Можно ли ставить на войну между США и Ираном?

Авторы материала о предполагаемом военном столкновении между США и Ираном рассматривают вопрос в отрыве от контекста, прежде всего регионального, и исключительно через призму последствий для российской политике на Ближнем Востоке. Более того, они берут своего рода чистый вариант войны, предполагающий наземное вторжение, с военным поражением Ирана и сменой там режима, что по всем меркам, в том числе недавнего опыта американцев в регионе (война в Ираке и т.д.), смотрится как весьма запросная позиция — тот самый tall order, если обратиться к американскому политическому жаргону. Какова же реальность, оставшаяся за скобками указанного анализа?

Авторы материала о предполагаемом военном столкновении между США и Ираном рассматривают вопрос в отрыве от контекста, прежде всего регионального, и исключительно через призму последствий для российской политике на Ближнем Востоке. Более того, они берут своего рода чистый вариант войны, предполагающий наземное вторжение, с военным поражением Ирана и сменой там режима, что по всем меркам, в том числе недавнего опыта американцев в регионе (война в Ираке и т.д.), смотрится как весьма запросная позиция — тот самый tall order, если обратиться к американскому политическому жаргону. Какова же реальность, оставшаяся за скобками указанного анализа?

Логично предположить, что мы живем в пост-военном мире, если иметь в виду войну, как мы её знали до сих пор — с наземными вторжениями, танковыми колоннами/клиньями и тому подобным. Исчезает привычный театр военных действий, поскольку получили развитие системы вооружений, «отрицающие» к нему доступ по воздуху и морю. Одновременно удары крылатыми ракетами на большую глубину делают проблематичным передвижение сухопутных сил по «дружественной» территории, вся критическая инфраструктура которой будет быстро разрушена. Времени на сосредоточение больших сил и средств попросту не остается, что отдает преимущество стороне, прилегающей своей территорией к зоне потенциального конфликта. Собственно, отсюда и термин «гибридная война», отвечающий требованиям виртуализации современных конфликтов, как это подметил Жан Бодрийяр. Кто бы мог подумать, что его «потребление знаков» заявит о себе в сфере ВПК, скажем, в виде того же F-35 со всеми его недоделками и боевыми и маневренными качествами, принесенными в жертву иллюзии невидимости, которая могла сохраняться только в отсутствие перспективы военного столкновения с равным по силе и технологической оснащенности противником, то есть Россией и Китаем.

Абдулрасул Дивсалар, Пётр Кортунов:
Возможности Москвы в свете военного столкновения между США и Ираном

Это относится не только к Европе, но и прежде всего к Ближнему Востоку, где прошли последние операции такого рода: Война в Заливе 1991 года, война в Ираке и война в Афганистане. Война в Сирии приближается к завершению, очевиден тупик в войне в Йемене. Не забудем войну Советского Союза в Афганистане и столь же длительную иракско-иранскую войну в 80-е гг. В регионе тоже наблюдалась тенденция к «гибридизации» конфликта, если сравнить войну в Ираке и войну в Сирии. В последнем случае имела место начавшаяся летом 2012 г. джихадистская агрессия с территории Турции и других соседних государств с участием иностранцев при поддержке и финансировании монархиями Персидского залива, то есть все региональные участники были американскими союзниками. Но проблема с союзниками началась раньше, когда Анкара отказала американцам в доступе к Ираку через свою территорию в 2003 г. Показателен случай с проектом Исламского государства/ИГИЛ, возникшим в 2014 г. и создавшим предлог для доступа США к территории Сирии в рамках так называемой антиигиловской коалиции. Достаточно оснований предполагать, что ИГИЛ состояло из таких элементов, как остатки распущенного американцами силового аппарата Саддама Хусейна и активистов партии Баас плюс идеология ваххабизма и все то же финансирование из упомянутых источников. Известно, чем закончилась при Обаме программа в 500 млн.долл. по вооружению и военной подготовке «повстанцев» (в блогах американских наблюдателей можно найти свидетельства американских военнослужащих, возмущавшихся тем, что им приходится «обучать террористов»).

Другой момент — эволюционировала ситуация с правовой основой американского военного вмешательства в регионе: от мандата СБ ООН (Война в Заливе в ответ на агрессию против Кувейта) до односторонних и «через подставных лиц» действий в последующем. В случае с Ливией был нарушен мандат СБ ООН, что закрыло для российской стороны вопрос о такого рода решениях в будущем. Применительно к Ирану имеется одобренное СБ ООН шестистороннее соглашение по его ядерной программе (СВПД), из которого администрация Трампа вышла в одностороннем порядке, то есть в нарушение взятых США на себя международных обязательств.

Ясно, что конфликт с Ираном будет запущен самим началом сосредоточения таких сил, на что у американцев ушло до 6 месяцев в обеих войнах с Ираком. Другой вариант — «точечные/хирургические удары» по иранским объектам, к чему призывают СМИ ОАЭ/КСА, но сути дела это не меняет. Для Ирана война будет носить экзистенциальный характер, а значит, будет тотальной. Тогда можно предположить реакцию Тегерана по всему фронту так называемой шиитской Северной дуги — от Хамас в Газе, Хизбаллы в Ливане, Сирии (где иранцы оказались из-за джихадистской агрессии; на ум приходит сравнение с российскими войсками в Париже в 1814 году и советскими в Берлине в 1945 году), Ираке (там еще остаются американские войска: Вашингтон запросил у Багдада гарантии их безопасности) и Йемене, где повстанцы-хути наносят удары по сопредельным территориям КСА. В граничащем с Ираном Афганистане талибы на переговорах с США продолжают настаивать на выводе всех иностранных войск.

За последние несколько лет под влиянием Арабской весны и реакции на неё региональных режимов, прежде всего тандема ОАЭ — КСА, в котором заглавную роль играет эмиратец, выступающий в роли ментора саудовского наследного принца (подробно на эту тему см. статью Дэвида Киркпатрика/David D.Kirkpatrick «Наиболее сильным арабским правителем является не МБС. Это — МБЗ» в «Нью-Йорк таймс» за 2 июня 2019 года), ситуация в регионе резко изменилась. Появились два противостоящих неформальных, как и накануне Первой мировой в Европе, альянса в составе Турции, Ирана и Катара и ОАЭ, КСА, Египта и Бахрейна. Их разделяет отношение к Ирану и «братьям-мусульманам». Остальные тяготеют к тем или другим. Поскольку джихадистская агрессия благодаря в том числе усилиям Москвы и Тегерана потерпела поражение, суннитские режимы не прочь, с одной стороны, заработать на постконфликтной реконструкции, а с другой, перетащить Дамаск на свою сторону в противодействии «братьям». ОАЭ/КСА активны в Судане, Ливии и, возможно, других странах Северной Африки с целью недопущения прихода к власти политического ислама.

Андрей Кортунов, Мишель Дюкло:
Иран на Ближнем Востоке: часть проблемы или часть решения?

У Катара своя игра: крупнейший поставщик СПГ в Европу («Эксон Мобил» Р. Тиллерсона), крупнейшая авиабаза США «Эль-Удейд» на его территории, газ качается из одного с Ираном месторождения под дном Персидского залива, «Аль-Джазира» как крупнейший в регионе и арабо-исламском мире медиаресурс. Анкара — союзник по НАТО (исключить нельзя оставить?). Египет прохладно отнесся к идее «арабской НАТО». Стратегический присмотр США за регионом разваливается. В его отсутствие союзники «разыгрались», не имея ни соответствующего опыта, ни надлежащей политической культуры умеренности. Но при этом вовлекли администрацию Трампа в свои расклады, как никогда прежде. На очереди соответствующих расследований Минюста (после России) - вовлеченность регионалов в президентские выборы 2016 года, что может «заиграть», если ситуация с Ираном начнет развиваться по худшему сценарию.

И это при том, что Трамп намеревается параллельно осуществить закрытие Палестинского вопроса на израильских условиях в рамках так называемой «Сделки века» (по принципу «мир в обмен на возможности для экономического развития»), что напрягает всех регионалов, включая Ливан, Иорданию (отдать контроль над исламской святыней в Иерусалиме, натурализовать палестинских беженцев, что затрагивает фундаментальные основы его государственности), Египет и самих ОАЭ/КСА, внутренняя легитимность которых будет сильно подорвана. Созыв в Манаме экономического совещания по палестинцам (приглашены и Катар с ПНА) - до объявления политических условий сделки - уже столкнулся с серьезными трудностями. А тут еще повторные выборы в Израиле, вносящие дополнительный элемент неопределенности во все планы Трампа и региональную политику: будет «сделка» объявлена до или после них, произойдет ли новое вторжение Израиля в Ливан и т.д.? Конечно, Трамп может удовлетвориться тем, что признает — вслед за Иерусалимом и Голанами — аннексию поселений на Западном берегу и разрушит всю архитектуру внешнего сопровождения Ближневосточного мирного процесса на международно-признанной основе, включая «квартет», оставив Израиль в окружении балканизирующегося Арабского мира. Но вряд ли на этом вопрос закрылся бы — так просто не бывает. Причем именно региональные союзники США могут пострадать прежде всего, а не Иран (и Турция) — во всех отношениях серьезная страна с диверсифицированной экономикой, значительным населением (в три раза превышающим иракское) и своей хотя и специфической, но работающей демократией. Нефтеносная Восточная провинция Саудовской Аравии населена шиитами. Хорошо известны проблемы саудовцев при новом руководстве, включая репрессии в элите и самой королевской семье (вымогание 100 млрд долл., обещанных Трампу в мае 2017 г., убийство диссидента К. Хашикджи в генконсульстве в Стамбуле и др.).

Поэтому скорее Трамп стремится как раз не воевать, а отделаться санкционным давлением (еще один элемент гибридности — геоэкономика/геофинансы), тем более что он обещал своему электорату не развязывать новых войн в исламском мире. Война с Ираном или просто применение силы в любой форме могла бы поставить крест на перспективах переизбрания Трампа, которые сейчас выглядят многообещающе (к примеру, нежелателен резкий рост цен на нефть, от чего выиграют все внерегиональные страны-экспортеры, хотя может показаться, что «под шумок» такой массированной дестабилизации глобальной экономики можно будет — в теории — решить проблему американского долга). Но главное, что бремя доказательств, которое ложится на того, кто применяет силу, будет непомерно тяжелым, тем более что с иранцами не пройдут «карнавальные» варианты вроде апрельских ракетных ударов по Сирии в 2017 и 2018 гг.

Где все это оставляет Россию, раз наши интересы оказались в центре рассматриваемого анализа? Конечно, Россия, по известной максиме Ларошфуко, может легко пережить «несчастья других», то есть проблемы ближневосточной и иной политики Вашингтона. Мы поставили на те страны, которые никуда не денутся, и не влезаем в региональные разборки, уважая право всех стран на саморазрушение и суицид. Мы будем продолжать трезвую линию в треугольной комбинации с США и Израилем, придерживаясь того, что реально, а не на уровне галлюцинаций, отвечает интересам безопасности Израиля. Трудно предположить, что США вновь, уже не на плечах англичан, «триумфально въедут» в регион, который они решили предоставить самому себе, сделав выбор в пользу своей энергетической независимости (и даже претензии на ущербный статус «глобальной энергетической державы», причем в прямом смысле - поставщика собственных гидрокарбонатов другим странам мира!). Арифметический, очищенный от контекста и всего комплекса многообразных следствий подход не срабатывает.

Андрей Кортунов:
Чего хочет добиться Вашингтон от Тегерана?

Что мы можем потерять из того, надо сказать, немногого, что нам принадлежит по праву? Правы те, кто считает, что если бы США могли решить «иранский вопрос» военными средствами, тем более в иных, куда более благоприятных для себя условиях, то они давно бы это сделали. Неслучайно Зб. Бжезинский всегда выступал за нормализацию с Ираном и указывал на бесперспективность ставить на Эр-Рияд в его конфронтации с Тегераном. Поэтому одержимость Ираном может оказаться фатальной для Америки, если Провидению угодно сделать её рычагом кардинального переустройства региона и заодно всей глобальной политики, что только ускорит впадение Америки в своё естественное состояние изоляционизма разной степени, вплоть до пещерного.

Решать американцам, но общерегиональный взрыв на Ближнем Востоке не отвечал бы ничьим интересам. Поэтому остается надеяться на здравый смысл Трампа, который не позволит Дж. Болтону диктовать себе повестку дня своего президентства, отвлекать от главного — мер по укреплению конкурентоспособности Америки в качественно новой глобальной среде. Нынешняя администрация уже не раз показала, что проблема разрыва между заявленной запросной позицией и реальностью может успешно решаться посредством риторики, постановочных ударов и блефа. Позитивную роль может сыграть и ожидаемый контакт президентов Трампа и В.Путина на саммите «двадцатки» в Осаке в конце июня. О поисках Вашингтоном дипломатического урегулирования ситуации, связанной с иранским присутствием в Сирии, а именно это заботит Израиль больше всего, говорят сообщения о том, что данный вопрос будет поднят на встрече секретарей совбезов США, России и Израиля в Иерусалиме во второй половине июня. Верно то, что чем скорее будет достигнуто политическое урегулирование в этой стране и начнется процесс её восстановления, тем меньше будет оснований для иностранного военного присутствия на её территории.