Не надо драматизировать ситуацию на пути решения климатической проблемы

О перспективах достижения углеродной нейтральности в России, влиянии новых реалий на «зеленый» переход и потенциале международного сотрудничества в разработке водородных технологий — в интервью с директором климатической программы Всемирного фонда дикой природы (WWF Russia) Алексеем Кокориным.

О перспективах достижения углеродной нейтральности в России, влиянии новых реалий на «зеленый» переход и потенциале международного сотрудничества в разработке водородных технологий — в интервью с директором климатической программы Всемирного фонда дикой природы (WWF Russia) Алексеем Кокориным.

Не пострадали ли планы правительства по «зеленому» переходу в России в современных условиях и возможно ли их осуществление, на Ваш взгляд?

Игорь Макаров:
«Зеленый» переход произойдет в любом случае, вопрос в том — как

Осуществление, конечно, возможно, но ввиду объективных сложностей — с некоей задержкой. Приведу в пример Сахалин. Предполагалось, что федеральный закон об углеродной нейтральности в отдельных субъектах Российской Федерации (Федеральный закон от 6 марта 2022 г. № 34-ФЗ «О проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов в отдельных субъектах Российской Федерации» — прим. ред.) вступит в силу 1 марта 2022 г., и до 2025 г. Сахалин будет над этим работать. Что произошло? Действительно, Госдума успела принять его в январе 2022 г., а Совет Федерации и, соответственно, президент уже после — в марте. Подписано все в том же виде, но закон вступил в силу с 1 сентября 2022 г., а сам процесс перехода к углеродной нейтральности должен завершиться до конца 2028 г. То есть сам процесс перехода к углеродной нейтральности начинается несколько позже и длится дольше. Это, наверное, можно применить ко всем инициативам. Это предельно конкретный пример.

В чем, на Ваш взгляд, заключаются главные преимущества и недостатки энергетического перехода в России?

У России много разных энергоресурсов: у страны ветровой потенциал, солнечный потенциал, собственная, относительно недорогая атомная энергетика, и гидропотенциал еще остался. Большой плюс нашей страны — много разных, включая совершенно «зеленые» или низкоуглеродные, источников энергии. Одновременно это и минус — когда у вас что-то дешево, например, газ, или уже построено много ГЭС, вы не спешите это менять. Также, конечно, объективные сложности к этому будут добавляться. Если весь мир быстрее будет уходить от угля, нефти и газа, то нам нужно активнее и проактивно — наступательно где-то — понимать, какой тогда у нас может быть экспорт. Нужно выстраивать эту перспективу. Паритет в нашей стране между стоимостью солнечной энергии и ветровой и стоимостью выработки в современной турбине на газе наступит позже, чем в других странах — где-то, наверное, к 2035–2040 гг. А в Китае он чуть ли не уже наступил. А есть страны, в которых он уже наступил — Марокко, например: у них масса солнца, и просто нет других энергоресурсов. У нас это произойдет объективно позже, это надо все-таки понимать. Если доходов от экспорта ископаемого топлива будет меньше, то понятно, что и финансовых ресурсов будет меньше. Значит, и энергопереход у нас будет медленнее. Но я не считаю, что это что-то, так сказать, трагичное.

Как замедление энергоперехода в России повлияет на глобальное решение климатической проблемы?

Руслан Эдельгериев:
Одни мы точно не останемся

Сейчас выбросы России относительно мира в целом, включая метан, с учетом поглощения лесами, составляют 2,5%. Выбросы развивающихся стран быстро растут, а если у нас выбросы постоянные, то у нас и процент, естественно, падает. Если посчитать, что поглощение лесами посчитано неточно и реально оно меньше, то пусть будет 3%. Как повлияет сегодняшний кризис на весь остальной мир? Можно предположить, что на 50% выбросов — на половину — не повлияет вообще никак. А вот на, скажем, 47% выбросов — заставит их двигаться быстрее. Это Европа, это, может быть, развитые страны. Получается, что на 3% влияет, конечно, негативно — мы сейчас не можем предположить, насколько. На 50% не влияет никак, а на 47% влияет с точки зрения снижения выбросов долгосрочных даже позитивно. Где же тут пессимизм тогда? То есть мы на пути решения климатической проблемы. Предположим, прошло 30 лет, и глобальные выбросы, скажем, снизились в три раза. Это еще больше ожиданий, но, наверное, маловероятно. Имеются в виду выбросы всех стран мира, включая развивающиеся: Европа если даже и ноль, то Африка — совсем не ноль. Это надо понимать. А наши, предположим, не снизились никак. То есть сначала упали, но потом, с ростом ВВП, восстановились. Но давайте предположим: прошло 30 лет — выбросы у нас такие же, как сейчас. Не так пессимистично, но предположим. Тогда получается, что мы составляем по всему миру 10% — а это разве проблема? Наверное, не проблема. Да, 10% мирового выброса через 30 лет будут в сложной ситуации относительно глобального энергоперехода. Но 90% — это все-таки львиная доля. Поэтому не надо ни в коем случае драматизировать ситуацию. Те 47%, которые могут извлечь из этого выгоду, пусть извлекают и уходят от угля. 50% никак не отреагируют. Мы будем в тяжелом состоянии, но все расчеты показывают, что никакого негативного нетто-эффекта ни в ближайшие 10 лет, ни в ближайшие 30 лет происходящее в России не окажет. Скорее, окажет позитивный климатический нетто-эффект. Я хорошо понимаю, что условия жизни людей могут ухудшиться в каких-то странах, и в России тоже. Но это другой аспект. Если мы прагматически считаем выбросы, то видим — даже такой пессимистический сценарий в России не означает серьезного минуса, но приводит к серьезным плюсам глобально. И надеюсь, нетто-эффект будет еще лучше, чем планировалось, скажем, год назад.

Последний вопрос: возможен ли «зеленый» переход в России в новых внешнеполитических и экономических реалиях, и какие проекты в России могут быть осуществлены без проблем без иностранных партнеров и инвестиций?

На первый вопрос я уже ответил — возможен, но медленно, а может быть, он превратится в очень долгую ситуацию — лет на 30. Вторая часть: тут ключевое, на мой взгляд, водород — это та технологическая ниша, где нам есть, из чего производить и как производить. И все-таки рынок водорода — это рынок спотовый. Вряд ли он пойдет по Северному потоку. Хотя очень опытные люди из Московского центра устойчивого развития энергетики под эгидой ЮНЕСКО — эта организация очень серьезно работает с Российским энергетическим агентством и Министерством энергетики — сказали, что особенность Северного потока такова, что по нему водород транспортировать можно. Пока не об этом. Если это рынок спотовый, то произвели где-то — соответственно, продали тоже где-то, привезли на каком-нибудь водородовозе, может быть, даже арктическом.

Анна Романовская:
Риском можно управлять, а ущерб от изменения климата можно минимизировать

Есть конкретный закон про Сахалин, приняты подзаконные акты. Там есть создание водородного кластера. Я был на Сахалине, подробно вникал в это дело. Есть железная дорога 1000 км, неэлектрифицированная, как говорят железнодорожники, «на мазутáх». Конечно, черный дым ужасающий, хуже только от угольных котельных без всяких систем очистки в городе. Есть пилотный проект — сделать эти локомотивы на водороде. Это минимум. А максимум — целый водородный кластер. Так вот это и надо делать. Тем более что по секрету мне сказали, что японцы намерены продолжать сотрудничество и отлаживать свои водородные технологии с нашей помощью на Сахалине, не хотят уходить. Может быть, это неправда, я понимаю. Зачем это японцам надо? По слухам, они хотят отладить свои водородные технологии и потом их массово внедрить в Индии. Особенность Индии: если туда прийти с «сырой» технологией, то там, как мне говорили, люди очень специфические — могут и на рельсы ложиться, и вообще могут быть резкие протесты, в отличие от России, где не получилось, так и не получилось, ничего страшного. Это не шайтан-арба, это просто тепловоз на водороде. Ну, взорвался — такое даже может быть, но никто не будет протестовать. То есть их коммерческий интерес заключается в последующем огромном использовании в Индии на индийских железных дорогах. За что купил, за то продаю. Может, это не совсем так, но выглядит очень логично: отладить у себя под боком, а потом продать индийцам стократно. Потому что это просто несоизмеримо — железные дороги Сахалина и сколько есть не электрифицированных дорог в Индии. Там вся страна опутана железными дорогами еще английской постройки.

Еще один момент, почему водород. Потому что в холодном климате электрические батареи имеют гораздо меньшую емкость. Почему бы тогда не водород? Водород бывает разный — шести цветов, отличных по источнику (на базе какой энергии он получен) и по технологии. Если водород от АЭС — поскольку у нас был семинар вместе с французами, а у них атомной энергии много, и они собираются ее развивать пуще нашего — не выяснить ли нам совместно, кто был бы не против покупать такой, пусть неидеальный, водород, он называется, по-моему, оранжевый, от атомной энергетики — каков может быть потенциальный спрос? Естественно, искать нужно не в Норвегии или Японии, где болезненно реагируют на слово «атом», а где-нибудь в отдаленной стране: ЮАР, Чили, Бразилия. Выяснить, есть спрос или нет. Как к этому могут относиться, пусть на начальном этапе хотя бы, он может быть долгим — лет 10–20. Понимая спрос, можно думать, развиваем это направление или давайте притормозим. Можем на газе делать, как на Сахалине предполагается. Для самых продвинутых в экологии можем сделать на ветровой и на солнечной энергии. Тогда надо понимать, насколько выше будет цена, сколько у нас его купят. То есть это такая экономическая компонента, где с нашими коллегами из той или иной страны, скажем, богатой атомной энергией, как Франция, или богатой газом, можно прощупать, какой спрос. Я бы так ответил, что водород должен быть на нашем флаге ввиду своей ресурсной значимости. К тому же мы давно разрабатываем водород, у нас собственные разработки есть. Можем развивать свое — есть, на чем генерировать, потенциально есть, куда продавать, есть холодный климат. На морозе электрические батареи — это почти неработающая вещь. Я имею в виду автомобили. Судно — это другое дело. Вот сейчас электросуда пойдут по Москве-реке. Вода холодная, но судовой двигатель расположен глубоко в трюме, его можно укутать чем-нибудь так, что там будет постоянно +10, а то и +15. Это не проблема. С автомобилем вы такое не сделаете. Вам, как в Якутии, нужно будет укрывать автомобиль «Наташей» — огромной телогрейкой.