Современный человек зачастую живет с ощущением, что наш Ялтинский мировой порядок, созданный в 1945 году, уникален и вечен. Мы привыкли думать, что Вторая мировая – последняя большая война в истории, а созданная по ее итогам правовая система – новая норма на все времена.

Ситуация «долгого мира» существовала и до появления ядерного сдерживания. Классический пример – Вестфальский порядок от окончания Тридцатилетней войны (1648 до начала Великой французской революции (1789). Великие державы часто объявляли друг другу войны, но кабинетные. Стороны, обменявшись силовыми демонстрациями, принуждали противника к заключению мира. Подобные кабинетные войны велись на ограниченных (пограничных) театрах военных действий, а стороны не стремились их расширять. Армии в течение длительного времени (иногда по несколько лет) маневрировали напротив друг друга, не вступая в решающее сражение.

С начала XVIII века в Европе утвердился более интенсивный тип кабинетных войн – «войны за наследство». Их прологом становился кризис государственности определенной страны. В ней, как правило, действовали несколько политических группировок со своими вооруженными формированиями. Соперничающие державы вводили войска в эту страну, ведя боевые действия только на ее территории, в крайнем случае дополняя их силовыми демонстрациями на неевропейских театрах. Глядя на современные военные конфликты в Ливии, Сирии и на Украине, невольно думаешь, что будущие историки тоже назовут их войнами за ливийское, сирийское и украинское наследство.

Еще с большим основанием под «долгий мир» подходит Венский порядок 1815–1914 годов – от конца Наполеоновских войн до начала Первой мировой. Между Венским конгрессом и началом Крымской войны Европа не знала межгосударственных войн. Кстати, именно в эту эпоху была, как и в 1970-х годах, популярна идея, что будущее международных отношений – сотрудничество ради решения глобальных проблем. Крымская война (1853–1856) была набором силовых демонстраций на отдаленных от основной Европы театрах. Войны Пруссии с Данией (1848; 1864) и Австрией (1866) мы сегодня квалифицировали бы как пограничные конфликты вроде российско-грузинской войны 2008 года. Франко-прусская (1870) также была двухмесячной пограничной кампанией, после которой на 44 года в Европе наступил мир.

Зато российско-британская «Большая игра» стала триумфом «гибридных войн». Россия вела Кавказскую войну (1817–1864) с черкесами, которых поддерживали англичане. Британские советники поддержали Персию в ходе русско-персидских войн. Англичане видели русский след в англо-афганских войнах. Россия видела британскую поддержку Коканда, Хивы и Бухары. Британия с 1840 года вела Опиумные войны за открытие китайского рынка, а русский посол граф Игнатьев противодействовал в 1860 году британо-французским силам. Великобритания и США осуществляли в 1860-х годах бомбардировки Японии, которую поддерживала Россия. Сильно ли отличается холодная война от опосредованного соперничества Петербурга и Лондона в XIX веке?

В обоих периодах «долгого мира» общественность великих держав ощущала, что живет «по ту сторону большой войны». В век Просвещения Тридцатилетняя война казалась "немыслимым варварством", которое никогда не повторится. В XIX в. такое же отношение было к Наполеоновским войнам: в них видели последнюю катастрофическую войну, которая больше никогда не повториться, После Франко-прусской войны рынок был наводнен книгами о том, что из-за бурного развития техники новая большая война станет самоубийством. Тогда господствовал и другой популярный сегодня тезис, что экономическая взаимность между государствами делаем невозможными войны между ними.

Современный Ялтинский порядок пока проходит под знаком ограниченных войн, в которых великие державы формально не объявляют друг друг войну, но задействуют свои экспедиционные силы. В корейскую войну (1950–1953) США, СССР и КНР вели военные действия без формального объявления войны друг другу. Вьетнамская (1964–1973) и афганская (1979–1989) – косвенными войнами одной сверхдержавы против другой. Асимметричными войнами были кампании США в Ираке, НАТО – в Югославии и Ливии. Зато сирийская война стала примером ведения военных действий России и США в непосредственной близости друг от друга при одновременном обсуждении сценариев конфликта между ними. В СМИ это часто называют «новым словом в военном деле». Но любой желающий найдет огромное количество аналогий в войнах XVIII и ХIX веков.

Чем отличаются современные «региональные конфликты» от войн Вестфальского порядка? Только отсутствием формального объявления войны. Но далеко не все войны начинались с этой процедуры. В Средневековье короли могли воевать годами, даже сохраняя друг с другом дипломатические отношения. Не всегда объявлялась война и в раннем Новом времени. Современные войны, возможно, представляют собой не «революцию в военном деле», а возвращение к их архаичным моделям.

Сегодня нам трудно представить себе сценарий краха Ялтинского порядка. Непросто вообразить себе мир, в котором не будет ООН и привычного нам международного права. Но точно так же его не могли представить себе люди 1740 или 1880 года. Будущие войны могут напоминать не мировые войны XX века, а войны раннего Нового времени, которые сочетали в себе «стратегию измора» противника с интенсивными военными действиями на определенном театре военных действий. Опыт Второй мировой войны доказал, что великие державы могут вести тотальную войну без применения оружия массового поражения, в то время – химического. Уместно вспомнить интересное наблюдение российского политолога В.Л. Цымбурского: "Пусть войны типа мировых XX в. трудно представить ведущимися с использованием ядерного оружия. Но разве можем мы то же самое сказать о войнах типа Итальянских или Тридцатилетней, — с относительной редкостью прямых тактических (в том числе, по новым условиям, и ядерно-тактических) столкновений, но при стремлении осуществить большие геополитические проекты методами "измора"? В конце концов достаточно реалистично выглядят войны в оруэлловском "1984", соединяющие "великие цели"... с "измором" и атомными бомбами ранга хиросимской".

Сегодня либералы и «реалисты» до хрипоты спорят о международном праве и нарушении глобальной стабильности. Но те и другие исходят из общей посылки: мы живем в уникальном мире. Если же наш мир также преходящ, как Вестфальский и Венский порядки, то многое в этом споре теряет смысл. Если мы живем не в «последнем мировом порядке», а всего лишь в одном из многих, то наше право однажды разделит участь предыдущих правовых систем. Вполне возможно, что будущие студенты станут смеяться над наивными людьми 2019 года, которые верили, что прогресс принесет с собой отказ от больших войн. Точно так же, как смеемся мы над подобной наивностью людей 1860-х годов.

Сокращенный вариант статьи был опубликован в "Независимой газете" 22 мая 2019 г.