Отношения России и Европейского союза прошли за 10 лет полный цикл. В начале 2000-х доминировали ожидания интенсивной совместной работы и преисполненные энтузиазма надежды на качественное сближение, а то и интеграцию. С начала 2010-х царит взаимное раздражение, а повестка дня сузилась до считанного числа пунктов.
В чем причина кризиса связей России и Европейского союза, которые по всем объективным показателям являются идеальными взаимодополняющими партнерами? Есть несколько факторов, которые обусловили нынешнее состояние. Пойдем от частных к более общим.
Во-первых, идейно-политическое расхождение. В постсоветское время, а оно продолжалось примерно до конца 2000-х, и Россия, и Евросоюз существовали в парадигме, порожденной переломом рубежа 1980-90-х годов. Предполагалось, что Россия по умолчанию стремится к созданию у себя какой-то разновидности европейской модели, а Европа поощряет ее на этом пути, параллельно становясь все более крупным, сильным и консолидированным игроком на мировой арене. Шероховатости по мере движения нарастали, но ни та, ни другая сторона не объявляли, что готовы развернуться.
Окончание постсоветской эпохи в России означало пересмотр установок, которые казались само собой разумеющимися на первом этапе трансформации. Исчерпание идейного багажа, связанного с европейским транзитом после коммунизма (а Россия при всей ее специфике долгое время руководствовалась им), пробудило к жизни идеологические искания, которые обратились к досоветской традиции. Это отчасти повторяло то, что происходило в странах Восточной и Центральной Европы сразу после падения «железного занавеса».
В случае с Россией всплеск такого рода настроений и устремлений случился много позже, когда страна преодолела последствия шока, порожденного распадом СССР. И поскольку вопрос о евроинтеграции в отношении России никогда никем не ставился, внешнего ограничителя для консервативных исканий нет, а внутри страны они должны сами прийти к какому-то логическому результату. Как бы то ни было, неприятие многих аспектов европейской политики, которое в той или иной форме существовало всегда, сейчас оформилось в достаточно стройный традиционалистский нарратив.
В свою очередь, Европа тоже менялась в идеологическом плане. За 20 лет она заметно сместилась к намного более либеральному пониманию демократии как
максимально чуткого отношения прежде всего к меньшинствам и подчеркнуто секулярного устройства. Стандарты нормального современного государства, как их понимают сегодняшние европейцы, довольно далеко ушли от стандартов, существовавших 25 лет назад.
Связано это как с общей логикой развития западной модели, так и со спецификой Старого Света, который является прибежищем растущего числа выходцев из других частей мира, прежде всего мусульман. Стремление безболезненно интегрировать приезжих обуславливает сознательное смягчение, размывание традиционных европейских представлений в пользу большей гибкости модели. Однако попытка представить это как универсальный и обязательный для партнеров ЕС стандарт общественного устройства наталкивается на непонимание многих внешних собеседников, но особенно яркая коллизия возникает с Россией, которая как раз переживает противоположный консервативный тренд, хотя еще совсем недавно не отрицала своего стремления идти в ногу с Европой.
Во-вторых, институциональный кризис и конкуренция проектов. Расширение Европейского союза и его реформирование для углубления интеграции привели к тому, что функциональность объединения заметно снизилась. Внутренний дисбаланс ЕС сказывается на его дееспособности, в особенности это проявляется в сфере внешних связей. Евросоюз как единый политический игрок в мире не состоялся. Более того, попытка его создать привела к тому, что вес и влияние отдельных стран, которые еще 10 лет назад были заметны (Франция, Германия, Великобритания), нивелировались. То есть углубление интеграции не повысило общие возможности, а сократило индивидуальные. Последовательное схлопы-вание амбиций - сначала глобальных, а потом и региональных на Ближнем Востоке - привело к тому, что «Восточное партнерство», программа привлечения постсоветских стран, оказалось принципиально важным для доказательства внешнеполитической состоятельности и привлекательности ЕС.
Россия в то же время сформулировала свое интеграционное предложение - Таможенный союз, который должен перерасти в Евразийский экономический союз. И страны, расположенные между Россией и Евросоюзом, оказываются предметом не абстрактной, а совершенно конкретной конкуренции. Это, в свою очередь, вывело на первый план в Европейском союзе страны, наиболее активно выступающие за ограничение амбиций России, - Польшу, государства Балтии, Швецию. Спортивный азарт охватил и Германию. При этом реальная ценность Украины как участника каких-либо интеграционных форматов даже не нулевая, а отрицательная - настолько проблемная и раздерганная страна способна только расшатывать любую структуру.
В-третьих, общее изменение баланса сил в мире. Сдвиг экономической и политической активности в сторону Азии заставляет Россию менять систему приоритетов. И дело не в отношении к Европе, а в объективном факте - только та страна, которая имеет прочные и солидные позиции на Тихом океане, имеет основания претендовать на роль великой державы в XXI веке. Так же как когда-то это были позиции на Черном и Балтийском морях. Чтобы добиться этого, России нужно бросить все силы на реализацию комплексной стратегии поворота в АТР, которая должна включать в себя программу развития Сибири и Дальнего Востока, а также стратегическое позиционирование в азиатско-тихоокеанской геополитической структуре. И продолжать рассматривать все свои действия сквозь призму отношений с Европой просто не имеет смысла. Поэтому приоритеты смещаются с запада на восток по совершенно естественной причине, а битвы за Украину или установка «Искандеров» в ответ на ЕвроПРО - дань инерции и доигрывание прошлых игр.
Источник: Европейский клуб
