Многостороннее разоружение потребует жертв

Денонсация 2 августа с.г. по инициативе США Договора по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД от 1987 года) угрожает вызвать цепную реакцию распада всей построенной за последние полвека системы контроля над ядерным оружием. Под сомнением продление срока действия Договора по стратегическим наступательным вооружениям (ДСНВ-3 от 2010 года) и тем более следующее стратегическое соглашение. Угроза нависла над договорами о нераспространении ядерного оружия и о запрещении его испытаний. Такая ситуация чревата развертыванием неконтролируемой многосторонней гонки ядерных и неядерных, наступательных и оборонительных вооружений. 

Денонсация 2 августа с.г. по инициативе США Договора по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД от 1987 года) угрожает вызвать цепную реакцию распада всей построенной за последние полвека системы контроля над ядерным оружием. Под сомнением продление срока действия Договора по стратегическим наступательным вооружениям (ДСНВ-3 от 2010 года) и тем более следующее стратегическое соглашение. Угроза нависла над договорами о нераспространении ядерного оружия и о запрещении его испытаний. Такая ситуация чревата развертыванием неконтролируемой многосторонней гонки ядерных и неядерных, наступательных и оборонительных вооружений.

Крутой поворот

Этот опасный перелом назревал давно и произошел далеко не случайно. В ряде стран нарастало давление военно-промышленных комплексов и группировок великодержавных шовинистов. Процесс стал обслуживаться большой военно-политической идеологией, завоевавшей популярность в политических и профессиональных кругах некоторых государств. Как и всякая идеология, она основывается на амальгаме разных мифов о прошлом, настоящем и будущем стратегических отношений ядерных держав.

Один из мифов состоит в том, что после глубоких сокращений ядерного оружия его применение больше не станет вселенской катастрофой и ядерную войну можно начать и выиграть. Другой – что новые системы оружия и военные технологии не поддаются прежним методам ограничения вооружений. Еще один заключается в том, что поскольку биполярный мир прошлой холодной войны (альянсы США против лагеря СССР) ныне сменился на многополярность, постольку это требует замены двустороннего сокращения ядерного оружия на многосторонние меры.

Все эти аргументы стоят отдельного рассмотрения, но прежде всего имеет смысл остановиться на последнем. Ведь он стал одним из двух официальных поводов выхода США из ДРСМД (помимо обвинения России в его нарушении), а также используется в Вашингтоне против продления срока действия ДСНВ-3 и двусторонних переговоров с Россией о следующем соглашении по стратегическим вооружениям.

А есть ли многополярность?

Поскольку речь идет о ядерном оружии, следует обсуждать не многополярность вообще, а ее ядерное измерение. Дополняя пробелы открытых официальных данных СССР/РФ и США экспертными оценками (например, Стокгольмского института мира – известного СИПРИ), можно подсчитать, что к началу 1990-х годов семь ядерных государств того времени (СССР, США, Великобритания, Франция, КНР, Израиль и ЮАР) имели в сумме примерно 46 тыс. ядерных боезарядов. Из них на две сверхдержавы приходилось 98%. Когда в 2010 году был заключен последний двусторонний Договор СНВ-3, ядерная «девятка» (в нее вошли Индия, Пакистан и КНДР, а ЮАР – вышла) имела в совокупности около 26 тыс. боезарядов, а доля двух ведущих государств составляла 95%. В настоящее время в мире суммарно насчитывается примерно 15 тыс. ядерных боеприпасов (включая находящиеся в складском резерве, а также ожидающие утилизации), из которых 92% приходится на Россию и Соединенные Штаты.

Таким образом, за 30 лет произошло глубокое снижение общего количества ядерного оружия в мире, но удельный вес двух сверхдержав уменьшился весьма незначительно. Если учитывать все виды и типы ядерного оружия, то у каждой из них такой арсенал в 3–4 раза больше (по 4–5 тыс. единиц), чем у остальной ядерной «семерки» в совокупности. Иными словами, в мировой ядерной расстановке сил не случилось революционных перемен, которые сделали бы неприемлемым продолжение двустороннего процесса.

Российская территория в отличие от американской находится в пределах досягаемости носителей ядерного оружия всех остальных восьми ядерных государств. Впрочем, ситуация не так страшна, как кажется на первый взгляд. Отношения России с Великобританией и Францией как членами НАТО в ядерном контексте определяются ее отношениями с США. Две европейские державы никогда самостоятельно не нападут на Россию, они вполне открыты по части своих ядерных сил, существенно уменьшили их в последние десятилетия и планируют дальнейшее сокращение (Великобритания сейчас имеет 200, а Франция – 300 боезарядов).

Ядерный потенциал остальной «пятерки» не направлен против России ни поодиночке, ни коллективно. Китай, стратегический союзник РФ, ориентирует свои ядерные силы на США и Индию. Индия, давний друг России, направляет оружие на КНР и Пакистан, а последний – всецело на Индию. КНДР – на зарубежные базы США в регионе. Израиль негласно держит под ядерным прицелом соседние исламские государства, которые не признают его права на существование и спонсируют атаки суннитских и шиитских террористов.

Поэтому у России нет нужды поддерживать суммарный потенциал ядерного сдерживания против совокупности ядерных сил остальной «восьмерки». Что достаточно для сдерживания США – с избытком хватает для устрашения остальных ядерных государств всех вместе или по отдельности.

Лирика и проза многостороннего разоружения

Конечно, было бы замечательно, если бы после глубокого снижения ядерных арсеналов России и США к ограничению такого оружия присоединились остальные страны. Вся штука, однако, в том, что ограничение оружия такой сложности, дороговизны и огромной важности для национальной безопасности государств не предпринимается из общих благих побуждений. Как показал полувековой опыт переговоров и десятка крупнейших договоров между СССР/Россией и США, подобные соглашения достигаются лишь при наличии ряда вполне прагматических условий.

Во-первых, государство идет на указанные меры только в обмен на физическое ограничение вооружений другой страны. Это предполагает наличие у них отношений взаимного ядерного сдерживания и политической воли для обоюдного снижения взаимной угрозы и финансовых затрат. Во-вторых, желателен примерный объективный паритет сил. Он не обязательно нужен для сдерживания, но уравнивает заинтересованность сторон в договорах, причем ни одна из них не согласится юридически легализовать превосходство другой.

В-третьих, предметом договора являются только сопоставимые классы, виды и типы вооружений, хотя внутри договоров нередко предусматривается «размен» ограничений разных систем оружия. Наконец в-четвертых, решение столь кардинальных вопросов предполагает адекватную систему верификации, а технические возможности последней во многом определяют пределы достижимых договоренностей.

Поэтому к переговорам США и России по сокращению ядерного оружия не могут просто взять и ради всеобщего блага присоединиться страны остальной «семерки». Это объясняется отсутствием между ними или отношений взаимного ядерного сдерживания или паритета, несопоставимостью наличных систем оружия, либо невозможностью надежной верификации соглашений. Необходимые объективные условия (прежде всего взаимное сдерживание и паритет) присутствуют лишь в стратегических отношениях между Россией и США, между США и КНР (с оговорками по поводу паритета), а также между Индией и Пакистаном.

Новый китайский синдром

Необходимость подключения Китая к соглашениям об ограничении вооружений средней и стратегической дальности стала официальной позицией администрации Трампа как в связи с выходом из ДРСМД и возможностью его замены на новое соглашение, так и по вопросу переговоров о следующем договоре СНВ.

Пока Пекин категорически отвергает предложения Вашингтона по обеим темам, присоединившись к Москве с осуждением отказа США от ДРСМД. Интересно отметить двойной поворот традиционной позиции России, которая до конца 2018 года весьма скептически относилась к ДРСМД (он оценивался как «одностороннее разоружение» СССР, подписанное «бог знает почему») и которая 10 лет настаивала на подключении к договору третьих государств с аналогичными системами оружия. Правда, поддержав КНР в отказе от переговоров, Россия предложила подключить к ним Великобританию и Францию. Но это в корне изменило бы предмет договора ввиду отсутствия у этих двух стран наземных ракет средней и меньшей дальности.

Отношение Пекина к данному вопросу, по всей видимости, диктуется крайне консервативной позицией китайского военно-политического аппарата и мотивами внешней пропаганды (мол, Китай принадлежит к лагерю неприсоединившихся стран, а не к дуумвирату ядерных сверхдержав). При этом КНР держит свои ядерные силы и программы их развития в полной тайне и имеет финансовые и промышленно-технологические возможности существенно (в разы) нарастить ядерный арсенал за десяток лет. Впрочем, если бы Китай изменил своим традициям и занял более гибкую позицию, то мог бы извлечь из этого немалые политические выгоды.

Как известно, США более всего опасаются китайских высокоточных ракет средней и меньшей дальности в обычном оснащении, которых насчитывают до 2 тыс. единиц и которые способны поражать американский флот и цели в Японии, Южной Корее, на Тайване и Гуаме. Причем сам Вашингтон после денонсации ДРСМД декларирует планы размещения в регионе как раз неядерных наземных баллистических и крылатых ракет средней дальности. Значит, в рамках следующего договора, к которому вроде бы призывает Вашингтон, речь пойдет о наземных ракетах средней и меньшей дальности и в ядерном и обычном оснащении (тем более что пока нет возможности их различить, а прежний ДРСМД относился ко всем таким ракетам независимо от класса их боезарядов).

Понятно, что ни США, ни КНР не согласятся легализовать превосходство другой стороны. Если равенство установят на уровне нынешних китайских ракетных сил средней дальности или под более низким потолком, то в чем может состоять стратегический интерес Пекина при ограничении или сокращении множества своих уже развернутых ракет? Поскольку КНР многократно уступает США и России по стратегическим вооружениям, скорее всего в качестве компенсации он потребовал бы засчета под общим равным для трех держав потолком всех крылатых ракет средней дальности морского базирования в любом боевом оснащении.

Таких средств у США имеется свыше 7 тыс. единиц на всех флотах и, видимо, много сотен у России (которая, по сообщению ее министра обороны, за последнее время увеличила их число в 30 раз). При этом огромную проблему верификации создает не только класс боезаряда, но и общее число таких ракет. Они размещаются в универсальных пусковых установках надводных кораблей (наряду с зенитными и противолодочными ракетами), на переоснащенных стратегических и многоцелевых подводных лодках, в том числе в торпедных аппаратах последних. Ко всему, мобильность кораблей и скрытность подводных лодок не позволяют ограничить и проверить их вооружения в региональном масштабе, и потому Китай будет вправе требовать глобальных потолков.

Приведенная гипотетическая позиция КНР, вполне обоснованная с точки зрения логики контроля над вооружениями, поставила бы США (и в известной мере Россию) в исключительно трудное положение. Они не готовы к радикальным мерам верификации на флотах и имеют военно-морские интересы во всех океанах мира. А Китай получил бы как большой политический бонус в случае тупика переговоров по вине партнеров, так и огромный стратегический выигрыш при достижении соглашения.

Что касается участия Китая в следующем договоре по СНВ, то проблемы двух сверхдержав могут быть еще больше. Например, КНР мог бы запросить равенства по стратегическим вооружениям на нынешнем китайском уровне (что потребовало бы сокращения потолков ДСНВ-3 на ядерные носители в 7–8 раз) или легализации права Китая нарастить свои вооружения такого класса в 7–8 раз до уровня России и США. Трудно сказать, что из двух вариантов вызвало бы больший ужас Вашингтона. То же относится к России, даже если попутно сбылась бы ее давняя мечта включить в соглашение английские и французские ядерные вооружения.

Впрочем, теоретически компромиссный вариант все же возможен. Например – заключить следующий договор СНВ в трехстороннем формате примерно на тех же уровнях носителей и боезарядов (сейчас соответственно 700 и 1550 единиц), но включить в него помимо стратегических вооружений наземные баллистические и крылатые ракеты средней дальности. Тогда Китай будет иметь право наращивать свои стратегические силы (ныне насчитывающие около 100 носителей), параллельно сокращая ракеты средней дальности, которые так беспокоят США. А две ядерные сверхдержавы смогут по своему усмотрению развертывать наземные ракеты средней дальности, но лишь за счет соразмерного сокращения своих стратегических вооружений.

С точки зрения идеала ядерного разоружения это было бы шагом назад по сравнению с положением до момента расторжения ДРСМД. Но это лучше того, что будет в отсутствие ДРСМД и при отказе от продления Договора СНВ-3 и заключения следующего стратегического соглашения. Остальные государства с их весьма скромными ядерными потенциалами способны выдвинуть еще более трудные условия своего подключения к двустороннему разоруженческому процессу России и США.

Главный вывод из сказанного состоит в том, что расширение формата контроля над ядерным оружием потребовало бы не только пересмотра нынешних позиций третьих стран. За него пришлось бы очень дорого заплатить и двум ядерным сверхдержавам – как говорится, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Пока эта идея не родила ничего конструктивного. Но в силу своей обманчивой простоты и убедительности она стала понятным для политиков и популярным среди общественности доводом в пользу прекращения двустороннего процесса сокращения ядерных вооружений России и США.

Туманные перспективы

Нет никакой ясности относительно того, согласятся ли две сверхдержавы принести большие политические и стратегические жертвы ради реального, а не умозрительного расширения круга участников контроля над ядерным оружием.

Несомненно, однако, другое. Если многосторонний формат ограничения вооружений будет признан слишком затратным, то прежний двусторонний процесс невозможно заменить предлагаемыми ныне расплывчатыми коллективными форумами общего диалога по стратегической стабильности, доверию и предсказуемости. Перед этим проектом ставится задача не ограничения вооружений, а предотвращения любых конфликтов и их эскалации. Однако без договоров по конкретным силам, видам и типам оружия, а также по режимам верификации такие переговоры обернутся пустым словопрением.

Яркий пример невозможности «доверия» в этой сфере без четкого договорно-правового режима продемонстрировали долгие препирательства Москвы и Вашингтона по дальности российских наземных крылатых ракет 9М729 и по классу (оборонительному или наступательному) американских ракет в пусковых установках ПРО в Румынии и Польше. Оба спора явились поводом для разрыва ДРСМД и полного краха доверия. Что касается «предсказуемости» в отсутствие конкретных договоров, стоит хотя бы напомнить об американской программе ПРО, которую США оправдывают ракетной угрозой Ирана и КНДР, а Россия воспринимает как способ «обнуления» ее стратегического ядерного потенциала сдерживания. Ни того, ни другого рокового для стратегической стабильности казуса не случилось бы при сохранении ограничений и режимов верификации Договора по ПРО и ДРСМД (в последнем случае этот режим завершился через 10 лет после подписания договора в 1987 году).

Между тем перед продолжением предметных переговоров Москвы и Вашингтона стоит множество серьезных задач. После денонсации ДРСМД двум державам следует как минимум принять обязательство не развертывать запрещенные Договором ракеты на Европейском континенте и согласовать соответствующие меры транспарентности применительно к имеющимся взаимным претензиям.

Затем необходимо продлить Договор СНВ-3 на пять лет после 2021 года и срочно начать диалог о следующем договоре. Его главная тема не столько понижение количественных потолков, сколько охват новейших систем стратегического оружия сторон и реалистические правила их засчета с целью укрепления стратегической стабильности, то есть устранение любых стимулов для первого удара. Только с опорой на переговоры по этим и другим темам ядерного разоружения, и никак иначе, могут в будущем сложиться политические и военные условия для продуманного придания процессу разоружения многостороннего характера.

Нынешнюю систему контроля над вооружениями не заменить никаким дипломатическим суррогатом. Если ее не удастся сохранить и углубить, то новому поколению лидеров и политических элит ведущих держав, как их предшественникам в годы прошлой холодной войны, придется в полной мере испытать на собственном опыте все издержки и опасности неограниченной гонки вооружений. И в конечном счете они все равно будут вынуждены вернуться к политике их материального ограничения и сокращения. Хотелось бы только надеяться, что это произойдет раньше, чем разразится ядерный катаклизм, и до того, как будет упущено слишком много времени и военные технологии бесконтрольно уйдут далеко вперед, а распространение ядерного оружия охватит новые страны и приведет его в руки международного терроризма.

---

Источник: Независимая Газета