Будь готов – всегда готов? Китай в эпоху перемен

Перемены в США до конца непонятны. Спор идёт о том, справится Трамп с теми задачами, которые он поставил, или нет.

Одни утверждают, что он обречён на провал – не будет никакой новой великой Америки. Это, своего рода, агония американского империализма, который предпринимает последние усилия, чтобы сохранить свою глобальную гегемонию, но при этом обречён. Второй подход сводится к тому, что Америка сжимается, сокращается. Она уходит из тех сфер и стран, где ей больше нечего делать, но собирается сконцентрировать все свои силы в одном полушарии, построить бастион и быть «гегемоном половины мира», оставаясь в этом статусе всерьёз и надолго.

Больше всего меня заинтересовали рассуждения китайских коллег о том, что Трамп и его команда ведут себя как хунвейбины. Когда об этом рассуждают китайцы старшего поколения, которые помнят времена «культурной революции» лично, это кажется удивительным. Хунвейбины мечтали о царстве мировой справедливости, равенстве, чтобы не было эксплуататоров, чтобы все угнетённые стали свободными. Это очень плохо соотносится с повесткой дня Трампа.

Для Китая перемены, которые происходят сейчас, не являются абсолютно неожиданными. О них думали, к ним очень долго готовились. Темпы подготовки были ускорены после того, как Китай увидел тот масштаб давления, санкций и ограничений, с которыми пришлось столкнуться России три года назад. О том, как Китай встречает эпоху перемен, Фёдору Лукьянову рассказал Александр Ломанов, заместитель директора ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН.

Фёдор Лукьянов: Какие в Китае настроения на фоне волны перемен в США?

Александр Ломанов: Перемены в США до конца непонятны. Спор идёт о том, справится Трамп с теми задачами, которые он поставил, или нет.

Одни утверждают, что он обречён на провал – не будет никакой новой великой Америки. Это, своего рода, агония американского империализма, который предпринимает последние усилия, чтобы сохранить свою глобальную гегемонию, но при этом обречён. Второй подход сводится к тому, что Америка сжимается, сокращается. Она уходит из тех сфер и стран, где ей больше нечего делать, но собирается сконцентрировать все свои силы в одном полушарии, построить бастион и быть «гегемоном половины мира», оставаясь в этом статусе всерьёз и надолго.

Больше всего меня заинтересовали рассуждения китайских коллег о том, что Трамп и его команда ведут себя как хунвейбины. Когда об этом рассуждают китайцы старшего поколения, которые помнят времена «культурной революции» лично, это кажется удивительным. Хунвейбины мечтали о царстве мировой справедливости, равенстве, чтобы не было эксплуататоров, чтобы все угнетённые стали свободными. Это очень плохо соотносится с повесткой дня Трампа.

Потом мне пришла в голову простая мысль, что они таким образом хотят сформулировать то, что открыто выражать не столь политкорректно. Они сравнивают их не совсем с хунвейбинами, а с Мао Цзэдуном поздних лет. Именно Мао поднял хунвейбинов против партии и той административной системы, которую создал. И, если заменить хунвейбинов на Мао Цзэдуна, тогда всё становится более понятным. Это вождь, глава системы, который поднимает доступные ему кадровые административные ресурсы на сокрушение той системы, которую он возглавляет. В отличие от Мао Трамп, конечно, лично эту систему не строил, но в данном случае сходство я вижу.

Американский опыт всё больше и больше напоминает китайцам о том, как можно сокрушить систему, желая её реформировать. Мао Цзэдун – первая точка отсчёта, Горбачёв – вторая.

Фёдор Лукьянов: То есть это негативная оценка? 

Александр Ломанов: Скорее, да. 

Фёдор Лукьянов: Мы как-то разговаривали с вами не так давно о том, что «культурная революция» для китайцев – не такое однозначно плохое событие, как это трактовалось в Советском Союзе.

Александр Ломанов: Да. Это изменение исторической памяти, которое произошло за минувшие десять-пятнадцать лет, в том числе в связи с руководящим указанием о том, что нельзя использовать период правления Мао Цзэдуна, чтобы отрицать реформы. Но точно так же нельзя использовать период реформ для того, чтобы отрицать период правления Мао. 

Фёдор Лукьянов: Любые параллели сбивают с толку, но задуматься надо. Я заметил, что китайцы постоянно включают в разговор тему Европы: что с ней будет, как скажется разлад с Америкой. Почему Европа так важна для Китая? Они, правда, видят её в качестве партнёра или это скорее трофей для раздела?

Александр Ломанов: Конечно, это не трофей. Есть давняя мечта о конструктивном равноправном партнёрстве с Европой. Китайцы на протяжении многих лет пытались наладить эти отношения, им всё время бросали в лицо одно и то же обвинение: «Это ваши коварные замыслы: вы хотите внести раскол в монолитное трансатлантическое единство, вы хотите отколоть Европу от Соединённых Штатов Америки. Ничего у вас не выйдет: наши ценности крепки, цели высоки, никогда мы вам этого не позволим». Естественно, в той новой ситуации, которая сейчас сложилась, китайская сторона задумалась о том, а можно ли осуществить эти цели в современной ситуации, наладить равноправное конструктивное экономическое, технологическое и торговое партнёрство с Европой. Получается, что это не так-то просто. 

В прошлом году, когда Си Цзиньпин ездил по Европе, он побывал во Франции, в Сербии, в том числе встретился с представителями европейской бюрократии. Ему опять сказали, что в Китае есть избыточные производства, Китаю нужно сокращать производственные мощности. 

То есть отсутствие американского давления и вынесения за скобки американского фактора вовсе не гарантирует Китаю лёгких и спокойных договорённостей с Европой. Она сильно настроена на ценностный подход к Китаю.

Они повторяют, что страна с авторитарной системой европейским ценностям не соответствует. Чувствуются всё бóльшие опасения в отношении Китая как очень сильной промышленной державы, которая способна стать конкурентом для европейских производителей. 

Тем не менее надо отдать должное китайским экспертам и политическим элитам, они неизменно верили и продолжают верить, что Европа обладает экономическим и политическим суверенитетом. Они действительно считают, что у европейцев есть стратегическая автономия. Сейчас это решится на практике – сможет ли Европа реализовать свою стратегическую автономию для того, чтобы наладить с Китаем равноправные партнёрские отношения. С китайской стороны такое желание, безусловно, есть.

Фёдор Лукьянов: Министр иностранных дел Китая Ван И недавно встречался с президентом Путиным, было официально объявлено, что председатель КНР Си Цзиньпин приедет на 9 мая в Москву. Для нас 80-летие Великой победы – крайне важное событие во всех смыслах. Для Китая 80-летие окончания Второй мировой войны – тоже, но явно мы по-разному смотрим на этот исторический период. В чём различия?

Александр Ломанов: Эти различия не исключают полного взаимного дополнения в трактовке истории. Помимо Китая ни один другой постоянный член Совета Безопасности ООН не готов признать решающий вклад Советского Союза в разгром нацистской Германии. Эту позицию разделяет в настоящее время исключительно Китай. 

Специфика китайского подхода заключается в том, что во Всемирной антифашисткой войне (как они её называют) было два победителя. Первый – Советский Союз, который добился решающей победы на Западе, разгромив нацистскую Германию, второй – Китай, который добился решающей победы над милитаристской Японией. Для нас эта трактовка немного непривычна, но Китай с огромным уважением, вниманием и даже с эмоциональным пиететом относится к тем огромным жертвам, которые СССР принёс во имя Победы. Эта история хорошо им знакома благодаря периоду 1950–1970 гг., когда в Китае широко изучали переводные с русского языка книги, смотрели кинофильмы, рассказывающие о событиях военных лет. 

Само по себе празднование этой победы для Китая является не только данью исторической памяти, это ещё и обоснование современной роли Китая в мире. Вслед за победой последовало создание Организации Объединённых Наций. Я бы обратил особое внимание на слова Ван И о том, что в послевоенное время Китай и Советский Союз были важными стабилизирующими силами мирового порядка. Сейчас Китай и Россия выступают как две ключевые силы, способствующие многополяризации мира и демократизации международных отношений.

Фёдор Лукьянов: А Соединённые Штаты в контексте победы во Второй мировой они вообще не считают важным игроком?

Александр Ломанов: Они помнят об участии Соединённых Штатов в той войне, но ключевым и решающим победителем считают Китай.

Фёдор Лукьянов: Я обратил внимание, что китайцы постоянно говорят о мировом порядке, который должен быть, хотя, глядя на события в мире, не очень понятно, откуда он возьмётся. Часто слышал, что китайцы очень не любят неопределённости, они её пытаются избегать и рисовать мир вокруг себя, чтобы он стал более понятным. Сейчас это так?

Александр Ломанов: Их хорошо подготовили. Постоянно звучит фраза «перемены, каких не было столетие». Это не слова Конфуция и не народная мудрость. Это слова китайского лидера Си Цзиньпина, которые впервые были произнесены в 2017 году. С тех пор они стали неотъемлемой частью любых пропагандистских, идейно-политических и академических дискуссий. Понимание того, что Китай и весь мир живёт в совершенно необычную эпоху перемен, которых не было не просто десять лет, а столетие или даже несколько столетий, является сейчас для Китая некой базовой аксиомой. 

Китай чувствует себя несколько непривычно, потому что, если говорить о переменах вообще, то истории китайских реформ и китайской открытости уже скоро будет полвека. Это были огромные перемены, которые проходили внутри страны, они были контролируемы.

А вот перемены во внешнем мире, которые происходят настолько странно, это, конечно же, фактор, который китайцев нервирует. С другой стороны, то, что происходит сейчас, особенно с учётом новых пошлин, которые вводит Трамп в расчёте на то, чтобы с помощью шантажа вынудить Китай пойти на солидные уступки, это серьёзное испытание для той системы, которую Си Цзиньпин создавал с начала прошлого десятилетия: всё, что он делал с того времени, нацелено на то, чтобы подготовить Китай к серьёзным испытаниям, приходящим извне. Это комплексный взгляд на национальную безопасность: снижение зависимости от экспорта, укрепление технологического суверенитета страны и прочее. 

Для Китая перемены, которые происходят сейчас, не являются абсолютно неожиданными. О них думали, к ним очень долго готовились. Темпы подготовки были значительно ускорены после того, как Китай увидел тот масштаб давления, санкций и ограничений, с которыми пришлось столкнуться России три года назад. Китай знал о том, что эти перемены приближаются, Китай тщательно к ним готовился. Сейчас наступает время испытаний, когда станет понятно, насколько тщательной и всесторонней была эта подготовка к эпохе перемен.