Незавершенная модернизация как образ жизни

Модернизация в России никогда не приближалась к той цели, ради которой затевалась. Представляя процесс системных изменений экономических, социальных и политических отношений, модернизация рано или поздно упиралась в потолок возможностей, разворачивающий движение обратно. В первую очередь это связано с прекращением реформирования властных институтов, являющихся одновременно как объектом, так и субъектом изменений. Власть, выступающая оператором реформ в каждой из сфер, является первоочередной мишенью модернизации. Именно от степени преобразования системы сдержек и противовесов между ветвями власти зависит переход на следующий этап развития. Поэтому наше внимание — политической модернизации.

Фото: Margo Ladygina, Fenek off

Меры, направленные на изменение режима в тот или иной исторический момент, должны были рано или поздно привести к качественным изменениям. Однако результат заставляет ждать до сих пор. Может быть предлагаемый набор либеральных мер и исполнение подкачали? На самом деле этого оказывалось всегда недостаточно для того, чтобы предотвратить непременно следующий за реформами период их отката. Возможно, учет сложившихся за последние 200 лет закономерностей отечественного модернизационного процесса поспособствует выходу из этого замкнутого круга.

Данные закономерности были отмечены политологами В. И. Пантиным и В. В. Лапкиным, охарактеризовавшими российскую модернизацию, как волнообразный процесс, в рамках которого реформы сменяются контрреформами. Под первыми авторы концепции рассматривали «по преимуществу либерализацию политической и экономической жизни, на основе которой происходят дифференциация и усложнение политической системы как таковой»[1, с. 1], а под их антиподом — «более или менее успешную попытку подавления свобод и огосударствления общества, обращения вспять процессов социальной и политической дифференциации, делавшую политическую систему единообразнее и упрощеннее, что было удобно для всеобъемлющего централизованно-бюрократического управления»[1, c. 4-5].

Они выделили 6 циклов: первый — от либеральных реформ Александра I до контрреформ Николая I; второй — от политики царя Освободителя до реакции при императорстве его сына; третий — от возникновения парламента и многопартийности и ослабления общинного уклада в 1900-х гг. до военного коммунизма, введенного в 1918 г.; четвертый — начавшийся с послаблений НЭПа и завершившийся закручиванием гаек при индустриализации и коллективизации; пятый — от хрущевской оттепели до брежневской ресталинизации; и шестой — открывшийся перестройкой [1, c. 5-6].

В момент изложения циклической схемы на рубеже веков еще сложно было представить, насколько ближайшее будущее будет детерминировано логикой реформ-контрреформ, но с высоты пройденной пятой части столетия мы явно видим оконечность шестого цикла в вертикали власти В. Путина.

К существенной предпосылке такого рода чередований авторы отнесли культурный и политический раскол общества на сторонников развития по пути государственного патернализма и на сторонников либеральных преобразований. «Подобная расщепленность эволюционных тенденций вместо их необходимого синтеза создает весьма устойчивое чередование реформаторских и контрреформаторских волн в развитии российского общества и государства, включая и противоречивое развитие общественного сознания, которое не способно достичь уровня генерализации ценностей. При этом происходит периодическое чередование фаз усложнения политической системы, усиления ее дифференциации и фаз ее упрощения в рамках того или иного авторитарного либо тоталитарного режима, контролирующего основные политические институты и процессы в стране» [1, c. 7]. Зеленый свет тому или иному лагерю загорается, когда накапливаются противоречия при реализации программы изменений противоположной стороны. При контрреформах государство, достигая централизации внутри и усиления роли в международных отношениях, начинает постепенно стагнировать из-за недостатка динамики, вызванного отсутствием политической конкуренции и свободных рыночных отношений. Следствием этого становится ползучее разрушение автократических механизмов, почти добиваемых отходящими от летаргии оппозицией и предпринимательством. Наступает их время, но усиливающаяся концентрация последних приводит к акторной перенасыщенности политической сферы, ответом на которую выступает реакция, формируемая неготовностью как самих реформаторов, так и большинства граждан к стремительным переменам, способным усугубить раскол. Социальное брожение истолковывается как приводящее к дисфункции управления явление, и модернизационный пыл все больше уступает «спасительным» контрреформам [1, c. 7].

Важнейшая черта этих циклов — осуществление принципа «до основанья, а затем»: «полагаем необходимым различать в «творчестве истории» акты разрушения и акты созидания, и в связи с этим особо акцентируем наличие в российской модернизации фаз контрреформ (исторически отнюдь не случайных), в которых, говоря языком диалектики, осуществляется «дурное» отрицание предшествующего опыта, отрицание без «снятия», что, собственно, и обусловливает столь медленное и мучительное продвижение России к модерну» [1, c. 10].

Данный фактор не позволяет смириться с цикличностью, как она есть, потому что амплитуда переходов из одного состояния в другое настолько колоссальна, что вполне может угрожать целостности страны [1, c. 10-11].

Поэтому В. Пантин и В. Лапкин предполагали, что шестой круг окажется последним ввиду исчерпания во многом человеческих и природных ресурсов, прежде востребованных волнами российской политической модернизации [1, c. 11]. Российское общество должно вырваться из этих циклов по причине их абсолютной неоптимальности, и эта возможность зависит от «осовременивания его социальной структуры, а также от политической зрелости интеллектуалов, их гражданской ответственности» [1, c. 12].

Но это еще нельзя назвать ответом на главный вопрос, вытекающий из всего вышесказанного: что нужно делать, чтобы модернизация была завершенной и успешной? Необходима некая стратегия и тактика, а не только лишь упование на осовременивание, зрелость и ответственность. И авторы предлагают выход. Во-первых, они говорят о факторах успешной модернизации, первый из которых заключается в готовности самого общества к глубоким реформам, а второй — в наличии намерения развитых государств действительно поддержать модернизирующуюся страну [2, c. 45]. Во-вторых, ими раскрывается интенция, которая должна быть заложена в упомянутую готовность социума в качестве первоначальной (!), — создание нации-государства [2, c. 53]. Социальное сплочение на национально-государственной основе необходимо с целью сохранения государственности, которая позволит воспользоваться помощью других стран, когда те проявят интерес к российской модернизации [2, c. 54]. Однако В. Пантин и В. Лапкин также выражают справедливейшую мысль, что среди развитых государств есть незаинтересованность «в подлинном укреплении России и нежелание помочь ей в проведении эффективных реформ» [2, c. 53].

Тогда непонятно, чем обусловлен приоритет созданию нации-государства. Почему не отнестись с большим вниманием к формированию свободной рыночной экономики или установлению демократического режима?

В дискурсе демократического транзита постсоциалистических государств существует т. н. «дилемма одновременности», подразумевающая важность синхронности переходов от империи к национальному государству, от плана к рынку и от автократии к демократии. Только единовременность трансформаций в каждой из трех областей может привести к быстрым результатам, а последовательность, наоборот, к затянутости преобразований, чреватой ухудшением кризисов и мотивирующей элиты свернуть кажущуюся бесконечной модернизацию [3]. «Дилемма одновременности», помимо прочего, связана с уникальным устройством стран бывшего соцлагеря, экономическая составляющая которого была нераздельна с политической, и поэтому социалистическая экономика не могла функционировать вне однородной же политии [4, c. 80]. И это создает императив: менять нужно все и сразу! Но заложенный в требовании размах, очевидно, обратно пропорционален эффективности реформ. Хотя это не помешало многим странам ЦВЕ создать демократию и рыночную экономику. России не удалось повторить их опыт, на что повлиял ряд объективных причин: опасения, что в условиях экономического кризиса демократизация подтолкнет к проведению популистского макроэкономического курса; порожденная национальным партикуляризмом скованность в конструировании государственно-территориального устройства и т.д. [3]

Из приведенного можно заключить, что не так просто отыскать лазейку и вырваться из этих циклов. Неужели их логика будет еще долго определять развитие России? Ответом на это может стать предложение нескольких альтернативных сценариев.

Начнем с более оптимистичного. Беспрецедентное расширение коммуникационных и информационных технологий ставит российское общество, как и любое другое, в уникальное положение. Значимая для нас его особенность заключается в возможности приобщения человека в любой точке мира к опыту взаимодействия в условиях либерально-демократических социальных институтов, который до появления интернета и сегодняшней степени прозрачности границ оставался воспринятым лишь меньшей частью человечества, не включающей ни поданных Российской империи, ни советских граждан. Это означает, что до последнего времени лишь незначительная часть социума могла разбавить процессы модернизации новым инструментарием, инородным российской, по большей части автократической, политической культуре. И, конечно же, в ту пору маленькая группа носителей иной мысли не могла переломить порядок, активно поддерживаемый условными консерваторами и пассивно — подавляющей частью населения. Но сейчас доступ к информации сделал «маленькую группу» более многочисленной и создал ей народную опору, что породило исторически эксклюзивные обстоятельства, при которых сторонники либерализации могут просто задавить числом контрреформаторскую тенденцию, и модернизационное единство противоположностей будет разъединено, предоставляя больший простор реформам.

Не исключен и прямо противоположный вариант сохранения статус-кво. И аргументов в его пользу можно найти не меньше. Здесь вам и багаж имманентных России проблем, которые постоянно препятствуют поступательному продолжению реформ, и порожденное в период коронакризиса некоторое оправдание авторитаризма, который иногда может оказываться куда действеннее демократии. В общем, основания для волнообразной модернизации до сих пор продолжают оставаться, и они могут нивелировать эффект той критической массы, что стремится раз и навсегда направить страну по либерально-демократическому пути.

Можно в принципе порассуждать еще и о некой промежуточной вариации. Но в этом нет смысла, потому что под такой альтернативой вполне может скрываться второй вариант, способный абсорбировать преобразовательные устремления и предоставить им ограниченное окно возможностей, в рамках чередования реформ и контрреформ.

Второй сценарий, как и прежде, преобладает и будет задавать тон, как минимум, в краткосрочной перспективе. В таком случае необходимо найти наиболее приемлемый подход, который позволял бы достигать максимально возможные результаты реформ в сложившихся условиях. Правда это не означает, что общество должно отказаться от стремления к демократизации, которой удастся пройти от начала и до конца. Ведь какой бы максимизирующий подход не был выбран он всегда будет ограничен неминуемыми контрреформами.

1. Лапкин В. В., Пантин В. И. Волны политической модернизации в истории России (К обсуждению гипотезы). — Полис. Политические исследования. 1998. № 2. С. 39.

2. Лапкин В. В., Пантин В. И. Ритмы международного развития как фактор политической модернизации России. — Полис. Политические исследования. 2005. № 3. С. 44-58.

3. Гельман В. Я. Из огня да в полымя: российская политика после СССР [Электронный ресурс] / В. Я. Гельман // e-libra.net. — URL: https://e-libra.net/read/389047-iz-ognya-da-v-polymya-rossiyskaya-politika-posle-sssr.html#1966029131 (дата обращения: 28.06.2020)

4. Гайдар Е. Т. Гибель империи. Уроки для современной России. 2-е изд., испр. И доп. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006. — 448 с.