Россия и Евросоюз: диалог или два монолога?

Текст доклада для конференции «Россия и ЕС: исторический опыт и стратегическое партнерство»

Тема «Россия и Европа: исторический опыт и стратегическое партнерство» - важна сама по себе, но в последнее время, в связи с кризисом на Украине, приобрела особую актуальность.

Удачный, проверенный формат конференции. Наши страны – Россия, Германия, Польша – значительно продвинулись по пути диалога о «белых пятнах и черных дырах» совместной истории, внося тем самым ощутимый вклад в дело углубления взаимопонимания между странами и народами Большой Европы. Особая благодарность – Балтийскому федеральному университету и его ректору Андрею Павловичу Клемешеву.

Тема, вынесенная на повестку дня, необъятна. Будут обсуждены различные аспекты сотрудничества Россия – ЕС, относящиеся к безопасности и стабильности на континенте, экономике и окружающей среде, культурно-гуманитарным связям, приграничному сотрудничеству. Исходя из этого, остановлюсь только на одном ее аспекте, связанном с многоуровневым политическим диалогом между Россией и Европой, некоторыми оценками его характера, предварительных итогов и возможных перспектив углубления взаимопонимания. Хотел бы с самого начала предупредить: я высказываюсь сугубо в личном качестве, хотя мои суждения, естественно, подкреплены более, чем четырьмя десятилетиями дипломатической и начной работы. Это мнение эксперта, но эксперта, принципиально свободного в своих оценках. Убежден, что диалог России и Европы – партнерский диалог, в котором допустимо все, кроме равнодушия.

1.

Несколько слов о нынешнем состоянии отношений между Россией и Евросоюзом, которые отметят в конце этого года свой четвертьвековой юбилей (18 декабря 1989 г. было подписано соглашение о торговле, коммерческом и экономическом сотрудничестве между СССР и Европейским сообществом). Крупными вехами на пути поступательного движения этих отношений стали  подписанное четыре с половиной года спустя (24 июня 1994 г.) Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, утвержденная на саммите в Петербурге в мае 2004 г. концепция формирования четырех Общих пространств: экономического; свободы, безопасности и правосудия;  внешней безопасности и пространства науки, образования и культуры. Дорожные карты по формированию Общих пространств, одобренные на саммите в Москве в мае 2005 г. остаются ключевым треком взаимодействия России и ЕС. С 1 июня 2007 г. вступило в силу Соглашение между Россией и ЕС об упрощении визового режима и реадмиссии, призванное стимулировать человеческие и профессиональные контакты, туризм.

Сегодня Россия и ЕС являются важнейшими партнерами в целом ряде ключевых сфер. Годовой товарооборот превышает 370 млрд. евро. Россия является третьим после США и Китая торговым партнером ЕС. На долю Евросоюза приходится более половины товарооборота России и более 2/3 накопленных иностранных инвестиций в российскую экономику. Россия прочно удерживает за собой позицию важнейшего для ЕС поставщика природного газа, на четверть удовлетворяя суммарные потребности в нем стран-членов ЕС, и второго по значению экспортера  нефти и нефтепродуктов.

Ближайшие задачи связаны с завершением переговоров по безвизовому режиму, налаживанию эффективного и нацеленного на результат взаимодействия во внешнеполитической сфере, включая кризисное регулирование, и начало диалога по сближению концепций социально-экономического развития России и ЕС на период до 2020 г. Особое значение в условиях мирового финансового кризиса приобретает одобренная на 25 саммите Россия-ЕС инициатива об учреждении «Партнерства для модернизации», призванного служить гибкими рамками для продвижения реформ, укрепления экономического роста и повышения конкурентноспособности России и Евросоюза.

В целом российско-есовское партнерство призвано стать одной из ключевых опор поддержания стабильности и благополучия не только в Европе, но и в мире. Мы активно взаимодействуем в «квартете» международных посредников по ближневосточному урегулированию, на переговорах «5+1» по иранской ядерной проблеме, в целом ряде других международных и региональных форматов. Понимание общей  ответственности за поиск адекватных ответов на современные вызовы и угрозы, солидный и, по преимуществу, позитивный фундамент традиционных, порой многовековых отношений с большинством стран-членов Евросоюза,  взаимосвязь исторических судеб - все это, в принципе, придает партнерству России и Евросоюза  необратимый, страте-гический характер.

И тем не менее, как показывает развитие кризиса вокруг Украины, есть вопросы, по которым мы говорим как бы на разных языках. В результате диалог Россия – ЕС, развивающийся непросто, но в целом конструктивно, с желанием понять друг друга, постепенно превращается в два монолога, участники которого не только не слышат, но и порой просто не прислушиваются к аргументам другой стороны. Это опасный путь, поскольку когда отметаются аргументы, начинаются санкции. За ними следуют ответные санкции – и, если цепная реакция инерционных рефлексов, поведенческих стереотипов не будет своевременно остановлена, то рано или поздно встанет вопрос, почему не сработала страховочная сетка многопланового сотрудничества, созданная совместными усилиями в сложнейших условиях геополитических сдвигов конца XX - начала XXI вв.? Не придется ли нам всем вместе отвечать нашим детям и внукам на еще более трудный вопрос: как так вышло, что на поворотном этапе истории человечества страны, заявляющие о приверженности общим ценностям демократии, свободного рынка, прав человека, не смогли понять друг друга?

Вряд ли наших потомков удовлетворит, если каждый из нас изложит свою версию случившегося. Это только современникам кажется, что история – это соревнование нарративов. У потомков иная, очищенная от конъюнктуры и идеологии шкала оценок. В логике истории и победы, и поражения становятся либо проявлением коллективного разума и коллективной воли, либо констатацией их отсутствия.

Поэтому, как говорят дипломаты, «let’s compare our notes» - давайте сравним наши базовые установки.

2.

В европейском нарративе воссоединение Крыма с Россией называется аннексией, а наша линия в украинском кризисе воспринимается как проявление имперских рефлексов, имеющих в подтексте стремление вос-создать Советский Союз. В основе подобных оценок, если называть вещи своими именами, лежит ситуация со своего рода «перетягиванием каната» в вопросе об ориентации Украины – на евроинтеграцию в рамках «Восточного партнерства» или на Таможенный союз как часть выдвинутого Россией проекта Евразийского союза (ЕАС), - сложившаяся в связи с саммитом Евросоюза в Вильнюсе в ноябре 2013 г.

Неспособность или нежелание договориться по сугубо техническим вопросам вхождения Украины в зоны свободной торговли  со своими соседями выглядит как досадное недоразумение. Стратегические цели и ценностные ориентиры России и Евросоюза совпадают в главном – обоюдной заинтересованности в строительстве нового, более безопасного и открытого мира, Европы без разделительных линий. В этом смысле идея создания Евразийского союза и те практические шаги, которые предприняты для ее реализации, отражают, прежде всего, тенденцию к реинтеграции евразийского экономического пространства, вытекающую как из глобальных процессов, в т.ч. из интеграционного опыта Европы, так и объективной заинтересованности России и других постсоветских государств в устойчивом развитии. Трактовать проект ЕАС как попытку реанимировать Советский Союз принципиально неверно. За двадцать лет, прошедшие после распада СССР, нынешние и потенциальные участники проекта состоялись как независимые государства. По какому сценарию будет реализовываться евразийская идея, зависит от суммы факторов, среди которых можно выделить степень привлекательности России как экономического партнера и гаранта безопасности в условиях сохраняющейся глобальной и региональной нестабильности. При благоприятных условиях она может стать частью проекта Большой Европы от Атлантики до Владивостока, формой укрепления и наполнения новым содержанием наших исторически сложившихся связей со странами Азии и Европы. Но не попыткой повернуть историю вспять: геополитика, как и история, не имеет сослагательного наклонения.

Для объективной оценки ситуации, в которой мы все оказались, важно не переставлять местами причину и следствие. Для непредвзятого наблюдателя вполне очевидно, что кризис на Украине – не результат геополитических планов Кремля, а реакция на государственный переворот в Киеве, свергнувший законно избранного, хотя и далеко не безупречного по своим действиям – и бездействию – президента. Ситуацию на Украине дестабилизировали боевики «Правого сектора» с их антироссийскими, русофобскими лозунгами, расколовшими страну. И те, кто начал свое пребывание во власти с отмены официального статуса русского языка, явившегося историческим компромис-сом на пути формирования демократической идентичности Украины как суверенного государства, принимающего общие европейские ценности.

Слов нет, киевский Майдан – сложный, не во всех своих проявлениях изученный и понятый феномен во многом стихийного народного выступления против коррумпированности и бессилия власти, агрессивного эгоизма олигархов. Но символами его стали и те неведомые (пожалуй, только нынешним украинским властям) снайперы, спровоцировавшие кровавую бойню на улицах Киева, и зам. госсекретаря США Виктория Нуланд, прямо, можно сеазать, демонстративно вмешивавшаяся в начинавшееся гражданское противостояние на Украине. Картина была бы неполной, если не упомянуть и очень заметных в то время на Майдане «младоевропейцев», которые делились опытом люстрации, преследования инакомыслящих, подливающего масла в огонь социальной поляризации украинского общества. Очень похоже, что именно эти силы жаждали реванша – за разочаровавшие их итоги вильнюсского саммита «Восточного партнерства».

Кремль же в эти смутные дни – напомним - был занят вовсе не разработкой коварных планов аннексии Крыма или ввода войск в Восточную Украину, а сочинской Олимпиадой, которая была задумана и осуществлена как грандиозный символ открытости миру новой, если хотите, путинской России. Думаю, что атмосфера олимпийского единения сыграла свою роль в том, что когда в Киеве пролилась кровь, представитель России принял участие в выработке компромиссных соглашений между Майданом и правительством Януковича, подписанных 21 февраля и гарантированных Евросоюзом. Это был путь к конституционному урегулированию кризиса, и мы его поддержали. Но, как вскоре выяснилось, для одних Олимпиада – это праздник спорта и мира, а для других – отвлекающий фактор, под шумок которого можно попытаться, как М. Саакашвили в 2008 г., обделать свои делишки. Логика столь же циничная, что и тупиковая.

Все, что произошло потом, после окончания Олимпиады, - это следствие, а не причина. После свержения законно избранного президента и отказа от договоренностей 21 февраля все последующие ходы с нашей стороны были вынужденными и определялись логикой нараставшего противостояния. И категорическим императивом защиты интересов русскоязычного населения  Украины. Судьба Крыма была определена беспрецедентными в своей убедительности итогами референдума 16 марта. Россия лишь обеспечила свободу волеизъявления народа Крыма в условиях, когда силы, пришедшие к власти в Киеве, оказались неспособны выполнить свои обязательства, в том числе в соответствии с входящей в международную практику нормой «ответственности по защите» (R2P).

Понятно, что возможны различные прочтения этой нашей позиции. Как ни крути, а территориальная целостность нашего западного соседа была   нарушена. Но справедливо ли возлагать ответственность за это только на Россию? Только ли мы повинны в том, что за последние 20 лет так и не было найдено взаимоприемлемого формата сотрудничества двух братских государств? Вспомним хотя бы реакцию Брюсселя на предложение Януковича после вильнюсского саммита о трехсторонних переговорах между Украиной, Россией и Евросоюзом, которое вполне могло бы положить конец «перетягиванию каната» в вопросе об ориентации Киева. Эта возможность не была своевременно использована, но, надо надеяться, не утрачена.

Не надо только пытаться форсировать сложные, рассчитанные на историческую перспективу процессы. Не надо в реальной политике оперировать виртуальными конструкциями, построенными на сомнительных поведенческих стереотипах. Если что-то и может вернуть нас во времена холодной войны, то это цепная реакция взаимных ошибок, порожденная раздвоенностью сознания, своего рода эффектом «смешения языков», Вавилонской башни XXI века.

3.

У крымского кризиса есть и более широкий контекст. Он выглядит как частный случай общей разбалансированности ситуации в мире. Миропорядок, приходящий на смену холодной войне, выстраивается хаотически, как набор конструктивных и не очень конструктивных двусмысленностей. Окончание блокового противостояния после распада Советского Союза, глубокие политические сдвиги в странах Восточной Европы, на Балканах были восприняты на Западе (во многом справедливо) в качестве исходной точки глобальной трансформации международных отношений. Однако, окончание холодной войны не сопровождалось разработкой договоренностей о содержании и формате такой трансформации. Не были адаптированы к изменившемуся балансу сил в мире и действующие структуры обеспечения международной безопасности, включая ООН.

В этих условиях ценности, победившие в холодной войне, - демократия, права человека, рыночная экономика – начали восприниматься нашими западными партнерами не только как необходимая предпосылка устойчивого развития (с чем Россия, в принципе, согласна), но и одновременно как регулятор и критерий прогресса. Как результат на Западе сформировалось, на наш взгляд,   идеологизированное понимание демократии как панацеи от всех социальных бед и, соответственно, главного компонента нового миропорядка. Однако реальная картина мира оказалась гораздо сложнее. Императивы геополитики, конфликт индивидуальных и групповых интересов в современном мире по-прежнему превалируют над идеологией. Пожалуй, главный урок прошедших лет состоит в том, что любая чрезмерно идеологизированная, а, следовательно, безальтернативная система, включая демократическую, нежизнеспособна по определению. Тем более когда ее сторонники пытаются навязать своим партнерам «в одном пакете» с демократией собственный набор неолиберальных ценностей, порой далеко уходящих от традиционного понимания нравственности в христианской культуре.

Россия устала от «двойных стандартов». По собственному многовековому опыту мы знаем, что отношение в мире к нам менялось в лучшую сторону, в основном, в часы тяжелых испытаний – в 1812 году, когда Наполеон завяз в русских снегах, а казаки генерала Платова через два года вошли в Париж, накануне и во время Первой и Второй мировых войн, в которых Россия выступала фактически в роли стратегического тыла Европы. Тем большим шоком для нас, положивших на алтарь нашей общей Победы 27 миллионов жизней своих сограждан, стала резолюция Европарламента, поставившая коммунизм на одну доску с фашизмом. Трудно не видеть, что и сегодня наиболее болезненная линия раздела украинского общества проходит по вопросу об отношении к итогам Второй мировой войны, георгиевским ленточкам, дате Дня Победы. Эти вопросы только на первый взгляд не имеют прямого отношения к обсуждаемой нами теме. Очень даже имеют, поскольку политизированное прочтение истории, в котором, как правило, нет места осмыслению собственных ошибок, - это самый короткий путь к их повторению.

Специфика переходного периода, в котором находится Россия, состоит в том, что в силу противоречивой динамики мировых событий, незавершенности радикальных политических и социально-экономических реформ, осуществля-емых после 1991 года, поиск оптимальной, соответствующей национальным интересам и глобальным трендам политики происходит эмпирически, путем проб и ошибок. За прошедшее двадцатилетие в России, по крайней мере, трижды кардинально менялась парадигма внешнеполитического позициониро-вания. Перестройка прошла под знаком навеянных Ф. Фукуямой мечтаний о конвергенции двух мировых систем, «лихие 90-ые» - в попытках адаптироваться к жестким реалиям однополярного мира, «нулевые» с их стихийно выстраивающейся многополярностью могут стать «конвергенцией конверген-ции», совместив мечты с реальностью. В этом направлении эмпирически, наощупь движется не одна Россия, но весь мир, повинующийся если не коллективному разуму, то коллективному инстинкту самосохранения.

4.

Как обеспечить поступательное развитие этого движения?

В стратегическом плане, как показывают уроки украинского, а ранее сирийского кризиса, для избежания рецидивов выхода локальных кризисов в опасную фазу нужно, наконец, начать договориваться по базовым понятиям формирующейся новой системы глобальной безопасности. Выступая в Калининграде, на родине Эммануила Канта, нельзя не вспомнить о его идее «Вечного мира» как этической задаче, связанной с нравственным совершенствованием человека.  Задача архисложная, поскольку речь пойдет о вещах, которые практические политики всегда считала уделом идеалистических мечтаний философов, интеллектуальной элиты человечества. О нравственной основе глобализующегося мира, о самоограничении как предпосылке гармоничного развития, о разных моделях демократии, религиозной и этнической толерантности, гражданских правах и нравственных обязанностях, положении национальных меньшинств. Наконец, о давно назревшей необходимости привнести в международные отношения те же принципы плюрализма мнений, которые лежат в основе демократических систем на национальном уровне. И о многом другом, без чего урегулировать новые локальные кризисы будет все труднее.

Такая постановка вопроса только на первый взгляд кажется оторванной от реальности. Мир стремительно и, повторим, хаотически меняется. Угрозы глобальных потрясений перемещаются из традиционной сферы геополитики в область мягкой силы. В основе будущих войн могут лежать только виртуальные, искусственно искаженные стереотипы массового сознания. Украинский кризис дает в этом отношении немало пищи для размышления.

Разумеется, гармонизация мира через гармонизацию наших представлений о нем, - скорее, процесс, чем результат. Процесс, в котором помимо политиков и дипломатов должны участвовать историки, философы, бизнесмены, студенты, домашние хозяйки. Представители развитых демократий – и исламисты, защитники прав сексуальных меньшинств – и их противники. Саудовцы, израильтяне, иранцы, русские, американцы, украинцы, немцы, китайцы, французы, поляки - все. Организацию такого диалога вполне могла бы взять на себя ООН или европейские структуры. Его естественное место – в социальных сетях. В эпоху Интернета народ умнеет быстрее своих правителей.

Сегодня это может показаться очередным проявлением российской прекраснодушной мечтательности. Но завтра – кто знает? - из этого может вырасти алгоритм строительства нового, более безопасного и единого в своем разнообразии мира.

Мира, в котором два монолога сольются в диалог.

Источник: РСМД / БФУ им. И.Канта