Остаться в деле, исчезнуть с радаров: стелс-альтернатива для российской внешней политики

Нам нужно отказаться от постоянных жалоб на вероломство и коварство Запада. На него это вряд ли повлияет, а вне западного мира такая риторика производит откровенно депрессивное впечатление. Вместо этого Россия как угроза должна постепенно исчезнуть с западных радаров и заняться накоплением ресурсов.

Особенность новой холодной войны России и Запада — отсутствие явной идеологической конфронтации. В этом её принципиальное отличие от эпохи биполярности, когда СССР и США были непримиримыми идейными противниками. Обе стороны предлагали миру универсальные идеологические доктрины. Идеология служила важным источником легитимности внешней политики, основой для консолидации союзников и распространения своего влияния. Сегодня ситуация иная.

Запад продолжает опираться на либеральную политическую теорию. В его давлении на Россию идеологическая составляющая по-прежнему сильна, хотя она изрядно устарела и требует серьёзной адаптации. С российской же стороны отсутствует возможность предлагать идеологические альтернативы, сопоставимые с советскими. Всё это создает иллюзию постмодернистского соперничества, когда на первый план выходит смесь прагматизма и популистской симуляции смыслов. Однако на деле ситуация иная. Идеология новой холодной войны вызревает и ещё даст о себе знать. Для России многое будет зависеть от выбора идеологической стратегии.

Жёсткое идеологическое деление в отношениях России и Запада — наследие «короткого ХХ века». Именно тогда Советская Россия (а затем Советский Союз) начинают противопоставлять себя западному буржуазному окружению — носителю чуждой идеологии и образа жизни, которого необходимо сдерживать, а в идеале — обратить в свою веру.

Игорь Иванов:
В поисках общего дома

Такого никогда не было в имперский период. Россия соперничала с отдельными западными странами или коалициями. Но при этом обязательно возглавляла другие коалиции, была их частью или же добивалась нейтралитета одних, чтобы развязать руки в войне с другими. На протяжении нескольких столетий Россия умело избегала противостояния с коллективным и консолидированным Западом. И при этом была частью идеологических разломов внутри него. После Великой Французской революции и на протяжении всего революционного ХIХ века Петербург выступал последовательным сторонником и даже лидером консервативной линии. Для условной «Европы» Россия была значимым другим, но при этом умудрялась оставаться неотъемлемой частью европейской политики и дипломатии.

После Октябрьской революции ситуация кардинально изменилась. Будучи единственной крупной державой, в которой левые радикалы добились захвата власти и её последующей концентрации, Россия уверенно претендовала на лидерство в мировом левом движении. Её авторитет и «мягкая сила» были чрезвычайно высоки.

Этому способствовало и то, что на протяжении всего ХХ века марксизм оставался мощнейшей и одной из наиболее влиятельных политических теорий на самом Западе и в мире в целом. Однако европейский социализм по мере адаптации капитализма к запросам левых постепенно эволюционировал, приобретая более мягкие формы, и в конечном итоге был кооптирован либерально-демократической моделью.

Успех такой кооптации в послевоенный период нанёс тяжёлый удар по универсалистским амбициям Советского Союза. СССР вряд ли мог идти путём европейского социализма. Он угрожал основам советской власти, предполагая реальную альтернативность, сменяемость и демократию. Сворачивание «оттепели» и брежневский консервативный поворот ярко обозначили эту тенденцию. Венгерское восстание и пражская весна подорвали авторитет СССР и его лидерство в среде левых. В Азии Советский Союз встретил серьёзного оппонента в лице коммунистического Китая. Мао выступил с альтернативным толкованием марксизма, обвинил СССР в империализме и продемонстрировал решимость применять силу. В 1969 году советская армия нанесла хлёсткое поражение китайским войскам на Доманском. Но Китай показал эфемерность идеологического единства левого интернационала на международной арене, тем самым гораздо больнее ударив по Советскому Союзу. В идеологическом плане разлад с КНР и утрата авторитета в Восточной Европе навредили СССР больше, чем усилия США по продвижению либеральных ценностей.

В 1970-е годы началась длительная агония советского социализма. Она усиливалась по мере деградации управления экономикой, отставания в области развития и изматывающей гонки вооружений. Вера в социализм пошатнулась и в среде советской элиты. Внутри страны идеология всё больше превращалась в имитацию, которая вела к взрывоопасной смеси цинизма и фрустрации.

Андрей Кортунов:
Гибридное сотрудничество. Как выйти из кризиса в отношениях России с ЕС

Михаил Горбачёв сделал попытку свернуть с гибельной траектории. Он попробовал одновременно выйти из противостояния с Западом, существенно модернизировать советский социалистический проект, сделать его ближе к европейскому социализму, добиться конвергенции с Западной Европой в рамках концепции общего европейского дома и тем самым получить возможность взяться за решение наболевших внутренних проблем. К 1988 г. Горбачёву удалось добиться ключевых целей — выйти из холодной войны без поражения, избавиться от гонки вооружений, сохранить равноправие в отношениях с Западом, запустить модернизацию социалистической системы, приобрести огромный моральный авторитет. Но уже в 1989 г. все эти необходимые, но запоздалые меры высвободили кумулятивный набор копившихся годами противоречий. Распад социалистического блока и самого СССР был катастрофически неожиданным, скоротечным и необратимым. Нет ничего удивительного, что Запад одержал убедительную победу. Причём речь шла о его победе именно над Советским Союзом и советским блоком, а не над социалистическим проектом или левой идеей как таковой.

После окончания холодной войны Россия долгое время металась в поисках новой идентичности и идеологии. Интересно, что позиции либералов были достаточно слабы как в России, так и во всех странах бывшего советского блока. На всём огромном посткоммунистическом пространстве убедительную победу последовательно одерживал национализм. И если в Центральной и Восточной Европе он уживался с новыми демократическими институтами и общим курсом на интеграцию в ЕС и НАТО, то на постсоветском пространстве он приобрёл яркий этнический характер в сочетании с деградацией институтов. Во многих случаях Россия позиционировалась как часть «чёрной страницы» национальной истории, а русофобия превращалась в удобный инструмент национальной консолидации.

Российский опыт в целом шёл в русле националистического тренда. Либерализм здесь довольно быстро потерпел поражение. Его торпедировала слабая социальная база, неудачные реформы, тяжелейший экономический кризис и общее разочарование в идеологических рецептах как таковых. Национализм — наоборот — оказался удобной альтернативой для объединения фрустрированного и разрозненного общества. В его основу лёг патриотизм, консолидация вокруг общих угроз безопасности, акцент на преемственности как с советским, так и с имперским периодом, уход от отрицания советского прошлого, самостоятельная внешняя политика. Важную роль сыграло и лидерство Владимира Путина, который олицетворял новый политический курс. В российское общество вернулось утраченное чувство собственного достоинства. Оно стало обретать новую национальную идентичность.

Казалось бы, всё это возвращало Россию в традицию имперского периода, когда страна играла собственную роль, но при этом всегда была системным «западным» игроком. В эту логику ложилась и масштабная российская поддержка США после терактов 11 сентября и фронда (вместе с Германией и Францией) против американского вторжения в Ирак. Россия вновь обрела пространство для внешнеполитического манёвра, который более не был скован универсалистской идеологией.

Однако сам Запад сохранил как военно-политическую, так и идеологическую консолидацию. Как только внешнеполитическая активность Москвы перешла «красные линии», вся мощь западной идеологии вновь сконцентрировалась на России. Только теперь с нашей стороны нет никакой глобальной альтернативы. Мы вынуждены играть с Западом уже не на мировом, а на собственном поле, противопоставляя либеральному универсализму собственный национализм. И это крайне рискованная игра, потому что национализм отдельно взятой страны никогда не станет глобальным. В случае удачного расклада он может обыграть либерализм на собственном поле, но это лишь сведёт игру к ничьей и не застрахует от новой игры, причём в самый неблагоприятный для страны момент. В новую холодную войну Россия вступила с амбициями СССР, но без его мощи, идеологии и авторитета в лучшие годы.

Пятый позиционный документ Рабочей группы проекта «Будущее Большой Европы» «Управление «холодным миром» между Россией и Западом»

Каковы альтернативы? Первая — возврат к статус-кво условно домюнхенского периода. Проблема в том, что тактическое отступление здесь вполне может обернуться обвальной сдачей позиций, как это произошло в начале 1990-х. Особенно если такой манёвр совпадёт с обострением внутренних проблем.

Вторая — попытка выстроить собственную глобальную альтернативу. Тоже нежелательный вариант с учётом очевидной неспособности подкрепить на данном этапе глобальную идеологию эффективностью экономики, привлекательностью жизненного уклада и другими важными элементами. Попытка сыграть на одном поле с западным либерализмом приведёт лишь к ещё большему истощению ресурсов.

Наконец, третья альтернатива. Я бы назвал её «стелс-альтернативой». Речь идёт о постепенном исчезновении с западных радаров в качестве угрозы при одновременном накоплении ресурсов, выстраивании региональных интеграционных проектов в Евразии, расширении участия в международных организациях и повышении роли в решении глобальных проблем.

Такой подход подразумевает сохранение и укрепление внешнеполитических позиций при качественном изменении языка общения с Западом и внешним миром в целом. Язык и нарратив нашей внешней политики будет играть ключевую роль. Нам пора отказаться от постоянных жалоб на вероломство и коварство Запада, перестать вспоминать кто, когда и как нас обманул в 1990-е. На Запад это вряд ли повлияет. А вне западного мира такая риторика производит откровенно депрессивное впечатление.

Угрозам необходимо противодействовать, но нельзя зацикливаться на них. Нам нужен язык возможностей, которые мы видим для себя в мире и которые мы хотим миру предложить. Благо России есть с чем работать.

Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай»

Автор: Иван Тимофеев, программный директор Фонда клуба «Валдай», программный директор РСМД.