Международная безопасность, положение и роль Российской Федерации

После окончания холодной войны главная угроза выживанию человечества — вероятность глобальной ядерной войны между США и Россией — практически сошла на нет. С той угрозой мировое сообщество справилось — благодаря то ли здравому смыслу, то ли случайному везению. Так или иначе, теперь на международную авансцену вышли новые опасности и вызовы: распространение оружия массового уничтожения (ОМУ) и его носителей, международный терроризм, этнические и религиозные конфликты, трансграничная преступность, проблемы климата, экологии, дефицита ресурсов и демографии.

Статьей академика Алексея Арбатова открывается новый цикл статей с прогнозами и предложениями ведущих российских экспертов по ключевым направлениям внешней политики России до 2020 года.

Статьи подготовлены для трехтомника «Внешняя политика России: 2000-2020 гг.», изданного Советом в декабре 2012 года.

После окончания холодной войны главная угроза выживанию человечества — вероятность глобальной ядерной войны между США и Россией — практически сошла на нет. С той угрозой мировое сообщество справилось — благодаря то ли здравому смыслу, то ли случайному везению.

Так или иначе, теперь на международную авансцену вышли новые опасности и вызовы: распространение оружия массового уничтожения (ОМУ) и его носителей, международный терроризм, этнические и религиозные конфликты, трансграничная преступность, проблемы климата, экологии, дефицита ресурсов и демографии.

В целом, человечество оказалось не готово к решению этих проблем. Хуже того, за прошедшие после окончания холодной войны двадцать лет эффективность мирового сообщества в налаживании необходимого взаимодействия не повышается, а уменьшается.

1. Структура международных отношений

На смену биполярному миру, после безуспешной попытки США организовать монополярный мир, пришла полицентрическая система международных отношений в составе нескольких глобальных центров силы (США, КНР, Евросоюз, Россия) и растущих региональных лидеров с перспективой превращения некоторых из них в глобальные (Индия, Япония, Бразилия, ЮАР, страны АСЕАН). При этом экономическая, научно-техническая, военная и политическая мощь распределены между ними неравномерно. Но их военная и политическая роль будут постепенно приходить в соответствие с их экономическим и научно-техническим (инновационным) потенциалом.

Все большую роль играют транснациональные политические и экономические субъекты и институты, как формальные (ООН, МАГАТЭ, Всемирный банк, МВФ), так и неформальные («Группа восьми», «Группа двадцати», Группа ядерных поставщиков (ГЯП), региональные организации). Также на авансцену мировой политики выходят негосударственные акторы, имеющие растущий потенциал финансов и насилия (террористические организации, трансграничная преступность, наркобизнес, пиратство). Все эти тенденции будут развиваться до 2020 г. и далее.

Полицентрический мир XXI в. разительно отличается от «Концерта наций» XIX в. Главные центры силы не равноудалены друг от друга: США и НАТО, Евросоюз, Япония объединены военно-политическими союзами, к ним тяготеет Индия, а Россия и Китай вступают с ними в растущие противоречия и сближаются между собой. Несоизмеримо большую роль в отношениях государств и союзов играют внутриполитические факторы, экономическая взаимозависимость, общая уязвимость для новых угроз безопасности.

В полицентрическом мире главный международно-политический водораздел до 2020 г. и в дальнейшем явно намечается между США и Китаем, несмотря на их обширное экономическое взаимодействие. Конкретный локальный конфликт может возникнуть между КНР и США вокруг Тайваня, и обе стороны негласно готовят свои вооруженные силы к такой вероятности, а в перспективе — к соперничеству в глобальном масштабе. В силу внутренних и внешнеполитических причин Россия сейчас склоняется к стратегическому партнерству с Китаем в двустороннем формате и через ШОС (а также с Ираном, Сирией, Венесуэлой, Мьянмой). В целях консолидации собственной международной коалиции Москва делает упор на союз с Белоруссией и Казахстаном и шире — на ОДКБ.

Однако, несмотря на текущие тенденции, объективно в интересах России всемерно препятствовать формированию новой биполярности и поддерживать полицентрический мир. В долгосрочном плане императивы ее экономической и политической модернизации, а также национальной безопасности диктуют приоритетность взаимодействия с США, Евросоюзом и Японией. Это ничуть не противоречит российским интересам сотрудничества с КНР и другими странами Азии, о чем свидетельствует на порядок больший, чем с Россией, объем экономических отношений Китая с США, Японией и ЕС.

2. Вооруженные конфликты

Вероятность вооруженных конфликтов и войн между великими державами в обозримый период будет оставаться незначительной. Усиливающаяся в процессе глобализации взаимозависимость ведущих субъектов мировой политики и их растущая уязвимость даже для ограниченного применения обычных (и тем более ядерных) вооружений — сделает ущерб в такой войне несоизмеримым с любыми экономическими, политическими и иными выигрышами, на которые они могли бы рассчитывать, применяя друг против друга военную силу. Общие угрозы и интересы обусловливают императив сотрудничества великих держав в сфере международной безопасности.

Однако их способность эффективно взаимодействовать далеко не гарантирована. Новая холодная война в условиях полицентричного и взаимозависимого мира едва ли возможна, но срыв сотрудничества США с Россией и КНР вполне вообразим и, как результат, неспособность сообща противостоять новым вызовам и угрозам XXI в.

Относительно более вероятны конфликты между крупными региональными державами. В перспективе 10 лет серьезная угроза такого рода сохраняется в отношениях Индии и Пакистана. В ближайшие годы высока опасность вооруженного конфликта между Израилем (вместе или без США) и Ираном из-за продолжения ядерной программы последнего. Достаточно вероятен конфликт на Корейском полуострове в случае коллапса режима КНДР, который весьма вероятен в последующие 10–15 лет. Опасность всех трех конфликтов усугубляется вероятностью их эскалации к применению ядерного оружия.

Помимо этого, возможны локальные или региональные вооруженные столкновения межгосударственного порядка из-за доступа к источникам сырья и пресной воде, а также по поводу транзита наркотиков, экстремистских и криминальных группировок, нанесения ущерба экологии, культурным ценностям. Сюда относятся некоторые страны Латинской Америки, многие государства Африки, отдельные государства Центральной Азии, Аравийского полуострова и Юго-Восточной Азии.

Ввиду ограниченных военных потенциалов и ставок в таких конфликтах столкновения будут иметь небольшой масштаб и продолжительность. Исключением являются возможные конфликты в зоне Персидского залива и в Южно-Китайском море, которые могут вовлечь ведущие региональные и даже великие державы. Между КНР и Индией будет обостряться соперничество и возникнут конфликты за пути транспортировки энергетического сырья (прежде всего, в Индийском океане).

Однако главная и повсеместная угроза международной стабильности будет проистекать из всплесков насилия трансграничного или смешанного характера. Речь идет о внутренних конфликтах этнической, религиозной или политической природы в нестабильных странах, в которые будут вмешиваться соседние или отдаленные государства и их союзы. При этом целью вмешательства будет как поддержка повстанцев против центрального правительства, так и помощь центральному правительству в подавлении вооруженной оппозиции, в том числе в целях предотвращения гуманитарной катастрофы, геноцида, этнических чисток.

Одновременно расширится тенденция прямого вооруженного противодействия государств (а также их союзов и коалиций) негосударственным субъектам — транснациональным сетям террористического характера и группировкам, занятым наркобизнесом, пиратством, браконьерством, работорговлей, контрабандой опасных материалов и технологий как на региональном, так и на глобальном уровнях.

В ходе дальнейшей эволюции исламских государств после революций 2011–2012 гг. усилится вероятность конфликтов между шиитами и суннитами как внутри отдельных стран, так и на межгосударственном уровне. В зависимости от хода этой борьбы возможно объединение исламских народов в трансгосударственные идеологические образования по типу конфедераций или федераций («халифатов» нового типа), которые станут новым аморфным центром силы регионального или глобального масштаба. Идеологическая и военная экспансия этого нового центра силы может породить очередную фазу острых конфликтов, терроризма и распространения ОМУ в мире.

Международный терроризм представляет собой крупнейший транснациональный бизнес и международное политико-идеологическое движение, направленное, в первую очередь, против европейской цивилизации (включая США и Россию). По некоторым оценкам, размеры «новой экономики террора» составляли в 2005 г. 1,5 трлн долл., (5% мирового валового продукта) а к 2050 г. могут многократно превзойти ВВП многих держав, входящих в «Группу восьми» и тем более «Группу двадцати».

Наибольшую опасность представляет собой появление так называемого «супертерроризма» или «катастрофического терроризма» — это совершение террористических актов с применением или угрозой применения оружия массового уничтожения (ОМУ): ядерного, химического, биологического или радиологического.

Будет расти активность кибертерроризма: воздействия террористов на компьютерные сети с целью дезорганизовать функционирование важнейших жизнеобеспечивающих систем современного общества.

3. Военная сила в мировой политике

Военная сила останется инструментом политики, но в условиях растущей глобализации и взаимозависимости стран — ее роль будет относительно уменьшаться, по сравнению со значением других факторов силы. К ним относятся экономическая и финансовая мощь, инновационная динамика, идеологическая привлекательность государств и союзов, уровень их информационных технологий, экологическая защищенность, инвестиционная активность за рубежом, вес в международных экономических, финансовых и политических организациях и институтах, активность в проведении миротворческих и гуманитарных операций, эффективность в дипломатии урегулирования конфликтов.

Непосредственно в военной сфере вероятность крупномасштабной войны, как и роль традиционных больших вооруженных сил и способов их использования будут снижаться. Одновременно возрастает роль избирательных военных операций и точных неядерных ударов на большой дальности («бесконтактных войн»), а также действий небольших мобильных частей высокого качества подготовки и оснащенности в специальных операциях для решения новых задач.

К ним относятся: оказание давления на то или иное государство, лишение его важных экономических или военных активов (включая атомную промышленность или ядерное оружие), применение санкций, нарушение коммуникаций и блокада. На период до 2020 г. такие действия будут наиболее вероятны в конфликтах, порождаемых радикальными исламскими образованиями, а также между режимами и боевыми негосударственными организациями, причем стороны будут в ряде случаев опираться на поддержку США и их союзников, России, КНР, Ирана, Саудовской Аравии.

Значительно расширятся военные операции по принуждению к миру или по его поддержанию, по предотвращению геноцида, этнических чисток, гуманитарных катастроф. С прогнозируемым ростом международного терроризма и трансграничной преступности будут соответственно расширяться военные контингенты и операции для борьбы с ними. Отдельным направлением станет применение силы для предотвращения распространения ядерного оружия и пресечения доступа к нему террористов.

Степень международного влияния великих держав и их союзов будет в возрастающей мере определяться масштабом их участия в операциях нового типа, а не традиционными вооруженными силами для ведения крупномасштабных конфликтов, сходных с войнами XX в.

Роль Совета Безопасности ООН в урегулировании межгосударственных, внутренних и смешанных конфликтов до 2050 г. будет оставаться высокой, хотя активность региональных организаций будет относительно увеличиваться.

Начиная с середины 2000-х годов, участие России в международной миротворческой деятельности существенно сократилось. Ныне Россия находится на 11-м месте по размеру своего взноса в бюджет операций ООН по поддержанию мира после США, Японии, Великобритании, Германии, Франции, Италии, Китая, Канады, Испании и Республики Корея. Процентный вклад Российской Федерации в этот бюджет (около 2% в 2010–2012 гг.) лишь немногим превышает ее долю в финансировании общего бюджета ООН (1,6%).

Несомненно, что в перспективе 10 лет миротворческие операции превратятся в важнейший инструмент международного управления в сфере безопасности на всех уровнях. Объективная ситуация и императив поддержания роли и влияния России в обеспечении международной безопасности предполагают повышение ее активности в принятии решений по проведению и в практическом осуществлении таких операций.

4. Ядерное оружие в политике и стратегии государств

За прошедшие два десятилетия после окончания холодной войны количество ядерного оружия в мире сократилось практически на порядок как в рамках договоров между державами, так и за счет их односторонних мер. Число стран-обладательниц ядерным оружием увеличилось с 7 до 9 (в дополнение к «ядерной пятерке» и Израилю ядерное оружие создали Индия, Пакистан и КНДР, а ЮАР отказалась от него).

С интенсивным распространением атомной энергетики и технологий двойного назначения размывается грань между «мирным» и «военным атомом». Будет расширяться круг «пороговых» стран, способных достаточно быстро конвертировать «мирный атом» в ядерное оружие (прежде всего, это Иран, Бразилия, Аргентина, ЮАР, Япония, Южная Корея, Тайвань, в перспективе — Турция, Саудовская Аравия, Египет, Сирия, Мьянма и др.).

Все великие державы гласно или негласно предполагают сохранять и модернизировать ядерные силы в обозримом будущем. Но одновременно будет продолжаться процесс перераспределения военного и мирного «ядерного фактора» с центрального и глобального — на региональный уровень отношений между третьими странами и в сферу их отношений с великими державами.

В период холодной войны главным способом предотвращения ядерной катастрофы было ядерное разоружение (СССР и США), а нераспространение играло подчиненную роль. Теперь и на будущее они меняются местами — основным направлением становится ядерное и ракетное нераспространение, а разоружение все больше выполняет для него роль вспомогательного стимула и выступает в качестве условия сотрудничества великих держав.

Дальнейший прогресс в деле сокращения и нераспространения ядерного оружия, упрочение международной безопасности на основе сотрудничества государств будут по определению снижать значение ядерного оружия в мировой политике.

Но переговоры по ядерному оружию между великими державами могут снова «застопориться» из-за их неспособности решать все более сложные задачи разоружения (ПРО, тактическое ядерное оружие, высокоточные обычные средства). Тогда возможен некоторый рост количества ядерного оружия в вооруженных силах Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки после истечения срока нового Договора СНВ в 2020 г., усилится разлад их сотрудничества по ядерному нераспространению.

В таких условиях вполне вероятно более интенсивное наращивание ядерного оружия Китаем, Индией, Пакистаном, окончательное становление в качестве ядерных государств Северной Кореи и Ирана, расширение числа «пороговых» стран, получение доступа к ядерному оружию террористами. Все это повлечет развал ДНЯО и режимов нераспространения, увеличение риска использования ядерного оружия или взрывного устройства в локальном конфликте или в качестве теракта.

Безопасность США, России, других великих держав пострадает, но ценность ядерного оружия для их национальных интересов и в этом случае не возрастет. «Ядерный ресурс» будет девальвироваться при расширении «ядерного клуба», причем эффективность сдерживания в отношении экстремистских режимов и движений будет сомнительной.

Так или иначе, в обозримой перспективе ядерное оружие будет утрачивать функцию статусного атрибута и базисной гарантии безопасности для ведущих держав, которую оно играло во второй половине XX в.

Престиж и статус великих держав, их отношения между собой и конфликты с третьими странами и движениями будут определяться не их ядерными потенциалами, а эффективностью сил общего назначения в операциях нового типа, новейшими обычными вооружениями, превосходством в боевом управлении и информационной сфере.

5. Новейшие неядерные системы

В настоящее время нет другой области столь интенсивного развития стратегических систем оружия, какой является ПРО. Окончание холодной войны, процессы распространения ракет и ядерного оружия в мире, технический прогресс (революция в сферах информатики, микропроцессоров, сенсоров, композитных материалов, спецтоплива и пр.) привели к переоценке роли ПРО в военной политике и военном строительстве США. Их программы переориентировались на неядерный, контактно-ударный перехват (один из успешных проектов СОИ) для защиты от ракетных ударов третьих стран и, возможно, по умолчанию — от ракетно-ядерных сил Китая.

Россия восприняла это как угрозу своему потенциалу сдерживания в контексте двустороннего стратегического баланса. С задержкой на несколько лет она последовала данному военно-техническому примеру со своей программой воздушно-космической обороны (ВКО), но с целью защиты не только и не столько от третьих стран, сколько от средств воздушно-космического нападения США.

Современный этап характеризуется тем, что, потерпев неудачу в согласовании совместной программы ПРО, обе стороны приступили к разработке и развертыванию собственных систем обороны национальной территории (и союзников). В обозримый период (10–15 лет) американская программа с ее глобальными, европейскими и тихоокеанскими сегментами предоставит возможность перехвата единичных или малочисленных групповых ракетных пусков третьих стран (и, вероятно, при определенном сценарии — Китая), но не создаст сколько-нибудь серьезной проблемы для российского потенциала ядерного сдерживания.

Точно так же, российская программа ВКО, которая по ряду официально заявленных параметров превосходит программу США/НАТО, не поставит под сомнение ядерное сдерживание со стороны США.

Этот вывод справедлив как для стратегического баланса держав в рамках нового Договора СНВ от 2010 г., так и для гипотетического снижения его потолков примерно до 1000 боезарядов при условии поддержания достаточной живучести стратегических сил обеих сторон.

Парадокс нынешней ситуации состоит в том, что США приветствуют российскую программу ВКО, несмотря на ее явную антиамериканскую направленность, а Россия жестко выступает против программы США/НАТО, которую те обосновывают ракетной угрозой третьих стран. Этот парадокс усугубляется тем, что Россия гораздо больше, чем США, уязвима для ракетной угрозы со стороны третьих стран и террористов (в частности, с использованием крылатых ракет), но при этом всецело ориентирована на двусторонний стратегический баланс и недопущение получения Соединенными Штатами военного превосходства.

И все-таки, несмотря на неудачу в налаживании сотрудничества России и НАТО по ПРО, в обозримый период будут возрастать как императивы, так и объективные возможности для такого взаимодействия. Продолжается развитие ракетных технологий Ирана, КНДР, Пакистана и нескольких десятков других государств, некоторые из которых отличаются внутренней нестабильностью и вовлеченностью во внешние конфликты. В ряде случаев эти процессы сопряжены с распространением ядерных технологий двойного назначения, представляющих возможность создания ядерного оружия, или с наличием ядерного оружия как уже свершившегося факта. Но и само по себе ракетное оружие, даже в неядерном снаряжении, с современными системами навигации становится все более угрожающим средством поражения АЭС и других опасных объектов.

Распространение ракет и ракетных технологий будет оставаться одной из основных угроз международной безопасности. Этому процессу попустительствует недостаточная эффективность существующих режимов ракетного нераспространения. Многие государства будут не только импортировать ракеты и ракетные технологии, но и создадут собственную конструкторскую и производственную базу ракетостроения, устойчивые международные кооперационные связи в ракетной области.

Существующие режимы нераспространения ракетного и ядерного оружия, критических материалов и технологий не способны остановить эти опасные тенденции, если великие державы и крупные ответственные региональные государства не предпримут консолидированные усилия по радикальному повышению эффективности этих режимов. В свете этой тенденции до 2020 г. вероятно будут предприняты усилия по укреплению режима контроля ракет и ракетных технологий (РКРТ), приданию ему статуса, сходного с Договором о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО).

Наряду с указанной проблемой ускоряется распространение технологий и систем ПРО, которые до недавнего времени имелись только у СССР/России и США. Национальные и международные программы ПРО развиваются в рамках НАТО, в Израиле, Индии, Японии, Южной Корее, Китае, Австралии. Эта тенденция, несомненно, является крупнейшим долгосрочным направлением мирового военно-технического развития.

Важнейшей другой тенденцией (где лидером тоже выступают США) является развитие высокоточных ударных ракетных средств большой дальности в неядерном оснащении, опирающихся на новейшие системы управления и информационного обеспечения, в том числе космического базирования. В обозримой перспективе вероятно создание орбитальных или частично-орбитальных, ракетно-планирующих высокоточных ударных систем. Эти вооружения в неядерном оснащении, в свою очередь, подстегивают контрмеры в виде развития новейших систем ПРО.

Ядерное сдерживание на обозримое будущее, скорее всего, останется элементом стратегических отношений великих держав и гарантией безопасности их союзникам. Но его относительное значение будет уменьшаться по мере развития неядерных высокоточных оборонительных и наступательных систем оружия. В том числе, эти новые системы будут, видимо, играть возрастающую роль в отношениях взаимного сдерживания и стратегической стабильности между ведущими державами. Во взаимных интересах сделать этот процесс согласованным и регламентированным, а не конфликтным и спонтанным.

Воздействуя на глобальную и региональную стратегическую обстановку, развитие систем ПРО само по себе мало влияет на процесс распространения ядерного оружия и его носителей (в том числе баллистических и крылатых ракет), но зачастую подстегивает его. Совершенствование систем и технологий ПРО может оказать реальное противодействие угрожающим процессам распространения, только если будет основано на сотрудничестве великих держав и ответственных региональных государств в развитии оборонительных систем. Это будет способствовать и их единству в прямом политическом, договорно-правовом, экономическом и силовом противодействии ракетно-ядерному распространению.

В ином случае, широкое внедрение систем ПРО будет обострять военно-политическую напряженность между великими державами, подрывать их сотрудничество в нераспространении ядерного оружия, разрушать систему ограничения вооружений.

Это же относится к новейшим высокоточным неядерным ударным системам. Сценарии широкомасштабной войны с применением таких систем между великими державами крайне надуманны и маловероятны. Но если эти вооружения и далее будут развиваться без регламентации и на национальной основе, то они неизбежно будут восприниматься как новая угроза в стратегических отношениях великих держав и разрушать соглашения о сокращении вооружений (особенно это относится к орбитальным или частично-орбитальным средствам).

Поэтому названные системы оружия тоже должны стать предметом дальнейших переговоров и соглашений об ограничении вооружений. В новом Договоре СНВ от 2010 г. создан полезный прецедент: баллистические ракеты в обычном оснащении засчитываются как ядерные, что ограничивает масштаб их вероятного развертывания. Поскольку в преамбуле Договора признается влияние таких средств на стратегическую стабильность, впоследствии возможны и другие соглашения по этим вопросам, меры доверия и транспарентности.

В таком случае эти средства могут быть эффективным средством совместного или согласованного силового воздействия с целью нераспространения ракетно-ядерного оружия, принуждения к миру или миротворческих операций, санкционированных должным международно-правовым образом.

В условиях возникшего тупика в российско-американских дискуссиях о совместном развитии ПРО первым шагом, соответствующим требованию России о равноправном сотрудничестве, может быть объединение российских и американских систем раннего предупреждения о пусках ракет и радаров систем ПРО России и НАТО в Европе. В дальнейшем такой Центр целесообразно трансформировать в Центр глобального мониторинга пусков ракет и предупреждения о ракетном нападении, работающий в реальном масштабе времени с дислокацией в Москве и в Брюсселе.

Объединенная информационная систем, замкнутая на Центр мониторинга, будет служить повышению эффективности решения общей задачи, но не поставит стороны в зависимость друг от друга. Также целесообразно создание Центра, укомплектованного офицерами России и НАТО, который должен осуществлять планирование и координацию работы двух систем ПРО.

При этом каждая из участвующих сторон будет защищать собственную территорию, хотя полезны были бы согласованные оперативные протоколы, позволяющие одной стороне осуществлять перехват ракеты, пролетающей через ее территорию в направлении другой (и не допускать, чтобы перехватчики разных стран мешали друг другу). На начальном, достаточно длительном, этапе такое сотрудничество не потребует образования между ними военно-политического союза.

Следует возобновить прерванную серию совместных компьютерных учений с США/НАТО по ПРО театра военных действий (ТВД), с последующим расширением этих учений за пределы ПРО ТВД и перемещением их на полигоны. Это стало бы важнейшей мерой доверия и косвенной технической гарантией ненаправленности систем ПРО друг против друга. Впоследствии, вероятно, откроется возможность проведения совместных разработок и развертывания совмещенных новых систем стратегической противоракетной обороны.

Нужно подчеркнуть, что продвижение в этом направлении не является организационно-техническим мероприятием. В непонимании этого обстоятельства кроется одна из причин неудачи переговоров 2010–2011 гг. Даже первые шаги на этом пути предполагают в перспективе готовность к фундаментальному преобразованию военно-политических отношений держав.

Китайский ответ на ПРО США и их тихоокеанских союзников будет зависеть как от военного потенциала этой системы, так и от продвижения российско-американского сотрудничества по ПРО. В отличие от стратегических отношений с Россией, позиция США весьма туманна в том, что касается приемлемости для них состояния взаимного ядерного сдерживания с Китаем. Российский проект 2010–2011 гг., задача которого — создать единую («секторальную») ПРО с США/ НАТО и защищать друг друга от ракет третьих стран, вызвал объяснимую озабоченность Пекина, а провал переговоров был воспринят с явным, хоть и негласным удовлетворением.

В качестве реакции на американскую ПРО Китай сначала по примеру России пошел по пути асимметричных мер (системы преодоления ПРО, РГЧ ИН, развитие ракетных систем наземно-мобильного и подводного базирования). Затем акцент был перенесен на противоспутниковые средства и собственные противоракетные программы, чтобы лишить США инструмента политического давления и обрести свои «козыри» в стратегических отношениях с обеими сверхдержавами. Правда, китайская программа ПРО находится пока лишь в начальной стадии развития.

В последующем десятилетии, если будет происходить рост противоречий России и США вокруг ПРО, это позволит Китаю уклоняться от участия в переговорах по разоружению и наращивать свои наступательные, оборонительные и противоспутниковые средства без ограничений (хотя официально Пекин отрицает наличие планов достижения паритета с обеими сверхдержавами).

И наоборот, развитие поэтапного российско-американского сотрудничества в развитии их систем ПРО/ВКО усилит стимулы для подключения КНР к этому взаимодействию в удобном для него формате. Военно-технические гарантии ненаправленности обороны двух держав против Китая и привлечение его к сотрудничеству по ПРО могут также побудить Пекин к тому, чтобы согласиться на меры транспарентности и предсказуемости применительно к его ядерным силам.

6. Экзотические виды оружия

Использование космоса во вспомогательных целях (разнообразные спутники мирного, военного и двойного на значения, число которых на орбитах возрастет до 2–3 тыс. космических аппаратов) остается главным направлением военно-космической деятельности и в основном признается законным и неизбежным. Эксплуатация космоса как среды постоянного размещения ударных систем космос–земля останется маловероятным, но почти неизбежно развитие противоспутниковых систем (ПСС) разнообразного базирования. Остановить эту тенденцию могут только международные соглашения о запрете ПСС.

Во многих высокоразвитых странах ведутся активные исследования и разработки новых видов оружия, которые носят обобщенное название «оружие на новых физических принципах» (ОНФП). В последнее время активизировались работы по плазменному оружию в качестве перспективного средства противоракетной обороны. Лазерное оружие (ЛО) по-прежнему считается одним из многообещающих видов ОНФП, специально предназначенных для уничтожения воздушных и космических целей. Однако широкое внедрение этих видов оружия возможно после 2020–2030 гг.

В последнее время интенсивно развивается и уже применяется на практике информационное оружие. В рамках концепции «информационной войны» объектами воздействия могут быть информационные системы предупреждения о ракетном нападении, системы боевого управления. (Примером такого воздействия стало заражение системы контроля ядерного объекта Ирана компьютерным вирусом Stuxnet 1 в апреле 2011 г.).

7. Перспективы военно-технического сотрудничества *

Торговля оружием в ближайшее десятилетие останется одним из инструментов внешней и экономической политики крупных государства, средством военно-политического влияния на баланс сил в разных регионах мира. В обозримом будущем глобализация экономики, образование единого мирового технологического и информационного пространства наложит свой отпечаток и на формирование мировой системы торговли оружием. Торговля оружием будет становиться все более мощным фактором, непосредственно влияющим на международную безопасность, включая число и интенсивность региональных конфликтов, в которые будет втягиваться все большее число государств. Решение конфликтов перейдет на иной технологический уровень.

В рамках СБ ООН обсуждение вопроса о возможных последствиях поставок вооружения для региональной и международной стабильности приобретет перманентный характер. Однако эффективность Регистра ООН по обычным вооружениям останется низкой. В долгосрочной перспективе продолжатся дискуссии о необходимости разработки и принятия юридически обязательного международного договора о торговле оружием (МДТО).

Наибольшим спросом будут пользоваться высокоточные системы воздушного и морского базирования, ПВО и тактической ПРО, а также информационные системы. Типаж и номенклатура «традиционных» вооружений и военной техники будут сокращены и сосредоточены по трем составляющим: на создании системы унифицированных боевых платформ, средств высокоточного оружия, систем разведывательно-информационного обеспечения и управления. Конкуренция на мировых рынках оружия будет возрастать за счет роста экспортных потенциалов развивающихся стран.

В ближайшее десятилетие годовые объемы мирового рынка вооружений будут находиться в диапазоне 55–75 млрд долл., из которых 40–50% придется на авиатехнику, 20–30% — военно-морскую технику, 10–15% — системы ПВО. Спрос на технику сухопутных войск (танки, легкая бронетехника, артиллерийские системы и легкие вооружения) будет снижаться.

Доля США в общих объемах продаж будет составлять порядка 30–40%, а вместе со своими союзниками по НАТО — 70–80%. Доля России в мировых поставках будет постепенно уменьшаться за счет падения конкурентоспособности ее продукции военного назначения (с нынешних 12–15% — до 10% и ниже). Появятся новые крупные поставщики вооружений и военной техники, среди которых лидирующее место займет Китай и, вероятно, обгонит Россию.

Произойдут перестановки в рейтинге основных покупателей вооружений и военной техники: начнут перевооружаться государства со стабильной и/или растущей экономикой, в которых будет происходить одновременный рост бюджетов и расходов на оборону. Общие тенденции по росту военных расходов сохранятся, несмотря на периодически возникающие финансовые кризисы. В Азии по объему военных расходов будут доминировать КНР, Индия, Южная Корея, страны АСЕАН, на Ближнем и Среднем Востоке — Алжир, Египет, Саудовская Аравия и Иран, в Африке — ЮАР, Нигерия, в Латинской Америке — Бразилия, Венесуэла, Колумбия. При этом ведущие региональные импортеры оружия будут одновременно наращивать и свой военный экспорт. Изменятся схемы закупок вооружений и военной техники: от готовых изделий — к закупкам технологий и/или созданием совместных предприятий.

Военно-экспортная политика России в настоящее время испытывает растущие трудности. Ее стратегические задачи и перспективы не вполне ясны, как и взаимосвязь с долгосрочной военной политикой и военным строительством, программой перевооружения вооруженных сил и обновления оборонно-промышленного комплекса (ОПК). За прошедшие двадцать лет попытка за счет экспорта решить проблему модернизации ОПК для оборонных нужд России в целом была неудачной.

Россия постепенно будет отодвигаться на рынки слабо развитых стран с их ограниченными ресурсами и/или во взрывоопасные регионы. В этой связи будут возникать дополнительные угрозы национальной безопасности через опосредованное «втягивание» России (за счет поставок оружия) в региональные военно-политические проблемы и конфликты.

Переломить эту тенденцию вполне возможно. Наряду с программой обновления ОПК и перевооружения армии и флота России, закупки технологий и отдельных образцов вооружений и военной техники за рубежом могут послужить стимулом к переходу российского ОПК на качественно новый уровень развития. В дальнейшем откроется возможность интеграции с крупными производителями вооружений и военной техники передовых стран Запада, если отношения с ними перейдут с парадигмы соперничества и отчужденности на партнерскую основу. В контексте этой тенденции к 2020 г. откроется возможность выработки договорно-правовых норм регламентации торговли оружием.

8. ООН как механизм нераспространения и разоружения **

Из-за политических разногласий великих держав возможности Совета Безопасности ООН по принуждению к соблюдению норм нераспространения, заложенные в главе VII Устава ООН, до сих пор не удалось использовать в полной мере. Одновременно Россия и Китай противятся попыткам передачи прерогатив СБ ООН (координирующих, миротворческих, силовых) институтам вне системы ООН (НАТО, ЕС, «коалиции желающих»).

В этих условиях для более эффективного противодействия новым общим угрозам безопасности единственный путь состоит в самом глубоком вовлечении Совета Безопасности ООН в деятельность по пресечению распространения ядерного оружия, включая процедуры приведения в действие ст. 41 и 42 Устава ООН (санкции и применение силы) для сдерживания и наказания явных нарушителей режимов ДНЯО, гарантий МАГАТЭ и норм РКРТ. Прежде всего, для этого необходимо налаживание более тесного взаимодействия постоянных членов СБ ООН, и в первую очередь, России, США и Китая.

От каждого постоянного члена Совета Безопасности ООН, в том числе и от России, требуется существенно повысить в своей политике приоритетность мер упрочения режимов разоружения и нераспространения, многосторонних действий и использования исключительно инструментария ООН в акциях международного принуждения. Это — единственная альтернатива как международному хаосу, так и силовому произволу ведущих военных держав и их партнеров в последующие десятилетия.

Также нужна разумная и обоснованная реформа ООН с целью приведения организации в соответствие с новыми международными реалиями и угрозами безопасности XXI века. В ближайшее десятилетие избавление великих держав от рудиментов отношений времен холодной войны и объединение в борьбе с новыми угрозами облегчит реформу ООН и повышение роли региональных организаций коллективной безопасности.

***

Спецификой настоящего момента является наметившаяся впервые после окончания холодной войны тенденция к формированию новой глобальной биполярности вокруг центров силы в лице США и КНР. Этот процесс чреват весьма неблагоприятными последствиями для международной безопасности, объединения государств в борьбе с новыми угрозами XXI в.

Еще более негативный эффект эта тенденция будет иметь для перспектив модернизации экономической и политической систем России, ее перехода с экспортно-сырьевой на высокотехнологичную инновационную парадигму развития и даже для сохранения ее национального суверенитета и территориальной целостности.

В российских интересах поддержание динамичной полицентрической системы международных отношений, развитие процессов глобализации и взаимозависимости, углубление международного взаимодействия в противостоянии новым угрозам безопасности. В этом контексте открываются наилучшие перспективы для окончательного и бесповоротного перехода России на европейский путь развития, обретения ею достойного места в ряду великих держав евроатлантического и азиатско-тихоокеанского сообщества.

* В данном разделе использованы материалы д.м.н. Н. И. Калининой.

** В данном разделе использованы работы д.и.н. А. Н. Калядина.