Южноафриканский «угольный мираж» для энергетики ЕС

В связи с развернувшимся в конце 2021 г. энергетическим кризисом поставок, восстановлением европейской экономики от последствий пандемии COVID-19, а также снижением показателей гидро- и атомной энергетики из-за погодных и технических условий уголь стал для Европы уникальным антикризисным ресурсом. Смысл антикризисного применения угля заключается в том, что им резко замещают внушительную долю, приходившуюся ранее на другой ресурс, после чего уже непосредственно уголь постепенно заменяют на более экологичные, но требующие расширения инфраструктуры, дополнительных поставок и, как следствие, инвестиций источники. Использование угля в качестве антикризисной меры также связано как с достаточно небольшим процентом его импортной составляющей из-за наличия собственных месторождений, так и с достаточно низкой и конкурентноспособной ценой. Именно поэтому в 2021 г. его доля в энергобалансе ЕС возросла с 12,8% до 14,6%, а в 2022 г. уже до 16,2%. Тем не менее проблема твердого ископаемого топлива заключается в том, что оно не является ни чистым, ни безопасным источником энергии.

Кризис на европейском угольно-энергетическом рынке, который был вызван прекращением поставок из России в результате принятых в 2022 г. санкционных ограничений, привел к, казалось бы, не самым очевидным путям его разрешения. Если в начале 2022 г. поставки этого ресурса из Южно-Африканской Республики в ЕС составляли всего 3,3%, то в конце уже 23%, что сравнимо с показателями таких традиционных европейских поставщиков, как Австралия, США и Колумбия. Но пока США и Австралию тормозили внутренние производственные проблемы, также имеющая серьезные доли на международном энергетическом рынке ЮАР переориентировала свои зачастую более выгодные поставки из регионов Тихого и Индийского океанов в Европу.

Однако как резко взлетели и затем стали снижаться цены на уголь, так же стремительно прошел и южноафриканский «угольный мираж» в Европейском союзе. И дело тут отнюдь не в сотрудничестве Южно-Африканской Республики с Российской Федерацией в рамках БРИКС или в каких-то других подобного рода причинах. Когда ситуация на рынке стала все более приближаться к докризисной, ЮАР стало выгоднее снова торговать с восстанавливающимися после пандемии COVID-19 и экономически развивающимися странами Азиатско-Тихоокеанского региона, тогда как сам Европейский союз вернулся к своему курсу по достижению «климатической нейтральности». После преодоления пиковых кризисных показателей, а также накопив определенный угольный резерв, ЕС вернулся к сокращению доли угля в производстве электроэнергии. А пока Австралия в существенной степени пытается закрепиться на более географически близком к ней азиатском рынке, лидерские позиции в ЕС заняли США.

Угольный сектор ЮАР сам по себе также не избавлен от внутренних проблем, включая нехватку иностранных инвестиций, коррупцию, вандализм, веерные отключения электричества, отток специалистов и транспортно-логистические трудности, что не способствует увеличению его конкурентоспособности и расширению. Таким образом, присутствие Южно-Африканской Республики на угольном рынке Европейского союза изначально было обречено на непродолжительный успех.

В апреле 2022 г. Европейский союз утвердил пятый пакет санкций против Российской Федерации, включавший в себя первый по-настоящему радикальный для российских энергетических поставок запрет «на приобретение, ввоз и передачу угля и других видов твердого ископаемого топлива в ЕС, если оно добывается в России или экспортируется из России, начиная с августа 2022 года». Сразу же после этого произошел резкий скачок поставок, и количество ввезенного угля из России в ЕС возросло с 2774 тыс. тонн в апреле до 3898,1 тыс. тонн в мае. Впрочем, уже в августе 2022 г., в соответствии с обновленным законодательством, в Евросоюз поступила последняя российская партия угля в 1279,4 тыс. тонн. По словам президента Европейской комиссии У. фон дер Ляйен, предполагалось, что в связи с принятием этого пакета санкций Россия еще больше «будет страдать от длительного погружения в экономическую, финансовую и технологическую изоляцию».

Георгий Москаленко:
Новая энергетическая стратегия ЕС: каким может быть ответ России

Проблема твердого ископаемого топлива заключается в том, что оно не является ни чистым, ни безопасным источником энергии. В связи с подобного рода экологическими и энергетическими обоснованиями, хотя в наднациональном законодательстве дедлайн и не прописан, сразу 26 государств — членов ЕС из 27 на национальном уровне либо установили срок отказа от угольной энергетики (например, Германия, Чехия и др.), либо не использовали уголь в производстве электроэнергии и до эмбарго (например, Швеция, Эстония и др.). Единственным исключением является Польша. Польский демарш вполне понятен, так как даже на 2023 г. более 60% общего производства электроэнергии этой страны было получено из угля. Однако в стране сменилась правящая коалиция после парламентских выборов того же года. Премьер-министром стал известный в том числе как политик наднационального уровня, в прошлом председатель Европейского совета Д. Туск. В связи с этим зазвучали призывы и к назначению даты «выхода из угля». В частности, о необходимости назначить точные сроки в январе 2024 г. заявила заместитель министра климата и окружающей среды У. Зелиньска.

Впрочем, в среднем по ЕС доля угля в производстве электроэнергии пусть и не всегда стабильно, но все-таки постепенно снижалась. Так, например, в 2010 г. она составляла 23,8%, а в 2020 г. уже только 12,8%. Помимо постепенного «энергетического перехода» к возобновляемым источникам энергии и других амбициозных планов европейской «зеленой» сделки, не последнюю роль сыграла как приостановка многих производств из-за ограничений пандемии COVID-19, так и весьма низкие цены на газ.

В дальнейшем это снижение замедлилось. В связи с развернувшимся в конце 2021 г. энергетическим кризисом поставок, восстановлением европейской экономики от последствий пандемии COVID-19, а также снижением показателей гидро- и атомной энергетики из-за погодных (аномальная жара, засуха) и технических условий уголь стал для Европы уникальным антикризисным ресурсом. Подобный «угольный разворот» у европейских государств происходил не впервые. Так, например, ранее к нему прибегала Германия, когда решила резко ускорить свой отказ от атомной энергетики в 2011 г. Смысл антикризисного применения угля заключается в том, что им резко замещают внушительную долю, приходившуюся ранее на другой ресурс, после чего уже непосредственно уголь постепенно заменяют на более экологичные, но требующие расширения инфраструктуры, дополнительных поставок и, как следствие, инвестиций источники.

Использование угля в качестве антикризисной меры связано как с достаточно небольшим процентом его импортной составляющей из-за наличия собственных месторождений, так и с достаточно низкой и конкурентноспособной ценой. Именно поэтому в 2021 г. его доля возросла с 12,8% до 14,6%, а в 2022 г. уже до 16,2%. В 2023 г., когда ситуация на рынке начала стабилизироваться, доля его применения снова снизилась до более низкого, чем в «ковидный» 2020 г., показателя в 12,3%. Для сравнения, по другим источникам за тот же год можно увидеть следующий расклад: атомная энергетика — 22,9%, ветряная — 17,6%, газовая — 16,8%, гидро — 11,8%, солнечная — 9,1% и др. — 9,4%. Следовательно, на 2023 г. в производстве электроэнергии Европейский союз в наименьшей степени зависел от угля, если отнести все виды возобновляемой и альтернативной энергетики в одну категорию. Если рассматривать их по отдельности и сравнивать с данными за 2020–2022 г., то можно увидеть, что ветряная энергетика впервые со времен «ковидного простоя» в 2020 г. обогнала угольную.

Кем Европейский союз заменил Россию?

Поквартально анализируя поставки угля в Европейский союз за 2022 и 2023 гг., можно выделить ряд значимых тенденций (Табл. 1).

Таблица 1. Основные поставщики угля в Европейский союз в 2022–2023 гг.

Построено авторами на основе данных Eurostat.

В I квартале 2022 г. на Россию приходилось немногим меньше половины от всех угольных поставок в ЕС (42,1%), после чего последовало спровоцированное эмбарго снижение, а с IV квартала того же года Россия перестала быть поставщиков угля в Европейский союз. Двумя другими ведущими импортерами в первую половину 2022 г. были Австралия (19,6%) и США (18%). Стремительных изменений во второй половине года не последовало, но в 2023 г. ситуация изменилась. Доля Австралии возросла до 36,3% в III квартале, правда, к концу года все-таки несколько уменьшилась (до 26,8%). У США наблюдалось два скачка: до 25% (I квартал 2023 г.) и до 34,9% (IV квартал 2023 г.).

Стабильные и сравнительно высокие показатели наблюдались у поставок из Колумбии. Они продемонстрировали последовательный рост почти в 2 раза с 9,6% (I квартал 2022 г.) до 17,4% (I квартал 2023 г.). В дальнейшем их доля несколько снизилась, но к концу 2023 г. установилась на уровне в 15,6%.

На фоне упомянутых выше государств наибольшее внимание привлекает динамика объемов поставок из Южно-Африканской Республики. Если в I квартале 2022 г. они составляли 3,3%, то в IV квартале уже 23%, что демонстрирует рост почти в 7 раз. По показателям III–IV кварталов 2022 г. ЮАР обгоняла Колумбию, а в IV квартале даже Австралию и США. Однако к III кварталу 2023 г. доля ЮАР уменьшилась более, чем в 4 раза (до 5,6%). Правда, к концу года все-таки снова немного увеличилась (6,1%).

Таким образом, когда стрессовая кризисная ситуация начала выправляться, занимавшие при лидерстве России 2–4 места США, Австралия и Колумбия после ее ухода стали тремя ключевыми поставщиками угля в Европейский союз, в той или иной степени компенсируя отсутствие российских поставок. К концу 2023 г. на первое место среди них вышли США. Четвертое место в рассматриваемый период за собой сохранила ЮАР, которая также в 2023 г. начала поставлять угля в ЕС больше, чем годом ранее. Однако колебания в интенсивности поставок последней наиболее резонансные.

Кто ты, «новый герой» для Европейского союза?

Кристина Денисенко:
Ирония судьбы: ФРГ реанимирует угольную генерацию в условиях энергокризиса

Тот факт, что за 2022 г. существенно взлетели показатели поставок угля в ЕС именно из Южно-Африканской Республики, можно обосновать сразу рядом обстоятельств. Прежде всего стоит отметить, что ЮАР в принципе влиятельный игрок на международном угольном рынке. Это обусловлено как богатыми залежами данного ресурса на территории страны, так и ее долгосрочной внутриполитической угольной ориентацией, связанной с неоднозначными по своей эффективности, но продолжающимися далеко не первый год политическими трансформациями, нацеленными на рост и развитие экономики. В более ранней истории, еще во времена апартеида, и вовсе сверхприбыльный промышленный бизнес опирался на дешевую рабочую силу, используемую в том числе для добычи угля, обеспечивающего работу специально строящихся для этих целей высокими темпами малозатратных станций. Неудивительно, что именно угольная промышленность стала приоритетным направлением экономического перераспределения после завершения апартеида [1]. Современная ЮАР традиционно замыкает пятерку самых крупных поставщиков угля как на мировом (в 2022 г. она уступила только Индонезии, Австралии, России и США), так и на европейском рынках (до введения эмбарго на поставки российского угля, как уже было отмечено, она следовала за Россией, США, Австралией и Колумбией).

Также высокий спрос на энергоносители стал серьезным стимулом для переноса поставок южноафриканского угля из регионов Тихого и Индийского океанов в Европу. Если сравнить начало 2021 г. и пиковые показатели как раз в августе 2022 г., цены там выросли более, чем в 3 раза. При этом уголь из ЮАР был в 1,4 раза дешевле, чем из следовавшей до эмбарго за Россией в долевом соотношении Австралии. «Ажиотаж по поводу перехода от угля к возобновляемым источникам энергии становится мифом», — определил тогда Г. Манташе, министр минеральных ресурсов и энергетики ЮАР, раскритиковав тех, кто «думают, что возобновляемые источники энергии являются так называемым спасителем, но мы знаем, что это не так. Германия усвоила это болезненно».

В это время другой крупный поставщик — Соединенные Штаты — столкнулся с нехваткой рабочей силы, транспортно-логистическими и инвестиционными проблемами, которые и помешали наращиванию поставок, несмотря на высокие цены. Трудности также были связаны со снижением внутреннего спроса на угольную продукцию в США, что основано на государственном «зеленом» и газовом переходе. Уже в 2016–2018 гг. природный газ начал обгонять уголь по доли в энергетическом балансе страны, а с 2010-х гг. все больше наращивает темпы в этом направлении и возобновляемая энергетика [2]. Это влечет за собой как недостаток финансирования угольных альтернатив, так и собственные низкие запасы. Наконец, потенциально выгодные для экспорта цены стали препятствием для производства электроэнергии из угля для внутреннего потребления.

Австралия, в свою очередь, снизила производство угля, столкнувшись с океаническим и атмосферным явлением Ла-Нинья с дождями, штормами и затапливающими шахты наводнениями, а также все еще с недостаточным предложением по рабочей силы, связанным с последствиями пандемии. Это повлекло за собой повреждение инфраструктуры, простои производства и, как следствие, снижение добычи угля.

«Недолго музыка играла»? Куда делся южноафриканский уголь?

Падение показателей экспорта угля в ЕС из ЮАР в 2023 г. также вполне обосновано по ряду причин. Несмотря на то, что страна входит в число лидеров международного угольного рынка, даже совокупное африканское производство существенно менее продуктивное и конкурентноспособное, чем в Австралии или США. По общему экспорту Австралия примерно в 4–5 раз успешнее Южно-Африканской Республики и Соединенных Штатов Америки. Другое дело, что потенциал США для продолжения экспортного расширения, в том числе на европейский рынок, куда серьезнее, чем у ориентированной на повышенный спрос в географически более близкой Азии и находящейся в 2023 г. в более благоприятных погодных условиях Австралии. Экономический потенциал США также играет не последнюю роль в устранении различного рода препятствий своего угольно-энергетического сектора, чтобы заполнить поставками нишу на рынке. Наконец, темпы прироста показателей ЮАР менее динамичны в поставках энергетического угля и лигнита, чем у двух ведущих конкурентов, тогда как, в отличие от них же, металлургический уголь она не экспортирует вовсе.

Достигнув пиковых значений, цены на уголь стали стремительно падать. К 2023 г. они все еще оставались выше докризисных, но уже были весьма далеки от пиковых. Страна стала возвращаться к более экономически выгодным поставкам в Азиатско-Тихоокеанский регион, где происходит активный и в том числе постковидный экономический рост (например, в Китае) или открываются новые угольные ТЭС (например, в Индии). Подобного оптимистичного сценария нельзя ожидать в отношении ЕС, который снова снизил спрос на уголь, в том числе из-за накопленных и нереализованных запасов и теплой зимы 2022/2023 гг., а также сохраняющихся планов достичь «климатической нейтральности» к 2050 г. за счет сокращения выбросов парниковых газов, повышения энергоэффективности и увеличения доли ВИЭ. Более того, если сравнивать с показателями докризисного 2022 г., в отношении экспорта из ЮАР нельзя было изначально давать оптимистичные прогнозы, так как поставки угля в ЕС из страны стабильно снижались еще с 2018 г.

Никита Панин:
Фактор БРИКС в дипломатии ЮАР

Угольный сектор ЮАР сам по себе также не избавлен от проблем, сталкиваясь с нехваткой иностранных инвестиций, коррупцией, вандализмом, веерными отключениями электричества, оттоком специалистов и транспортно-логистическими трудностями [3]. В результате в 2023 г., после шестилетнего падения, поставки в порт Ричардс-Бэй с крупнейшим на африканском континенте угольным терминалом достигли минимальных показателей за 30 лет.

***

Кризис на европейском угольно-энергетическом рынке привел к, казалось бы, не самым очевидным путям его разрешения. Однако как резко взлетели и затем стали уже снижаться цены на уголь, так же стремительно прошел и южноафриканский «угольный мираж» в Европейском союзе. Дело тут отнюдь не в сотрудничестве Южно-Африканской Республики с Российской Федерацией в рамках БРИКС или в каких-то других подобного рода причинах. Пока США и Австралию, занимающих традиционно большую долю угольного импорта ЕС, тормозили внутренние производственные проблемы, также имеющая серьезные доли на международном энергетическом рынке ЮАР переориентировала свои зачастую более выгодные по цене поставки из регионов Тихого и Индийского океанов в Европу.

Впоследствии, когда ситуация на рынке стала все более приближаться к докризисной, ЮАР стало выгоднее снова торговать с восстанавливающимися после пандемии COVID-19 и экономически развивающимися странами Азиатско-Тихоокеанского региона, тогда как сам Европейский союз вернулся к своему курсу по достижению «климатической нейтральности». После преодоления пиковых кризисных показателей, а также накопив определенный угольный резерв, ЕС вернулся к сокращению доли угля в производстве электроэнергии, показав даже более амбициозные, чем в «ковидный» 2020 г., результаты. Кроме того, пока Австралия также в существенной степени пытается закрепиться на более географически близком к ней азиатском рынке, вполне понятно, почему лидерские позиции в ЕС заняли США.

Наконец, угольный сектор ЮАР сам по себе также не избавлен от внутренних проблем, что не способствует увеличению его конкурентоспособности и расширению. Таким образом, присутствие Южно-Африканской Республики на угольном рынке Европейского союза изначально было обречено на непродолжительный успех.

1. Hanto J., Schroth A., Krawielicki L., Oei P.-Y., Burton J. South Africa's Energy Transition — Unraveling its Political Economy // Energy for Sustainable Development. 2022. Vol. 69. P. 166: Демидионов М.Ю. Альтернативная энергетика стран БРИКС: компаративный анализ // Региональные геосистемы. 2023. Т. 47, № 2. С. 211.

2. Жуков С.В., Резникова О.Б. Энергетический переход в США, Европе и Китае: новейшие тенденции // Проблемы прогнозирования. 2023. № 4. С. 17–18.

3. Скубко Ю.С. «ЭСКОМ» и проблемы южноафриканской энергетики // Ученые записки Института Африки РАН. 2023. № 4 (65). С. 38–39.