Временное исчезновение Сирии из фокуса мировых новостей в связи с последними глобальными событиями к успокоению не располагает, пишет Александр Аксенёнок, вице-президент Российского совета по международным делам. Новые невоенные, но не менее опасные вызовы обязывают правительство Сирии адекватно оценить риски и выработать долгосрочную стратегию. Реальность не может быть устойчивой без экономической реконструкции и построения адекватно работающей политической системы.
Последние тревожные события глобального масштаба, такие как пандемия коронавируса, обвал цен на нефть и замедление мирового экономического роста, заслонили собой вооружённые конфликты на Ближнем Востоке, то затухающие, то вспыхивающие с новой силой. Временное исчезновение Сирии из фокуса мировых новостей и очередные договорённости глав России и Турции о режиме прекращения огня в провинции Идлиб не располагают к успокоению. Образовалась лишь тактическая пауза, которая должна стать поводом для серьёзных размышлений о будущем Сирии в условиях нарастающей непредсказуемости в быстро меняющемся мире. В первую очередь это относится к самому сирийскому руководству. Судя по всему, в Дамаске не особенно склонны проявлять разумные дальновидность и гибкость, по-прежнему делая ставку на военное решение при поддержке союзников и получение необусловленной финансово-экономической помощи, как в былые времена советско-американской конфронтации на Ближнем Востоке.
Вот уже девять лет – больше, чем длились мировые войны прошлого столетия, – Сирия остаётся ареной военных действий, гуманитарной катастрофы и этноконфессиональной вражды. Здесь зачастую трудно отличить борьбу с терроризмом от государственного насилия в отношении политических оппонентов. Так, в районах на юго-западе (провинции Дераа и Кунейтра), освобождённых под договорённости с частью вооружённой оппозиции о полуавтономном, по сути, разделе власти на местах, вновь сложилась напряжённая обстановка: участившиеся «таинственные» убийства, угрозы, исчезновения людей, бесчинство сирийских спецслужб.
Опыт «национального примирения» на местном уровне оказался неудачным прецедентом, что бросает тень на Россию, которая инициировала эти договорённости, кстати, с участием США и Израиля.
Страна де-факто разделена на сферы внешнего влияния между Россией, Ираном, Турцией и США. Местная администрация в Африне и других районах на севере Сирии, находящихся под контролем Турции, поставлена в подчинение турецких органов власти приграничной провинции Хатай. Там действует турецкое законодательство, в том числе в таких областях, как финансы, инвестиции, права и личный статус граждан, проводится политика «исламизации» общественной жизни. Обширные территории к востоку от Евфрата (провинции Ракка, Дейр-эз-Зор) управляются системой местных советов, представляющих собой подвижную коалицию курдов из числа поддерживаемых американцами Сирийских демократических сил и части арабских племён. Военное присутствие США, хотя и ограниченно по численности («наши триста спартанцев», как шутят американцы), периодически ротируется и пополняется вооружением и техникой, оставаясь в пределах полутора-двух тысяч человек. Военная кампания в Идлибе, несмотря на достигнутые тактические успехи, в основном при поддержке ВКС России, показала пределы возможного. За годы войны сирийская армия понесла большие потери в живой силе и технике. Численность действительно боеспособных элитных частей, восстанавливаемых с помощью России, также сократилась. Заявления на высшем уровне о применении силы, если турецкие и американские войска не покинут Сирию, выглядят оторванными от реальности. Россия, со своей стороны, достигла предела компромиссов в астанинском формате, что в период с 2017 года по 2019 год позволило Дамаску силой и временными договорённостями вернуть контроль над своими территориями в трёх «зонах деэскалации». Ценой этого было образование укреплённого террористического очага в Идлибе и прилегающих к нему районах, куда стекались «непримиримые» боевики со своими семьями из Алеппо, Хомса, окрестностей Дамаска и с юга Сирии. Теперь речь уже идёт о долгосрочных интересах двух крупных игроков в Сирии. Российско-турецкое обострение вокруг Идлиба в феврале 2020 года показало, насколько они разнятся.
Решимость России уничтожить последний оплот международного терроризма и поддержка сирийского режима, сопротивляющегося неизбежным реформам, столкнулись со стратегическими планами Турции завершить с использованием подконтрольных ей формирований антиасадовских боевиков создание на севере Сирии, включая территорию Идлиба севернее трассы М-4, протяжённой буферной зоны, чтобы обеспечить безопасность своих границ и достаточное пространство для переселения туда сирийских беженцев. На этот раз временных договорённостей между военными и спецслужбами вряд ли достаточно для устойчивой стабилизации. Наступил момент, когда России и Турции нужно искать компромиссы на базе общего видения политического будущего Сирии.
Понятное и вполне законное желание правительства Асада быстро установить суверенитет над всей территорией страны (сейчас 65–70%) не вполне сообразуется с военными и экономическими ресурсами Дамаска и его союзников, с реальной обстановкой «на земле». Конечно, восстановление территориальной целостности и государственно-правовой системы – необходимое и обязательное условие нормального функционирования внутренних торгово-экономических связей и транспортных коммуникаций. Вопрос в том, какими путями и средствами это достигается. Урегулирование на устойчивой основе не представляется возможным, если не устранены коренные социально-политические причины конфликта и тот образ мышления, который был его источником.
В этом смысле большое значение имеет выбор приоритетов: упор на изнуряющие военные усилия в северо-западном и восточном направлениях, чреватый рисками прямого столкновения с Турцией или Соединёнными Штатами, либо временное сохранение статус-кво в целях решения срочных задач послевоенного развития, жизненно необходимых для большинства населения.
Из всех конфликтных очагов Ближнего Востока Сирия понесла наибольшие потери. В период с 2011 года по 2018 год ВВП упал почти на две трети – с 55 до 20 миллиардов долларов в год. Это означает, что стоимость восстановления (по самым скромным оценкам достигающая 250 миллиардов долларов) составит не менее чем двенадцать текущих ВВП страны. По информации Всемирного банка, разрушено около 45% жилого фонда, при этом четверть жилого фонда уничтожена полностью. Более половины объектов здравоохранения и около 40% образовательных учреждений выведены из строя.
Помимо разрушения физической инфраструктуры, не менее серьёзные последствия имеет ущерб, нанесённый человеческому капиталу, сети хозяйственных и социальных связей, от людских потерь и миграции, от увеличения смертности более чем в три раза, причём не в результате военных действий. Жизнь 80% сирийцев за годы войны опустилась ниже черты бедности, а её продолжительность сократилась на 20 лет. Страна страдает от нехватки врачей и медсестёр, учителей, технических специалистов, квалифицированных государственных служащих.
Реальные вызовы для Сирии кроются сейчас в экономике даже больше, чем в ходе активной фазы военных действий. Именно здесь образовался клубок застарелых и новых проблем. И дело не только в катастрофических разрушениях военного времени или в американских и европейских санкциях, хотя их гуманитарные последствия весьма чувствительны, прежде всего, для большинства населения. По мере военной деэскалации всё более явным становится нежелание или неспособность самого режима наладить такую систему государственного управления, которая обеспечила бы условия для сдерживания коррупции, криминалитета и переход от «военной экономики» к нормальным торгово-экономическим отношениям. По оценкам видных сирийских экономистов, центральной власти в Дамаске не удаётся восстановить контроль над хозяйственной жизнью в отдалённых провинциях. Даже в районах, подконтрольных правительству, по-прежнему действуют «законы» местной экономики, где распространены поборы с любых видов торговли, транзита, транспортных перевозок, гуманитарных конвоев в интересах цепочки, состоящей из привилегированных армейских подразделений и служб безопасности, коммерческих посредников и связанных с ними лояльных правительству крупных бизнесменов, как традиционных, близких к семейству президента, так и нуворишей, обогатившихся во время войны.
За годы войны сформировались центры влияния и теневые структуры, не заинтересованные в переходе к мирному развитию, хотя в сирийском обществе, в кругах бизнесменов из секторов реальной экономики и среди части госаппарата сформировался запрос на проведение политических реформ («Сирия уже не может быть такой, какой она была до войны»). Однако в атмосфере всеобщего страха и засилья спецслужб он не звучит открыто.
На данный момент предпосылки для осуществления крупных проектов экономической реконструкции практически отсутствуют. Эта задача неподъёмна и для самой Сирии, и для узкой группы внешних доноров. Меняющаяся мировая конъюнктура ограничивает возможности союзников Сирии оказывать ей необходимую финансово-экономическую поддержку. США, страны Евросоюза и нефтяные монархии Персидского залива обуславливают своё участие в реконструкции требованиями к Дамаску начать политический процесс в соответствии с резолюцией ООН 2254, предусматривающей среди прочего внесение поправок в конституцию и проведение «свободных и справедливых выборов» под эгидой ООН. Правительство Сирии к этому пока не готово: зачем, мол, сейчас, когда достигнута победа, делать рискованные шаги, на которые мы не шли и в условиях сильного военного давления.
В то же время в краткосрочной перспективе дестабилизация социально-политической обстановки в Сирии может быть вызвана вовсе даже не действиями террористов, а одномоментным наложением таких непосредственных угроз, как финансовый кризис в соседнем Ливане, изменение конъюнктуры на мировых рынках сырья, отложенный эффект от нарастающих американских санкций и опасность взрывного распространения коронавируса.
Первый тревожный звонок прозвучал в марте-апреле прошлого года, когда в Сирии произошли сбои в поставках нефтепродуктов. Разразился топливный кризис, который повлёк за собой резкое ухудшение экономического положения впервые после 2011 года. В сирийских социальных сетях, отчасти в открытой печати и в парламенте появились признаки недовольства действиями властей, повсеместной коррупцией и низким качеством госуправления.
Временное решение проблемы тогда было найдено. Однако проблема остаётся. До войны доходы от экспорта нефти составляли 35% государственного бюджета. С потерей крупных нефтяных месторождений на востоке (Аль-Омар, Танак, Джафра, Румейлан) потребности Сирии в нефтяных ресурсах обеспечиваются за счёт внутренней добычи на 20%, в газе – на 60–70%. Дефицит стоимостью около 3 миллиардов долларов в год до последнего времени покрывался по большей части из Ирана и контрабандных поставок из Ливана и Ирака. Однако в условиях обвала нефтяных цен, нарастающих санкций и военного давления на Иран бесперебойные поставки, по оценкам сирийских экспертов, близких к правительству, могут быть обеспечены только с освобождением нефтегазовых районов на востоке или заменой иранской нефти на российскую. В то же время российские компании также ощущают на себе угрозу действия вторичных санкций США.
Сильный удар по сирийской экономике был нанесён финансовым кризисом в Ливане, банковский сектор которого всегда играл для Сирии роль «ворот во внешний мир». Около четверти депозитов в ливанских банках принадлежат сирийскому бизнесу, в том числе связанному с правительством. Введение валютных ограничений в Ливане затормозило сделки на импорт товаров первой необходимости, в том числе закупки пшеницы, нарушило цепочку поставок комплектующих, повлекло за собой резкий рост цен. Продолжил падение и сирийский фунт.
Серьёзную опасность для внешнеэкономических связей Сирии представляет подписанный президентом Трампом 20 декабря 2019 года дополнительный пакет санкций – так называемый Акт Цезаря. Теперь президент не только может, но и обязан вводить вторичные санкции против официальных органов, компаний и физических лиц третьих стран, сотрудничающих с Сирией. При этом указаны конкретные отрасли экономики, затрагивающие и торгово-экономическое сотрудничество с Россией. Это нефтяная промышленность, авиация и авиазапчасти, строительство объектов для нужд сирийского правительства и другие. Акт Цезаря открывает возможность введения санкций и в отношении банков, осуществляющих расчёты через Центральный банк Сирии, если последний будет уличён в отмывании денег.
К числу рисков, способных обострить экономический кризис и вызвать социальные потрясения, относится также угроза вспышки коронавируса. О первом случае правительство объявило 22 марта, но полная официальная статистика отсутствует. После этого в Сирии были введены режим карантина и комендантский час. Опасения худшего связывают с тем, что за годы войны система здравоохранения оказалась подорванной, в стране ощущается нехватка врачей, лекарств и медицинского оборудования. Кроме того, быстрому распространению эпидемии может способствовать большая плотность населения в городах и лагерях беженцев.
Осложняющаяся обстановка в Сирии, связанная с невоенными, но не менее опасными вызовами, обязывает правительство Сирии адекватно оценить имеющиеся риски и выработать долгосрочную стратегию. Новая военная реальность не может быть устойчивой без экономической реконструкции и построения такой политической системы, которая опиралась бы на действительно инклюзивную базу и была бы итогом международного согласия. Это особенно важно, поскольку до следующих президентских выборов в 2021 году осталось немного времени.
Источник и полный текст Валдайской записки: Дискуссионный клуб Валдай
