«Трансформационная» сила культурной дипломатии

Дипломатия — один из наиболее консервативных институтов, который изобрело человечество – искусство договариваться, искать компромиссы и избегать войны между акторами мировой политики. Однако за последние пару десятилетий этот термин приобрел массу подвидов. Еще 15 лет назад американские дипломаты ввели в обиход термин «трансформационная дипломатия», связанный с деятельностью в рамках кризисов, конфликтов и эпидемий. Последние два года поставили перед глобальной политической системой такое количество вызовов, что, похоже, концепция «трансформационной» дипломатии переживает Ренессанс.

«Трансформационная» сила сочетает в себе практически все элементы изучаемых до этого сил: «жесткая», «мягкая», «умная», «нормативная», «гражданская», «острая». Ее задача — любыми средствами «трансформировать» реальность, исходя из различных интересов (национальных, межнациональных, региональных и т.п.) — от предотвращения/ прекращения конфликта до выстраивания особой инфраструктуры на территории «интереса» или зоны оказания гуманитарной помощи в среднесрочной и дальнесрочной перспективах. Особо стоит подчеркнуть, что зачастую субъекта «трансформационной» силы могут и не просить о помощи или консультации. Гибридизация всего и всех: от войн до понятий приводит к тому, что все чаще и форсированнее используется нелинейное и непрямое воздействие на иностранную аудиторию: публичная и культурная дипломатия могут служить ярким подтверждением данного тезиса. В современном мире все меняется очень быстро — клиповое мышление присуще не только «поколению зумеров», но иногда становится и характеристикой классических институтов, в том числе дипломатии. В этом контексте концепция «трансформационной» дипломатии вполне отражает данный процесс: дипломатия уже не ставит себе целью «просто» договариваться с другими государствами, но меняет реальность и сам мир при помощи новых, более современных гибридных инструментов.

Дипломатия — один из наиболее консервативных институтов, который изобрело человечество — искусство договариваться, искать компромиссы и избегать войны между акторами мировой политики. Однако за последние пару десятилетий этот термин приобрел массу подвидов. Еще 15 лет назад американские дипломаты ввели в обиход термин «трансформационная дипломатия», связанный с деятельностью в рамках кризисов, конфликтов и эпидемий. Последние два года поставили перед глобальной политической системой такое количество вызовов, что, похоже, концепция «трансформационной» дипломатии переживает Ренессанс.

Наталья Бурлинова:
Политический манифест о том, кто мы есть

В стремительно меняющемся геополитическом контексте и, соответственно, международном дискурсе мы становимся свидетелями своего рода «перерождения» (переосмысления, переформатирования, нового прочтения) ряда терминов и эвфемизмов, например: «новая нормальность», «культура отмены», «sharp power», трансформационная дипломатия (о последней мы размышляли относительно недавно). По-новому прочитываются и хорошо устоявшиеся понятия. Так, например, профессор кафедры политологии и международных отношений Университета Анталии Билим пишет о том, что когда «мягкая» сила становится инструментом межгосударственной конкуренции, то ее больше нельзя рассматривать как «мягкие» или «невинные» усилия по брендированию нации: с каждым днем становится все труднее оценить правду в заявлениях любого участника любой конкуренции за власть. Объективность становится все более спорной. Или же Г. Лорд, президент и соучредитель Lord Cultural Resources, констатирует, что в недалеком прошлом музеи и искусство были проводниками «жесткой» силы. Первоначально находившиеся под опекой королевских дворов, а затем национальных государств, музеи были хранилищами «жесткой» силы — охраняли военные трофеи и завоевания природы человеком. Они отражали гегемонию государства, что было очень полезно для культурной дипломатии: «культурная дипломатия хвастается, а «мягкая» сила убеждает».

Продолжая тему метаморфоз современного политического дискурса, идея трансформационной дипломатии и силы не оставляет исследователей равнодушными. Яркий эпитет наиболее емко позволяет описать происходящие процессы, связанные с инкорпорацией Целей устойчивого развития ООН (далее ЦУР) во все «закоулки» внешней и внутренней политики государств и деятельности международных организаций. Мы видим, как «зелено-цифровой» исполин (всеобщая цифровизация и «зеленая» повестка) со щитом — защитой прав человека, активно шагает по странам и регионам, влияя на их доктрины, стратегии, декларации и «дорожные карты»: например, «ЮНЕСКО. Культурный шок: COVID-19 и культурный и творческий секторы», «Повышение устойчивости культурного наследия к изменению климата: где европейский зеленый курс встречается с культурным наследием». Однако повестка не всегда так радужна и прозрачна, как может казаться на первый взгляд. Еще в прошлом году по разным оценкам доля «зеленой» энергии в странах ЕС превысила 38% в 2020 г., однако в результате кризиса 2022 г. в риторике европейских лидеров «зеленая» повестка резко пошла на спад, а угольные котельные в Германии и Австрии планируют вернуть из консервации. Немало споров и о том, насколько тренд на развитие электромобилей на самом деле экологичен. Многочисленные исследования, в том числе и самих производителей электромобилей, свидетельствуют о том, что углеродный след от производства таких изделий существенно превышает традиционные авто с ДВС, даже с учетом длительной эксплуатации.

Роман Райнхардт:
Научные дипломаты: кот Леопольд и кот Матроскин

Внешняя культурная политика следит за новыми трендами и старается не отставать. Свидетельством тому стала подписанная по итогам всемирной конференции ЮНЕСКО по культурной политике и устойчивому развитию — МОНДИАКУЛЬТ 2022 Декларация, основным тезисом которой стала идея культуры как «глобального общественного блага». Подчеркивается новая роль культуры в обеспечении устойчивого развития, мира и стабильности, как «силы устойчивости, социальной интеграции и сплоченности, защиты окружающей среды и устойчивого и инклюзивного роста, а также поощрение ориентированного на человека развития, которое поддерживает основы многокультурных человеческих обществ, а также подтверждает способность культуры обновлять и расширять двустороннее и многостороннее сотрудничество, продвигать многоязычие и культуру мира, а также способствовать диалогу и солидарности внутри стран и между ними, в том числе посредством культурной дипломатии». Таким образом, культурная дипломатия переходит на новую ступеньку развития: от «узкого» продвижения культурных объектов к цифровым и «зеленым» проектам в рамках охраны и продвижения культурного наследия [1]. Например, Канадский музей прав человека привлекает посетителей к изучению геноцидов, совершенных против людей по всему миру, чтобы они могли лучше понять возникающие закономерности и определить признаки опасности вокруг них. Музей стал известен как форум «Хрупкие свободы» — название их популярной серии лекций. Всего за два года музей получил множество наград, так что после многих десятилетий упадка Виннипег превратился в региональный центр экономики знаний — с университетами, страховыми компаниями, медицинскими исследованиями и процветающим искусством и театром. Виннипег, где находится Канадский музей прав человека, решил переименовать себя в «Город образования в области прав человека». Такое своего рода расширение функционала требует и соответствующих компетенций, которые, на наш взгляд, можно рассматривать сквозь призму полимодальности.

Понятие «полимодальность» заимствовано из психологии и лингвистики. Оно связано со способностью человека совмещать в процессе познания несколько модусов освоения мира и общения: вербальный, визуальный, жестовый и др. Когнитивная и вербальная полимодальности взаимосвязаны. Экстраполируя эти знания для политологического дискурса, можно сказать, что полимодальность в политике и международных отношениях — это принятие и реализация внешнеполитических решений, которые одновременно функционируют в трех плоскостях: эмоции (например, создание притягательного внешнеполитического образа, привлекательная аудиовизуальная оболочка), разум (например, соответствие внешнеполитическим и внутриполитическим доктринам и стратегиям государства, логичное контекстуальное повествование) и чувства (например, справедливость, солидарность, сострадание, сопереживание как основа для развития инклюзивности и гендерного равенства). Другими словами, «трансформационная» сила культурной дипломатии работает в границах следующих модусов: 1) перцептивный — положительное восприятие на международном уровне страны/международной организации. Можно найти достаточно много исследований по теме восприятия той или иной ситуации разными участниками [2]; к этому модусу стоит отнести и ведение социальных сетей и последующий анализ реакций их подписчиков на тот или иной контент; 2) эмоциональный — это не только влияние эмоций на принятие решений, но и целенаправленная деятельность по активации той или иной эмоциональной реакции [3] [4]; 3) логико-семантический — любое высказывание и утверждение должны опираться на конкретный смысл, в процессе аргументации важна опора на контекст [5]. В качестве примера можно привести множество высказываний, которые допускают официальные лица западных государств в отношении своих оппонентов (в частности, России). Примером подмены понятия и алогизма можно считать реплику официального представителя Совета национальной безопасности Белого Дома Эд. Уотсон о падении ракет на территорию Польши со стороны Украины 16 ноября 2022 г.: «Какими бы ни были окончательные выводы, ясно, что стороной, которая в конечном счете несет ответственность за данный трагический инцидент, является Россия, обстрелявшая Украину ракетами, специально предназначенными для поражения гражданской инфраструктуры».

Российские НПО-международники в системе публичной дипломатии России: типология, проблемы взаимодействия с государством и внешний образ в условиях санкций. Доклад РСМД

Поскольку дипломатия постоянно претерпевает изменения, переосмысления и требует множества методов оценки встает вопрос о важности ценностей, которые политики и практики активно продвигают во внешний дискурс. Так, журналист и соавтор книги «Создатели современной истории далитов» С. Рамабадран ставит весьма правильные вопросы: «Насколько важны ценности в схеме вещей? Есть ли у них вообще пространство, когда технологии практически вторгаются во все аспекты нашей жизни?». Ценности «пронизывают» все три модуса и становятся важным элементом внешней культурной политики, а также публичной дипломатии. «Универсализация» ценностей (на слух достаточно сложно определить какое государство / организация продвигает демократию, мир, солидарность, защиту прав человека) приводит к размыванию ценности «самой ценности», наблюдается «обезличивание» декларирующего их, и соответственно снижается уровень их привлекательности и веры в них. С этой точки зрения любопытна для исследования деятельность организации V20 — глобального сообщества экспертов и практиков в области ценностей, которое стремится активно взаимодействовать с G20. Главная цель заключается в содействии непредвзятому исследованию практических ценностей: V20 настроена на «формирование политики, ориентированной на людей». Так, Н. Дж. Калл, профессор и директор-основатель, магистр программы публичной дипломатии Школы коммуникаций и журналистики Анненберга при Американском университете, подчеркивает, что «умение слушать — один из неотъемлемых компонентов общественной дипломатии».

Резюмируя, можно сказать, что «трансформационная» сила сочетает в себе практически все элементы изучаемых до этого сил: «жесткая», «мягкая», «умная», «нормативная», «гражданская», «острая». Ее задача — любыми средствами «трансформировать» реальность, исходя из различных интересов (национальных, межнациональных, региональных и т.п.) — от предотвращения/ прекращения конфликта до выстраивания особой инфраструктуры на территории «интереса» или зоны оказания гуманитарной помощи в среднесрочной и дальнесрочной перспективах. Особо стоит подчеркнуть, что зачастую субъекта «трансформационной» силы могут и не просить о помощи или консультации. Гибридизация всего и всех: от войн до понятий приводит к тому, что все чаще и форсированнее используется нелинейное и непрямое воздействие на иностранную аудиторию: публичная и культурная дипломатия могут служить ярким подтверждением данного тезиса. В современном мире все меняется очень быстро — клиповое мышление присуще не только «поколению зумеров», но иногда становится и характеристикой классических институтов, в том числе дипломатии. В этом контексте концепция «трансформационной» дипломатии вполне отражает данный процесс: дипломатия уже не ставит себе целью «просто» договариваться с другими государствами, но меняет реальность и сам мир при помощи новых, более современных гибридных инструментов.

1. Стоит упомянуть тезис о том, что «эмоции — это ключ к растущей оцифровке публичной дипломатии: мы не можем полностью понять цифровую дипломатию, не учитывая силу эмоций в формировании идентичности, лежащей в основе публичной дипломатии». (Soft Power, Emotion, and the Future of Public Diplomacy // https://uscpublicdiplomacy.org/blog/soft-power-emotion-and-future-public-diplomacy).

2. Например, P. Kent. Problems of perception in diplomacy: The decisions to intervene in Korea and Vietnam // https://www.semanticscholar.org/paper/Problems-of-perception-in-diplomacy%3A-The-decisions-Kent/a82386d2605c311d196e854b45799c1a01feef55; R. Herrmann. The Power of Perceptions in Foreign-Policy Decision Making: Do Views of the Soviet Union Determine the Policy Choices of American Leaders? https://www.jstor.org/stable/2111276; S. Brown. Power, Perception and Foreign Policymaking // https://www.taylorfrancis.com/books/mono/10.4324/9781315227504/power-perception-foreign-policymaking-scott-brown и др.

3. Страх, радость, гнев и печаль могут передаваться от человека к человеку и от человека к группе. Текстовые сообщения в социальных сетях и сопровождающие их изображения наполнены эмоциональным резонансом, который может повлиять на то, как люди реагируют на них, а также сами по себе вызывают эмоциональные реакции. Это означает, что сообщения или stories в социальных сетях могут выходить за рамки онлайн-сферы, так индивидуальные реакции могут передаваться подписчикам или более широким онлайн-сетям, которые затем обсуждаются в офлайн-среде реального мира.

4. См. подробнее работы T. Dolan. Emotions and Foreign Policy // https://oxfordre.com/politics/view/10.1093/acrefore/9780190228637.001.0001/acrefore-9780190228637-e-417; K. E. Smith. Why emotions matter in EU foreign policy // https://medium.com/international-affairs-blog/why-emotions-matter-in-eu-foreign-policy-c9b8193797f7; R. R. Fagen. Calculation and Emotion in Foreign Policy: The Cuban Case // https://www.jstor.org/stable/172902 и др.

5. Данное тематическое поле достаточно малоизучено, можно ознакомиться с работами India’s semantic diplomacy with China on Tibet // https://savetibet.org/indias-semantic-diplomacy-with-china-on-tibet/; R. Pear. THE WORLD: The Semantics of Diplomacy; Getting Arafat to Say the Magic Words // https://www.nytimes.com/1988/12/18/weekinreview/the-world-the-semantics-of-diplomacy-getting-arafat-to-say-the-magic-words.html