 2001–2013 гг. Наиболее серьезное влияние вице-президент имеет на профильный комитет по международным делам, в ведомстве которого находится значительная часть санкционной политики — от разработки до окончательного принятия. Кроме того, к мнению Пенса прислушивается Митч Макконнелл — многолетний лидер партийного большинства, обладающий серьезными механизмами влияния на принятие решений.

Третья группа — это силовой блок, членами которого являются министр обороны Джеймс Мэттис, глава президентского аппарата Джон Келли (служивший в Ираке под началом Дж. Мэттиса) и госсекретарь Майк Помпео, ранее занимавший пост директора ЦРУ. М. Пенс и Дж. Кушнер добились ослабления влияния этой группы, когда Д. Трамп все же решился отправить в отставку советника по национальной безопасности Герберта Макмастера, который был пролоббирован на эту должность Дж. Мэттисом после отставки Майкла Флинна. Силовики традиционно тесно связаны с законодателями из комитетов по вооруженным делам и разведке. Именно члены военно-разведывательного лобби настояли на том, чтобы Россия, наряду с Китаем, получила статус страны, от которой исходит основная угроза национальной безопасности Соединенных Штатов. Как и группа «Пенса», силовики придерживаются агрессивной риторики в отношении России и призывают к более активному давлению посредством санкций. Принципиальное отличие заключается в том, что если сторонники вице-президента предлагают делать акцент на усилении военно-технического потенциала союзников, то силовой блок ориентирован на увеличение внутреннего военного бюджета для Пентагона и разведслужб за счет урезания не только социальных программ, но и статей по безвозмездным внешним ассигнованиям и военно-технической поддержке других стран по льготным кредитным линиям. Группа «Мэттиса», в отличие от команды «Пенса», также поддерживает и лоббирует линию, согласно которой все члены НАТО обязаны выполнять пункт о взносах в казну Альянса в размере 2% от ВВП.

Таким образом, борьба между элитами в Белом доме, имеющими своих сторонников в Конгрессе, во многом определяет внешнеполитическое поведение Соединенных Штатов по ряду ключевых кейсов, включая российский. Отсутствие четко сформированных национальных интересов привело к возникновению вакуума, который заполнили различные группы влияния, преследующие собственные узкие и краткосрочные цели, реализация которых зачастую происходит в ущерб широким государственным интересам долгосрочного характера. Стирание партийной дисциплины, размывание традиционных внешнеполитических установок у демократов и республиканцев, а также переход «красных линий» в рамках конкуренции между ветвями власти негативно влияет на процесс разработки и принятия политических решений на законодательном уровне.

******

Карибский кризис 1962 г. привел к тому, что США и СССР, ведомые лидерами-реалистами, выработали культуру взаимного стратегического сдерживания. Сегодня же ситуация обратная — отношения между двумя крупнейшими ядерными державами лишены прагматизма и отданы в руки отдельным узким внутренним акторам. Конечно, пока классические военные реалисты с обеих сторон сохраняют холодные головы, это внушает надежду на отдаление перспективы худших сценариев. Однако в нынешних условиях, когда конфронтация затрагивает абсолютно все сферы жизни, а уровень доверия находится на нуле, любой шаг может привести к непредсказуемым последствиям.