«Что в имени тебе моем»: почему «Исламское государство» не имеет ничего общего ни с исламом, ни с государством

Автор: Кира Сазонова, к.ю.н., доцент кафедры государственно-правовых дисциплин РАНХиГС, член редакционного совета журнала "NB: Международное право".

 

Как резонно отмечал советский писатель Алексей Некрасов устами своего героя капитана Врунгеля, «как вы яхту назовете — так она и поплывет». Судя по тому, что в последние полтора года словосочетания «Исламское государство/ИГ», а также «Исламское государство Ирака и Леванта/ИГИЛ» бьют рекорды популярности в поисковых запросах, название было выбрано весьма удачно. Многократно растиражированное пользователями Интернета и новостными агентствами, словосочетание объединило сразу два весьма дискуссионных понятия — «ислам» и «государство». Несмотря на фундаментальный характер данных явлений, единые доктринальные дефиниции и толкование по ним отсутствуют, на что и была сделана ставка пропагандистами ИГ.

 

Можно констатировать, что именно самоназвание стало важной частью активной PR-стратегии нового субъекта международных отношений. В результате сложилась парадоксальная ситуация: ИГИЛ классифицируется во многих странах как «террористическая организация», при этом сам себя именует государством. Так, решением Верховного Суда Российской Федерации от 29.12.2014 г. ИГИЛ занесен в Единый федеральный список организаций, в том числе иностранных и международных организаций, признанных в соответствии с законодательством Российской Федерации террористическими, причем с учетом всех возможных вариантов наименования — «Исламское государство Ирака и Леванта/Cирии/Шама».

 

Можно констатировать, что появление ИГИЛ на международной арене стало настоящим вызовом не только для политологов и исследователей в области международных отношений, но и для правоведов, а также специалистов в области теории государства и права. Так что же такое ИГИЛ с правовой и с фактической точек зрения, и как это загадочное образование умудряется интегрировать признаки как государства, так и террористической организации?

 

 

 

Далее представлены шесть тезисов, которые призваны ответить на данный вопрос.

 

1.              Создание «Исламского государства» совпало с коренными изменениями, происходящими с категорией «государственного суверенитета».

Поскольку именно государства являются первичными и универсальными субъектами международного права, вполне объяснимо яростное стремление стать государством со стороны любых структур, активно борющихся за власть — правительств в изгнании, национально-освободительных движений, народов, борющихся за самоопределение. Стремление ИГИЛ быть именно «государством», а не чем-то другим, также вполне понятно, поскольку у данной структуры есть отчетливое стремление присвоить функции, ассоциируемые именно с государственной властью: объявление войны, отправление правосудия, вопросы обороны.

 

Несмотря на существующий весьма солидный исторический опыт в области создания новых государств, а также множество относительно свежих случаев реализованного самоопределения, самопровозглашённое «Исламское государство» поставило в ступор многих экспертов, как российских, так и зарубежных.

 

При этом важно отметить, что появление новых государств — это всегда большой стресс для действующей системы международных отношений, поскольку перекраивание политической карты — процесс долгий и весьма мучительный. Несмотря на п. 4 ст. 2 Устава ООН 1945 г., закрепивший принцип территориальной целостности государств, можно констатировать, что с целостностью государств во второй половине XX в. дела обстояли неважно — достаточно посмотреть на членский состав Организации Объединенных Наций, увеличившийся почти в четыре раза по сравнению с пятьюдесятью первоначальными членами.

 

Размежевание границ между Израилем и Палестиной в 1948 г., трудный период деколонизации, Корейская война, «бархатный развод» Чехии и Словакии, отделение Восточного Тимора от Индонезии, образование пятнадцати новых государств на территории бывшего Советского Союза и шести государств на месте бывшей республики Югославии, — все это привело к тому, что количество государств в мире неуклонно растет, однако жизненного пространства на глобусе больше не становится.В последние десять-пятнадцать лет «парад суверенитетов» перешагнул все мыслимые и немыслимые границы: складывается впечатление, что все только и заняты тем, что самоопределяются и отделяются. Баски, каталонцы, шотландцы, ирландцы, корсиканцы, фламандцы, курды, копты — список народов, стремящихся к созданию собственного государства, можно продолжать очень и очень долго.

 

Данные процессы не могли не повлиять на одну из самых загадочных правовых категорий под названием «государственный суверенитет», для защиты которого, по поэтичному выражению В. М. Гессена [1], раньше не жалели крови, а «теперь для того, чтобы объяснить его, не жалеют чернил». Результатом этих изменений стало появление феномена «виртуальных государств», изменение категории «государственный суверенитет» в результате внедрения американской доктрины «несостоявшихся государств» (failed/fragile states), а также попытки легитимации внешнего вмешательства во внутренние дела государств с опорой на доктрину «ответственности за защиту» (responsibility to protect).

2.              Определение правового статуса «Исламского государства» сильно затруднено тем, что в настоящее время в доктрине отсутствуют единое определение и признаки того, что же такое «государство».

Каждый учебник правоведения и каждый словарь выдают свою версию того, что же такое государство. Безусловно, существует знаменитая Конвенция Монтевидео 1933 г., определяющая государство через его признаки, однако ее положения имеют лишь рекомендательный характер и разделяются далеко не всеми. Неурегулированность данного вопроса привела к массе порой дерзких, а порой забавных попыток создания государств отдельными индивидами, так называемых «виртуальных государств». Так, уже более полувека живет и здравствует виртуальное государство Силэнд, неплохо зарабатывая на продаже марок, сувениров и громких аристократических титулов. В 2008 г. на бескрайних просторах Интернета возникла Виртландия, первое в мире по-настоящему виртуальное государство, основатели которого решили, что в современном мире люди чаще общаются по «Скайпу» и электронной почте, чем вживую, поэтому население государства вовсе не обязательно должно проживать на одной территории. Весной 2015 г. по инициативе предприимчивого чеха Вита Едлички появился Либерлэнд, территория которого площадью семь квадратных километров является предметом спора между Сербией и Хорватией. Однако все эти относительно безобидные примеры не идут ни в какое сравнение с тем, что представляет собой «Исламское государство».

 

http://geektimes.ru

Силэнд Вита Едлички

 

Обратимся к уже упомянутой Конвенции Монтевидео, которая указывает на четыре признака государства, а именно: территорию, население, правительство, а также «способность к вступлению в отношения с другими государствами». Чем же из данного перечня располагает «Исламское государство Ирака и Леванта»? В настоящее время ИГИЛ контролирует территорию порядка 300 тыс. квадратных километров, где действуют властные структуры и административные органы, и на которой проживают около 10 млн. человек. Безусловно, подавляющее большинство этих людей не поддерживает и не разделяет ценности «Исламского государства», однако история знает множество примеров, когда судьба стран и регионов менялась в результате активной деятельности хорошо организованного меньшинства, в особенности, если это «безумно энергичное, фанатичное, беспощадное и бесстрашное меньшинство, в распоряжении которого – интернет». [2]

 

 При анализе четвертого признака государства по Конвенции Монтевидео, а именно «способности к вступлению в отношения с другими государствами», нельзя обойти вниманием тематику международно-правового признания государств, поскольку, очевидно, речь в конвенции идет именно о ситуации, когда другие государства признают новый субъект международных отношений как равного себе. В данном контексте возникает множество вопросов. Как именно должен проходить процесс признания? Сколько именно государств должно признать новый субъект? Какова роль ООН в данном вопросе? Поскольку институт признания и правопреемства по-прежнему относятся к одной из наименее урегулированных отраслей действующего международного права, можно констатировать, что ни на один из указанных вопросов нет исчерпывающего ответа, что также играет на руку создателям «Исламского государства».

 

Что немаловажно для начинающего игрока на международной политической арене, у ИГИЛ есть собственные источники доходов, и доходов немалых. Деньги в казну «Исламского государства» поступают за счет продажи нефти на черном рынке, получения выкупа за заложников, продажи артефактов, торговли людьми, оружием, наркотиками, органами, а также за счет финансирования теми индивидами и организациями со всего мира, которые разделяют цели радикального исламизма. Собственно, настоящий ужас текущей ситуации как раз в том, что, несмотря на показательное и старательно культивируемое насилие, террор и жестокость, те идеи и цели, которые провозглашает «Исламское государство», кажутся весьма привлекательными для жителей самых разных стран и регионов. В результате, сегодня под знаменами ИГИЛ воюют граждане Сирии, Ирака, Афганистана, Пакистана, Ливии, Турции, Великобритании, Мавритании, Алжира, Сомали, Туниса, Йемена и многих других. Помимо всего прочего, этот факт вызывает большое количество проблем международно-правового характера, связанных с координацией действий правоохранительных органов различных государств в отношении определения гражданской принадлежности боевиков, экстрадиции, и многих других.

 

Ситуация дополнительно усугубляется тем, что сегодня в эпицентре деятельности «Исламского государства» наряду с боевиками ИГИЛ параллельно действует множество самых различных сил, группировок и коалиций, в том числе талибы, курды, представители «умеренной сирийской оппозиции», а также вооруженные силы различных государств. Именно поэтому обсуждение вопросов международной ответственности за потери среди гражданского населения и разрушение инфраструктуры, даже чисто гипотетическое, которое могло бы состояться по окончанию конфликта в регионе, представляет собой настоящий «ночной кошмар» и для любого юриста-международника, и для всей действующей системы международного правосудия в целом, поскольку определять правых и виноватых будет очень и очень сложно.

3.              «Исламское государство» не имеет отношения к исламу как к мировой религии.

Исламизм — это политическое движение и идеологическое направление, но ни в коем случае не религия. К сожалению, в массовом сознании подобное разделение не всегда срабатывает.ь «Исламское государство» не только несёт им прямую угрозу, но и своими кровавыми преступлениями оскверняет величайшую мировую религию – ислам. Идеологи боевиков издеваются над исламом, извращают его истинные гуманистические ценности. «Патриарх» отечественного востоковедения Г.И. Мирский настоятельно указывает на необходимость разделения данных понятий: «Ислам — это религия и образ жизни, основа целой цивилизации, элемент идентичности сотен миллионов людей, порождающий солидарность мирового мусульманского сообщества. Исламизм — это политическое движение, базирующееся на радикальной идеологии».[2] Кроме того, в последние десятилетия исламская проблематика сама по себе существенно осложнилась из-за многочисленных столкновений между представителями различных ветвей ислама, а также из-за трагедий и скандалов, подобных тем, что произошли с незадачливыми датскими карикатуристами в 2006 г., а также с французским еженедельником «Шарли Эбдо» в 2015 г.И, конечно, ключевыми участниками такой коалиции должны стать мусульманские страны. Ведь «Исламское государство» не только несёт им прямую угрозу, но и своими кровавыми преступлениями оскверняет величайшую мировую религию – ислам. Идеологи боевиков издеваются над исламом, извращают его истинные гуманистические ценности. И, конечно, ключевыми участниками такой коалиции должны стать мусульманские страны. Ведь «Исламское государство» не только несёт им прямую угрозу, но и своими кровавыми преступлениями оскверняет величайшую мировую религию – ислам. Идеологи боевиков издеваются над исламом, извращают его истинные гуманистические ценности. ь «Исламское государство» не только несёт им прямую угрозу, но и своими кровавыми преступлениями оскверняет величайшую мировую религию – ислам. Идеологи боевиков издеваются над исламом, извращают его истинные гуманистические ценности. ь «Исламское государство» не только несёт им прямую угрозу, но и своими кровавыми преступлениями оскверняет величайшую мировую религию – ислам. Идеологи боевиков издеваются над исламом, извращают его истинные гуманистические ценности.

 

В своем выступлении на 70-й юбилейной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, Президент Российской Федерации В.В. Путин заявил, что «Исламское государство» «своими кровавыми преступлениями оскверняет величайшую мировую религию — ислам. Идеологи боевиков издеваются над исламом, извращают его истинные гуманистические ценности».

 

Многие исследователи также отмечают роль западных стран в возникновении и становлении как ИГИЛ, так и радикального исламизма в целом. В данном случае, вполне уместна аналогия с легендарными персонажами романа Мари Шелли «Франкенштейн, или новый Прометей». Процессы становления государственности чрезвычайно сложны и деликатны сами по себе, и внешнее вмешательство делает эти процессы еще более непредсказуемыми. Очевидно, что после многократных интервенций стран Запада в регион Ближнего Востока процессы развития государственной системы многих ближневосточных государств уже не могут быть прежними, и не будут развиваться в рамках изначальных векторов.

 

 

4.              Стратегия ИГИЛ принципиально отличается от стратегии «классической» террористической организации, что призвано ввести в заблуждение широкую общественность.

Данный тезис основан на одном простом факте — террористические организации редко ведут себя столь открыто. Организации, действующие из подполья, зачастую осуществляют свою деятельность в формате разовых «акций» - убийства, взрывы, захват заложников, что предполагает определенную скрытость действий. В случае же с ИГИЛ мы наблюдаем не просто афиширование своего присутствия на международной арене, но настоящую, четко выверенную пропагандистскую стратегию по продвижению и популяризации собственного имени и собственного бренда именно как «государства».

 

Несмотря на настойчивость, с которой государства относят ИГИЛ к террористической организации, эксперты из самых разных стран все чаще заявляют о том, что, как ни трудно это признавать, у «Исламского государства» действительно есть некоторые признаки государственности. Так, отдельные представители российского политического и экспертного сообщества полагают, что у ИГИЛ есть определенные характеристики, которые позволяют считать его если не государством, то, как минимум, «квазигосударством». Данную позицию представляет министр иностранных дел России С.В. Лавров, назвавший «Исламское государство» «экстремистским квазигосударством». Профессор Г. И. Мирский также утверждает, что ИГИЛ — это «реальное квазигосударство, контролирующее серьезные энергетические и водные ресурсы Ирака и Сирии и располагающее настоящей армией, воюющей сразу на всех фронтах». [2]

 

Израильский специалист Мордехай Кедар утверждает, что нежелание государств признать ИГИЛ полноценным государством схоже с позицией страуса. В данном контексте, уместно вспомнить бессмертную сагу о Гарри Поттере и знаменитый тезис Дж. Роулинг о том, что «страх перед именем только усиливает страх перед тем, кто его носит».  Подобная реакция вполне объяснима, ведь понятие «государство» подсознательно ассоциируется с чем-то положительным, законным, справедливым. М.Кедар утверждает, что  «то, что выглядит как государство, называется государством и действует как государство — и есть государство, даже если нам это не нравится». При этом он сравнивает «Исламское государство» с нацистской Германией: оба актора использовали террор в качестве метода политической борьбы, откровенную дискриминацию отдельных категорий населения, осуществляли планомерный захват все новых территорий.  

 

В 2015 г. вышла резонансная книга Дж. Стерн и Дж. Бергера, известных американских экспертов по террористической проблематике, под названием «ИГИЛ: государство террора», где также приводятся аргументы в пользу наличия у «Исламского государства» признаков государственности. Весной 2015 г. в Foreign Affairs вышла статья Одри Кронин, профессора школы публичной политики вашингтонского университета Дж. Мэйсона, в которой она заявила, что ИГИЛ «вообще не является террористической организацией». В качестве аргументов она приводит, во-первых, тот факт, что мир ранее не знал террористических организаций, которые бы контролировали территорию, сопоставимую с зоной, на которой сегодня осуществляет свою деятельность «Исламское государство»; во-вторых, террористическая организация никогда не сражалась наравне с правительственными войсками, практически не уступая им в военной мощи. С г-жой Кронин, конечно, можно поспорить. История знает, как минимум, несколько вполне сопоставимых по масштабам прецедентов, когда относительно небольшие политические объединения с успехом бросали вызов государствам. Например, российское государство в XX в. почти семьдесят пять лет существовало усилиями партии, которая на начальном этапе своей институционализации использовала в своей деятельности, в том числе, и откровенно террористические методы (печально известный «красный террор» и пр.), что не помешало созданному молодому государству впоследствии добиться выдающихся результатов во многих областях.

 

Можно констатировать, что нынешний этап деятельности ИГИЛ связан не только с терроризмом, сколько именно с террором как методом устрашения и подчинения. Массовые казни, публичные расправы — всё это рассчитано на то, что страх и инстинкт самосохранения вытеснят в жителях завоеванных территорий все прочие чувства и стремления.

 

5.              Половина успеха «Исламского государства» — это грамотно выстроенная система пропаганды.

Эксперт британской «фабрики мысли» Quilliam Чарли Уинтер несколько месяцев целенаправленно изучал средства и методы, с помощью которых «Исламское государство» осуществляет свою пропагандистскую деятельность, и пришел к выводу, что ИГИЛ отличает «поразительный уровень пропагандистской активности, с которым, вероятно, не могут сравниться никакие другие негосударственные экстремистские движения, независимо от того, прибегают они к насилию или нет». Причем всеохватность средств поистине впечатляет: от скромных агиток и брошюр до программных фильмов «Звон мечей» и «Пламя войны», снятых на уровне высокобюджетного американского кино. Качество, продуманность, масштабность — как ни печально, но все большее количество экспертов вынуждены признать, что именно эти черты отличают пропагандистскую машину «Исламского государства».

 

Показательно, что медиа-контент рассчитан на максимально широкую аудиторию, за счет издания материалов не только на арабском, но и на русском, турецком, хинди, английском, французском и других языках. Уинтер отмечает, что подобная активность имеет сознательной целью сбить столку экспертное сообщество, задавая различные, в том числе противоречивые, вводные: «Создавая такое большое количество материалов, что становится невозможно за ними уследить, медийщики ИГ постарались сделать для нас невозможным понимание того, чем они занимаются. Они дезориентируют своих противников и в то же самое время привлекают любопытных и беззащитных». При этом важно отметить, что данная пропаганда направлена не только на зарубежного слушателя, читателя и зрителя, но и на жителей захваченных территорий, для которых потоки пропаганды ИГИЛ, фактически, остаются единственным источником информации, на фоне глобального перекрытия всех прочих каналов связи с внешним миром.

 

Кроме того, вполне возможно свыкнуться с необходимостью находиться на войне, однако гораздо сложнее принять факт того, что на этой войне придется жить, причем неопределенно долгий срок. Война как образ жизни подходит далеко не для всех. Именно поэтому пропагандисты «Исламского государства» четко осознают необходимость создания хотя бы иллюзии мирной жизни на захваченных территориях: выдача лицензий на лов рыбы, проведение футбольных матчей и даже организация туристической деятельности. В этом смысле идеологи и пропагандисты «Исламского государства» стараются учитывать ошибки предшественников, и это также отличает их от представителей «классических» террористических организаций. Обо что нередко разбивались самые красивые революционные идеи? О победившую революцию. О будни. О необходимость каждодневно строить тот самый «дивный новый мир», который зачастую сталкивается с теми же проблемами, с которыми сталкивалась предыдущая государственная система.

 

Кроме того, пропагандисты ИГИЛ активно занимаются популяризацией и героизацией террористической деятельности и джихада как «чистого» и правильного образа жизни. В данном контексте, важно отметить, что практически все  государства, а также политические организации и движения прошлого, очень по-разному расставляли и расставляют акценты в области определения и оценки террористической деятельности и терроризма. Оливер Кромвель и Симон Боливар, Максимильен де Робеспьер и Жан-Поль Марат, Эрнесто Че Гевара и Фидель Кастро, Эдвард Сноуден и Джулиан Ассанж — кто все эти люди? Опасные террористы или героические «борцы за свободу», бросавшие вызов действующей системе? Очевидно, на этот вопрос нет однозначного ответа. То, насколько тонка грань между интерпретацией одних и тех же действий силового спектра, можно наглядно увидеть, взглянув на Украину, где вот уже полтора года существует знаменитая «зона проведения антитеррористической операции», где проживают то ли злостные террористы, то ли мирные шахтеры и рабочие, — в зависимости от того, кто и как именно освещает ситуацию.

6.              «Исламское государство» не является государством, поскольку его создание и деятельность противоречит действующему международному праву.

Первая причина, почему ИГИЛ не является государством, несмотря на наличие некоторых формальных признаков государства, кроется в самом процессе создания «Исламского государства» из фрагментов территорий разных государств. Это вопиющим образом нарушает международное право, поскольку является ничем иным, как оккупацией и насильственным отчуждением территории двух суверенных государств.

 

Вторая причина того, что ИГИЛ не является государством, заключается в том, что у «Исламского государства» есть контролируемая территория, однако нет четких и, главное, постоянных границ, поскольку боевикам оказывается активное сопротивление. Например, международный договор, который нарушает положения Устава ООН 1945 г., признается ничтожным и подлежит аннулированию. Любое политическое образование, созданное в обход положений действующего международного права, очевидно, ждет та же участь.

 

Третья причина связана с тем, что «Исламское государство» открыто стремится к дальнейшей экспансии, а, как известно, агрессия, применение силы и угроза силой в современной международно-правовой системе запрещаются императивными нормами, поэтому у любой структуры с подобными амбициями изначально нет особых перспектив в действующей системе международных отношений, поскольку она обречена на вечную изоляцию и постоянное сопротивление.

 

Четвертая причина заключается в том, что ИГИЛ позиционирует себя не просто как теократическое государство, а как «главный духовный центр» ислама во всем мире. В действующей международно-правовой системе существует весьма показательный прецедент, когда религиозная структура весьма напоминает государство, однако государством не признается и не является. Так, Святой престол, как административный центр римской католической церкви, может открывать посольства, заключать договоры и имеет статус наблюдателя в Организации Объединенных Наций. При этом все указанные опции доступны именно Святому Престолу, а не Ватикану, который не является государством. Кстати, коллизия с ИГИЛ отчасти объясняет, почему Святой Престол является именно наблюдателем в ООН, а не постоянным членом: членство возможно только для государств, но никак не для религиозной организации, пусть и обладающей паствой в 1 млрд человек. Создание прецедента с постоянным членством Ватикана в ООН могло бы открыть настоящий «ящик Пандоры», поскольку другие мировые конфессии, очевидно, также потребовали бы представительства в организации, что, в свою очередь, обострило бы религиозные противоречия на глобальном уровне.

 

Таким образом, «Исламское государство»юридически не является государством, хотя и обладает отдельными признаками государственности и громким самоназванием, которое призвано вносить элемент путаницы и дезориентации. Что же такое ИГИЛ, после всего вышесказанного? Исходя из ключевых рассмотренных характеристик «Исламского государства», его сегодняшний правовой статус можно определить как «транснациональное экстремистское движение исламистского толка». Однако очевидно, что данный вопрос пока является открытым, «горячим», а также требующим большого внимания со стороны как правоведов, как и политологов.

 

 

Круглый стол РСМД и Валдайского клуба «Исламское государство: альтернативная государственность?»

 

[1] Гессен В. М. Общее учение о государстве.Лекции, читанные в С.-Петербургском Политехническом институте. С.-Петербург, типо-литография И. Трофимова, 1912 г.С. 56.

 

[2] Мирский Г. И. Радикальный исламизм: идейно-политическая мотивация и влияние на мировое мусульманское сообщество. Доклад международного дискуссионного клуба «Валдай». Москва, июль 2015.