Дипломатическая служба — моя жизнь

Бывают ситуации, когда решения можно и нужно принимать быстро, но любой экспромт хорош, когда он хорошо подготовлен. В нашей профессии экспромты возможны в определенных ситуациях, но нежелательны. Нужна хорошая, основательная подготовка, нужно методично выстраивать отношения, а не либо «с порога» вешаться друг другу на шею, либо, наоборот, отталкивать.

Одним словом, здоровый консерватизм в нашей профессии должен иметь место, он сохраняется и, думаю, сохранится. Благодаря этому и сама профессия имеет шансы сохраниться. Уже много лет идет дискуссия о будущем дипломатической профессии. Если говорить о крайних взглядах, которые высказываются в ходе дискуссии, они сводятся к тому, что «человеческая» дипломатия будет не нужна: гаджеты заменят, удешевят, ускорят контакты и в конечном счете сделают человеческие связи как минимум необязательными.

10 февраля в России отмечается День дипломатического работника. Люди, работающие на внешнеполитическом поле, — профессионалы с особым складом ума, с особыми характерами. Ежедневно дипломаты сталкиваются с разного рода вызовами, и они с ними (иногда невероятно тонко) справляются. Об особенностях, вызовах, преимуществах и недостатках нелегкой, но такой важной профессии «МК» поговорил с первым заместителем председателя Комитета по международным делам Совета Федерации, чрезвычайным и полномочным послом, экс-послом России в КНР Андреем Денисовым.

— Андрей Иванович, начнем с довольно философского вопроса: что для вас дипломатическая служба?

— Для меня дипломатическая служба — это моя жизнь. Во всяком случае, самая продолжительная, глубокая и, я бы сказал, серьезная часть моей жизни. Это не только профессия, но и вся жизнь.

— Когда началась ваша дипломатическая карьера?

— Смотря что считать дипломатической карьерой. У меня были разные периоды. Если считать началом карьеры получение образования, то я в 1974 году окончил факультет международных экономических отношений Института международных отношений с китайским языком. За рубеж, в Пекин, я попал во время преддипломной практики еще раньше, будучи студентом 5-го курса, — в 1973 году.

Дальше последовал целый ряд разного рода переходов. По окончании института учился в аспирантуре, занимался экономическими проблемами Китая, потом работал в КНР, в нашем торговом представительстве. Затем довольно продолжительное время — в Международном отделе ЦК КПСС, в китайском секторе, а затем уже в Министерстве иностранных дел.

Так что в МИДе я, можно сказать, с 1992 года. Но если предыдущую работу, связанную с нашими отношениями с Китаем, считать тоже в известной мере дипломатической, то с конца 70-х годов. 

— Как поменялась профессия с момента, когда вы в нее только входили, по сегодняшний день?

— Профессия менялась, как и любая другая, но дипломатия, наверное, в большей мере. Это связано как с изменением времени, исторической эпохи, так и со значительно более глубоким технологическим содержанием нашей жизни: средства связи, транспорт. Создается ощущение, что наш мир стал значительно меньше, потому что перемещение из точки А в точку Б осуществляется значительно быстрее. И самое главное — средства связи. Было время, когда, работая в Китае, мы общались с домом исключительно письмами, которые приходили и уходили раз в две недели. У нас не было даже нормальной телефонной связи. Сейчас же это чувство пребывания вдали от дома в значительной мере компенсируется благодаря средствам связи. Но это житейская сторона вопроса. В профессиональном плане все тоже очень сильно изменилось.

Было время, когда у нас мобильные телефоны были разве что в представлениях о будущем. Я хорошо помню, когда в 90-е годы они только появились, — я тогда работал в посольстве в Китае. Первые телефоны были лишь у посла, у меня и еще двух-трех человек. Это был в определенной степени эксклюзив. Я прекрасно помню, что быстрые на коммерческие решения китайцы в то время начали выпускать так называемые «мыльницы» — пластмассовые коробочки, которые были очень похожи на мобильные телефоны, и местные молодые люди преувеличенно громко в каких-то общественных местах разговаривали по этим «мыльницам»…

В связи с тем, что связь стала значительно быстрее, стали быстрее даваться поручения, если они имеют открытый характер. И, соответственно, быстрее следует реакция на эти поручения. Я бы с этим связал главное ощутимое в ежедневном режиме изменение. В остальном такая часть госслужбы, как работа на межгосударственном направлении, стала значительно более интенсивной, но в то же время здесь сохраняется элемент здорового консерватизма, который, на мой взгляд, необходим.

Бывают ситуации, когда решения можно и нужно принимать быстро, но любой экспромт хорош, когда он хорошо подготовлен. В нашей профессии экспромты возможны в определенных ситуациях, но нежелательны. Нужна хорошая, основательная подготовка, нужно методично выстраивать отношения, а не либо «с порога» вешаться друг другу на шею, либо, наоборот, отталкивать.

Одним словом, здоровый консерватизм в нашей профессии должен иметь место, он сохраняется и, думаю, сохранится. Благодаря этому и сама профессия имеет шансы сохраниться. Уже много лет идет дискуссия о будущем дипломатической профессии. Если говорить о крайних взглядах, которые высказываются в ходе дискуссии, они сводятся к тому, что «человеческая» дипломатия будет не нужна: гаджеты заменят, удешевят, ускорят контакты и в конечном счете сделают человеческие связи как минимум необязательными.

Если это и произойдет, то в каком-то уж очень отдаленном будущем. На обозримую перспективу я таких шансов не вижу.

— Вы говорили об экспромтах, которые не вполне желательны. В вашей практике случались нештатные ситуации, когда нужно было принять решение сиюминутно? 

— Такие ситуации бывали в жизни, и нередко. Когда я работал в Нью-Йорке, в Совете Безопасности ООН, там порой решения приходилось принимать быстро. Хотя ООН — не соревнование в красноречии, это нахождение баланса межправительственных позиций стран-участниц по тем или иным вопросам. Тем не менее складывались ситуации, когда приходилось реагировать без промедления. Такие моменты частенько и попадают в информационные сводки, потому что порой кажется, что только к этому и сводится работа дипломатов, хотя на самом деле это даже не верхушка айсберга, а лишь ее малая часть.

В принципе, наша работа делается в тиши кабинетов, переговорных комнат, в контактах, далеких от публичной сферы. В ней очень много рутины, выверки текстов, согласования тех или иных формулировок при подготовке, например, к государственным визитам руководителей государств. Такая черновая работа очень объемна. Она требует высокой квалификации, терпения, переговорных навыков. Она абсолютно непубличная. В этом ее ценность, потому что обнародовать можно уже достигнутые результаты. Но, прежде чем их достичь, нужно очень много поработать.

— Вы уже рассказывали о своей работе в КНР, но небольшой период времени вы были послом России в Египте. Это абсолютно разные страны, с непохожей культурой и менталитетом. Сложно ли дипломату перестраиваться в условиях, когда кардинально меняется регион его работы?

— Это сложно, но всегда интересно. Это своего рода личный вызов. Говорят, что время от времени надо менять профессиональную ориентацию. Не знаю, так это или нет. Я по большому счету ее особенно никогда не менял. Но внутри профессии такие перемещения могут быть. У всех, кто работает в этой области, так или иначе по-разному складываются карьеры, в хорошем смысле слова. Кто-то работает на одном направлении всю жизнь — либо в одном регионе, либо по какой-то проблеме (как нераспространение ядерного оружия, ограничение вооружений, подготовка и принятие международных правовых актов).

Есть еще один специфический момент — знание иностранного языка. Это играет важную роль. Причем не всегда с точки зрения наполнения работы, а с точки зрения познания страны пребывания. В Египте у меня была трудность: я совсем не знал арабского языка. Во время пребывания там для простого общения я что-то разучил, но этого явно было недостаточно для профессиональной работы, однако облегчало возможности установления контактов. Хотя весь тот уровень общения, на который я по работе выходил, как выяснилось, владел английским, французским языками. Поэтому проблем с коммуникацией не было.

Можно еще и вести себя по-разному. Можно формально выполнять свои служебные обязанности, сидеть в кабинете, готовить отчеты, мероприятия. А можно «растворяться» в том, что тебя окружает, глубже знакомиться со страной, пытаться проникнуться духом этой страны. Это уже личный выбор каждого. Не могу сказать, что одно лучше, а другое хуже. Все индивидуально, но мне всегда хотелось побольше узнать.

Это касается и Китая. Мне много лет, я уже больше полувека, хотя и с перерывами, профессионально занимаюсь отношениями с КНР, но до сих пор по старой переводческой привычке записываю в тетрадь какие-то незнакомые иероглифы и новые слова. Просто потому, что мне это интересно. Любая профессия лучше дается, если ее любить…

— Место пребывания влияет на собственный менталитет дипломата?

— Во многом это тоже зависит от человека. Есть фраза из старой классической философии о том, что бытие определяет сознание. Она, безусловно, действует во всех ситуациях. Вокруг тебя совершенно разные страны, культуры, менталитет у людей разный. Если в арабских странах принято демонстрировать доброжелательность, похлопывая по плечу, то в Китае и вообще в восточноазиатских культурах как раз наоборот: собеседника не сразу подпускают к себе. Обниматься с первой встречи точно не начинают. Там долго изучают, присматриваются, и когда возникают элементы доверия — тогда достигается уже серьезный уровень общения. Таких особенностей много.

— Чуть раньше вы затронули вполне житейскую тему: как в бытовом плане проявляется дипломатическая профессия. Возможно, очень личный вопрос, но с чем приходится сталкиваться семьям дипломатов? Это же, по сути, как жить с военнослужащим…

— В моем случае все было именно так, как вы сказали: как жить с военнослужащим. Если выбираешь эту профессию, нужно знать и понимать, какую цену мы за это платим. В моем случае это было чрезвычайно сложно. Моя жена была медиком, сложившимся специалистом в своей области, с хорошим профессиональным будущим, которым пришлось на каком-то этапе пожертвовать из-за того, что жизнь вынудила оторваться от своей профессии. Такое у нас бывает довольно часто.

Сейчас, кстати, приходится подстраивать личные планы не только женам, но и мужьям. Лет 50 назад почти невозможно было у нас встретить женщину-дипломата — сейчас же в любом нашем посольстве их немало.

У всех людей в семьях взрослеют дети, стареют родители. И то и другое зачастую требует вашего присутствия рядом. Нередко ситуация становится с личной точки зрения конфликтной. Вроде бы хорошее карьерное назначение, но как уехать, если больные родители останутся без постоянного ухода? Мы порой просто разрываемся в этих проблемах.

Многие семьи наших работников живут в разлуке. В обыденном представлении дипломатическая работа — это красивая жизнь, мероприятия протокольного характера, шампанское в бокалах… Но 80% нашего оперативного состава работает в совсем других условиях. Несколько десятков стран — государства со сложной военно-политической обстановкой, а то и с военными конфликтами, со сложной криминогенной ситуацией. Далеко не везде можно ехать с семьями. Социальный престиж и привлекательность дипломатической профессии не такие, как лет 40–50 назад, когда сам выезд за рубеж был каким-то эксклюзивом для наших людей. Сейчас же это привычная часть жизни.

— Частично это касается следующего вопроса, который мы хотели бы задать, — о преимуществах и недостатках вашей профессии. Вы уже некоторые назвали — чем бы еще дополнили этот список?

— Из преимуществ — глубокий интерес к самой профессии. Нет таких сфер деятельности, где не было бы если не фанатиков, то патриотов и защитников своей профессии, для которых приверженность ей — это существо их жизни. У нас, возможно, это проявляется в большей степени. Чего-чего, а интереса и разнообразия в нашей сфере более чем достаточно.

Как говорил один из моих посольских начальников, дипломатия — это не работа, а служба. Конечно, не столь строгая, как воинская, у нас все-таки немного больше гибкости в плане выбора вариантов. Но все равно эта гибкость условная, все равно это служба.

— Много молодых идут в дипломатическую профессию, зачастую руководствуясь внешней картинкой, но не зная до конца, с чем им придется столкнуться на практике. Что бы вы посоветовали молодым дипломатам?

— Не воспарять далеко в своих мечтаниях. Все будет. Если пытаться выстраивать свое будущее, то надо стремиться к неким высоким целям, потому что они достижимы. Как молодому офицеру — стать генералом, так и молодому дипломату — стать послом. Естественно, с неба ничего не падает. Когда я оканчивал институт и начинал работать, мне и в голову не приходило, что когда-то стану послом. Это ведь складывается у всех по-разному. Но отдавать себе отчет в том, что тебя ждет, надо. Для этого даются пять лет учебы. Изучение языков требует повседневных усилий, времени. И ты должен понимать, во что инвестируешь свое время и силы, выстраивать свой жизненный порядок с прицелом на будущее. Оно непредсказуемо, разумеется, но все равно должен быть внутренний стержень, который настраивает на то, чтобы держаться пути, который избрал в молодости.

Пользуясь случаем, я всех, кто так или иначе связан с этой профессией, и их близких хотел бы поздравить с Днем дипломатического работника. И главное — пожелать удачи! Принято желать здоровья, счастья, благополучия — и этого, конечно, тоже, но у нас самое распространенное пожелание — это пожелание удачи. В нашей профессии она имеет какую-то повышенную ценность.