В погоне за добавленной стоимостью. Светят ли Центральной и Восточной Азии «ресурсный интернационализм» и «континентализм»?

Выступая на заседании Совета старейшин 14 сентября 2016 г., президент Туркменистана Гурбангулы Бердымухаммедов заявил, что нефтегазовой отрасли страны следует ориентироваться не на поставку сырья в зарубежные страны, а на наращивание объемов производства готовой продукции. В случае долгосрочного закрепления этого внешнеэкономического курса как в Туркменистане, так и в других региональных экспортерах сырья, он может иметь значительные последствия для структуры экономических связей между странами Центральной и Восточной Азии.

Сразу оговорюсь, что одного программного выступления для далеко идущих выводов, разумеется, недостаточно, что, тем не менее, не препятствует рассуждениям. Конкретно реплику туркменского президента следует рассматривать еще и с учетом внутриполитических аспектов: она была адресована вице-премьеру Я. Какаеву, курирующему нефтегазовый комплекс. Позиции последнего несколько ослабли в последние месяцы за счет реструктуризации отраслевых ведомств: так, в июле было упразднено возглавляемое чиновником Государственное агентство по управлению и использованию углеводородных ресурсов при президенте Туркменистана. Таким образом, возможная корректировка экономического курса республики может иметь и внутреннюю подоплеку.

vestikavkaza.ru

И тем не менее смена приоритетов с добычи на переработку вписывается как в логику любого государства, сильно зависящего от экспорта сырья и желающего повысить добавленную стоимость своих товаров, так и в текущую конъюнктуру на сырьевых рынках, характеризующуюся низкими ценами. В случае Туркменистана проблема состоит еще и в зависимости от покупателей газа. Де-факто монопсоном в этом плане стал Китай, поставки туркменского газа которому идут в счет оплаты задолженности. Газпром закупки туркменского газа прекратил, а трубопроводы в Европу и Индию пока находятся на бумаге и зависят от многих факторов, несмотря на активность Ашхабада в этих направлениях.

В этой ситуации в выигрыше могут оказаться страны и компании, которые смогут предоставить сырьевым государствам эффективные и доступные технологии переработки. В случае Туркменистана и Центральной Азии в целом особый шанс выпадает на долю государств Восточной Азии, особенно, Японии и Южной Кореи, делающих ставку на экспорт технологий и инфраструктуры. Оба восточноазиатских государства еще с 1990-х гг. интересовались импортом туркменского газа, однако этому препятствовали как проблема доставки, так и усиление переговорных позиций экспортеров сырья в эпоху сырьевого бума 2000-х гг. Политики Японии и других стран-импортеров ресурсов активно критиковали изменение баланса сил, называя его «ресурсным национализмом». Однако замедление Китая и сопутствующее снижение цен на полезные ископаемые в середине 2010-х гг. отчасти вернули конъюнктуру 1990-х гг., которая, с точки зрения импортеров, видимо, ближе к «ресурсному интернационализму». Япония, Южная Корея и другие страны, заинтересованные в расширении влияния в Центральной Азии за счет предоставления конкурентоспособных технологических решений, представляются естественными партнерами по экономической диверсификации центральноазиатских стран еще и ввиду растущей финансовой и торговой зависимости последних от Китая.

Международник и специалист по Восточной Азии Кент Калдер назвал «новым евразийским континентализмом» взаимодополняемость экономик крупных материковых добытчиков сырья (Россия, Центральная Азия) и восточноазиатских импортеров. Проблема последних заключается не только в недостаточности собственных ресурсов, но и в наценке-премии на нефть и газ, идущие в Азию с других регионов. «Азиатская премия» отчасти объяснима политэкономическими причинами: японские, корейские и китайские компании на международный рынок вышли, когда основные месторождения уже находились в разработке западными и ближневосточными компаниями.

В этом контексте месторождения центра Евразии продолжают представлять интерес для стран восточной оконечности материка. И если раньше им было непросто тягаться с Китаем, который в силу географического положения и других факторов стал центром притяжения для центральноазиатского сырьевого экспорта, то переориентировка на более высокую добавленную стоимость может скорректировать ситуацию в пользу поставщиков высокотехнологичных решений. Надо сказать, что Япония и раньше активно занималась реконструкцией и модернизацией НПЗ в Казахстане, Узбекистане и Туркменистане. Однако в правление Синдзо Абэ акцент на высокотехнологичность стал еще более отчетливым. В ходе своего октябрьского турне по региону премьер договорился о 18-миллиардных долларовых инвестициях японских компаний в газохимические и перерабатывающие мощности в Туркменистане.

Если смотреть еще более крупным планом, то отголоски этой политики можно увидеть и в документах по инфраструктуре, принятых на саммите «Группы семи» в Исэ-Симе. Стараниями японских дипломатов инфраструктурной тематике в пакете итоговых заявлений достался не только отдельный документ, но и подчеркнутая важность качества инфраструктуры. В упоре на качество проглядывает акцентирование конкурентного преимущества именно японских технологий и оправдание их сравнительно большей дороговизны по сравнению с аналогами из КНР. Примечательно, что если в тучные «нулевые» приток нефтедолларов позволял сырьевым странами повременить с реформами, направленными на повышение добавленной стоимости своей продукции, то в современной ситуации поворот в сторону переработки и получение доступа к соответствующим технологиям, пусть и недешевым, представляется императивом. В противном случае сохранение взаимодополняемости между странами Восточной и Центральной Азии в современном виде будет означать сохранение их сырьевой специализации в консолидирующихся глобальных цепочках стоимости.