Китай и Центральная Азия: растущая дружба под боком России

Кратный рост экономического потенциала Китая за последние полтора десятилетия стал основным фактором усиления экономического и политического влияния Пекина в Центральной Азии. Регион — рынок сбыта для КНР и де-факто составляет «ресурсный пояс» китайской экономики. При этом для Пекина более чем актуально и стратегическое значение Центральной Азии как условного «тыла» и зоны стабильности. Укрепление экономических позиций в регионе направлено на достижение политических целей — формирования в Центральной Азии «зоны лояльности», создание в регионе благоприятного для Пекина политического климата.

Взрывной рост китайских инвестиций за рубежом, поощрение властями КНР стратегии применения избыточных производственных мощностей вне страны привели к росту инвестиций в центральноазиатские экономики и диверсификации сотрудничества за счет таких сфер, как транспорт и инфраструктура, обрабатывающая промышленность и сельское хозяйство. Китайское экономическое присутствие в регионе вышло далеко за рамки ТЭК и добывающей промышленности. Важной тенденцией последних лет также стало усиление внимания Пекина к развитию западных областей страны.

Усиление китайского присутствия в Центральной Азии и реализация Пекином инициативы «Один пояс — один путь», с одной стороны, способствует притоку инвестиций в страны ЕАЭС и развитию транспортно-логистической инфраструктуры. Однако с другой — Пекин ориентирован на структурирование регионального пространства вокруг собственного экономического и политического ядра и действует исходя из своих национальных интересов. Политика КНР в регионе приводит к частичному «размыванию» евразийских интеграционных процессов.

Николай Мухин:
Постсоветская Евразия — взгляд с Востока

Экономический и политический подъем Китая последних двух десятилетий стал ключевым фактором мировой политики. Несмотря на то что за последние годы китайская экономика несколько охладилась, тенденция к дальнейшему подъему Пекина сохраняется. Между тем фактор поднимающегося Китая исключительно важен для соседствующей с ним Центральной Азии. Не секрет, что влияние Пекина в этом регионе сегодня растет. Желание Китая идти на активное экономическое взаимодействие, готовность вкладывать внушительные суммы денег в реализацию нужных странам Центральной Азии проектов постепенно растапливают политическую настороженность и подталкивают элиты стран региона ко все более тесному взаимодействию с большим соседом.

Недавним примером масштабной активности Пекина в Центральной Азии стало расширение и без того интенсивного экономического сотрудничества между Китаем и Казахстаном. Так, во время проведения саммита ШОС в Астане 8–9 июня стороны подписали 22 коммерческих соглашения на общую сумму в 7 млрд долл. Согласно договоренностям, китайская сторона инвестирует в развитие агрохимического кластера в Казахстане и реализует ряд проектов на территории свободной экономической зоны в Атырауской области. Кроме того, китайская корпорация Hydrochina Corporation подписала с казахстанским холдингом «Самрук-Энерго» меморандум о строительстве ветроэлектростанции в Алматинской области и сети малых ГЭС.

Немногим ранее — в середине мая — Пекин подписал внушительный пакет экономических соглашений с Узбекистаном на общую сумму в 20 млрд долл. Договоренности были достигнуты в ходе первого визита президента Узбекистана Шавката Мирзиёева в Китай в качестве главы государства. Они подразумевают существенное углубление взаимодействия двух стран в газохимии и гидроэнергетике, включая строительство завода по производству синтетического жидкого топлива и среднесрочный контракт на поставку природного газа в КНР. Таким образом, Ташкент, так же как и его соседи по региону, перешагнул определенный рубеж в сотрудничестве с Пекином, перейдя к более активной реализации совместных с Китаем проектов по развитию инфраструктуры и промышленности.

Стратегически важный регион

Обретение центральноазиатскими странами независимости в 1991 г. означало для Китая кардинальное изменение собственного геополитического окружения — вместо советского монолита на карте появилось пестрое многообразие небольших суверенных стран, внутренний и внешний курс которых был не определен, а перспективы развития — тогда еще неясны. Китайское руководство стало рассматривать регион Центральной Азии в качестве своеобразного «стратегического тыла» для КНР, в то время как «фронт» внешней политики Китая обращен к морю. В том же десятилетии в Пекине осознали значимость Центральной Азии как источника ресурсов для китайской экономики. Страны региона — Казахстан, Туркменистан, а также Узбекистан — богаты залежами углеводородов. Однако Пекин в Центральной Азии интересовали и другие ресурсы, например, уран и продукция цветной металлургии.

Ключевое значение Центральной Азии как стратегического тыла, «ресурсного пояса» и рынка сбыта для экономики КНР сохранилось и до настоящего времени. Вместе с тем за полтора-два десятилетия произошли определенные сдвиги. Так, китайская экономика с конца 1990-х гг. выросла на сегодня в десять раз. Если в 1999 г. ВВП Китая составлял 1,09 трлн долл., то в 2015 г. он достиг внушительного показателя в 11,06 трлн долл. Столь масштабный прирост экономической мощи не мог не иметь последствий для Центральноазиатского региона, находящегося под боком у КНР. Рост усилил потребности Китая в ресурсной базе центральноазиатских государств, потребности в сбыте собственных товаров, расширил возможности экономического проникновения Пекина и создал предпосылки для усиления политического влияния.

Рабочая тетрадь РСМД «Перспективы сотрудничества России и Китая в Центральной Азии»

В последние годы государства Центральной Азии в полной мере испытали на себе изменение стратегии экономической политики китайского руководства, выразившееся во взрывном росте инвестиций за рубежом. С 2011 г. Китай сталкивается с замедлением экономического роста. Среди причин, вызывающих торможение, — относительное исчерпание возможностей для экстенсивного развития внутри страны и связанный с этим переизбыток производственных мощностей, удорожание местной рабочей силы, рост долгового бремени и другие. Как следствие, власти КНР сделали ставку на инвестиционную активность за рубежом и использование производственных мощностей за пределами страны. Олицетворением новой экономической стратегии Пекина стала инициатива «Один пояс — один путь», которая напрямую затронула страны Центральной Азии крупными инфраструктурными проектами и многомиллиардными контрактами. Именно в Астане осенью 2013 г. председатель КНР Си Цзиньпин анонсировал инициативу «Экономического пояса Шелкового пути» (ЭПШП). В последние годы экономические сотрудничество Китая и стран Центральной Азии активно развивалось по восходящей и без конкретной привязки к инициативе ЭПШП — на двусторонней договорной основе. Однако это происходило в русле все того же подхода, подразумевающего массированный экспорт инвестиций, использование китайских производственных мощностей и рабочей силы за рубежом.

Новым фактором политики Пекина в отношении Центральной Азии стало прочное закрепление в повестке внутренней политики КНР необходимости развивать западные регионы страны, поскольку в региональной динамике Китая по сей день наблюдаются значительные диспропорции. Западные регионы Китая более других связаны с Центральной Азией. Так, почти треть всей торговли Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая сегодня приходится на Казахстан. В программных документах Пекина по развитию западных регионов Центральной Азии отводится важное место. «Необходимо использовать уникальные географические преимущества Синьцзяна как окна на Запад, углубить обмен и сотрудничество со странами Центральной Азии, Южной Азии и Западной Азии на основе «Экономического пояса Шелкового пути» создать транспортный узел, центр бизнес-логистики и центр культуры, науки и образования, а также ключевой район «Экономического пояса Шелкового пути», — говорится в документе «Прекрасные перспективы и практические действия по совместному созданию “Экономического пояса Шелкового пути” и “Морского Шелкового пути XXI века”», изданном внешнеполитическим ведомством Китая с санкции Госсовета страны.

Более актуальным для Китая также стало сотрудничество с государствами Центральной Азии в сдерживании экстремизма и поддержании региональной стабильности. Активизация в последние годы исламистов в Казахстане и Киргизии, распространение радикальных идей вызывают серьезную обеспокоенность Пекина. Так, в августе 2016 г. террорист-смертник на автомобиле атаковал посольство КНР в Бишкеке. Никто из китайских дипломатов тогда не пострадал, однако тревога осталась. Власти Китая не заинтересованы в активизации исламистов и на собственной территории — в проблемном Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Здесь Пекин долгие годы ведет борьбу с террористическим подпольем. Вопросы борьбы с терроризмом и поддержания региональной стабильности Китай и центральноазиатские государства сегодня решают, как в двустороннем формате, так и по линии сотрудничества в рамках ШОС.

Ключевые черты и механизмы взаимодействия

Экономическое присутствие Китая в странах Центральной Азии принимает все более системный и комплексный характер. Если в 1990-е и 2000-е гг. китайские вложения шли в подавляющем большинстве в топливно-энергетический сектор, то во втором десятилетии XXI в. сотрудничество более широко распространилось и на другие отрасли экономики: инфраструктуру, строительство, сборочные производства и, что немаловажно, на сельское хозяйство.

За последние несколько лет Китай стал главным импортером в трех странах Центральной Азии из пяти: Киргизии, Таджикистане и Узбекистане. Так, в 2015 г. 56% всего импорта в Киргизию поступили из КНР. Немногим отличается ситуация в Таджикистане, импорт в который из Китая составил 41%. КНР также лидирует по импорту в Узбекистан — около 20%. Лишь в Казахстане и Туркменистане Пекин уступает пальму первенства другим странам — России и Турции соответственно. В структуре импорта центральноазиатских стран из Китая присутствует широкий спектр продукции, включая машины и оборудование, продукты питания, товары повседневного спроса и многое другое.

Лекция Артема Данкова «Центральная Азия: опасные мифы и реальные проблемы»

Что касается экспорта, то Китай стал главным пунктом назначения для продукции Туркменистана и Казахстана. Так, доля КНР в экспорте Туркменистана сегодня составляет рекордные 68%. При этом, экспорт Ашхабада в Китай практически монопольно состоит из углеводородов. Что касается Казахстана, то доля его экспорта в Китай равняется 15%. Здесь опять же преобладают нефть и газ, но в целом казахстанский экспорт более диверсифицирован, чем туркменский. Китай — второй по значимости партнер по экспорту для Узбекистана. А вот Таджикистану и Киргизии, не обладающих серьезными запасами востребованных в КНР ресурсов, сложно предложить что-либо Пекину: экспорт собственной продукции в Китай не играет для них существенной роли, и их сальдо внешней торговли с КНР резко отрицательное.

Большую роль в обеспечении китайского экономического проникновения в Центральную Азию играют так называемые связанные кредиты. Они подразумевают финансирование проектов под сравнительно низкие проценты, однако условием таких кредитов является использование китайских материалов, техники либо рабочей силы при осуществлении работ. Также практикуется передача долей в бизнесе, применение соглашений о разделе продукции. Применение этих практик позволяет максимально задействовать китайские производственные ресурсы, а передача долей в бизнесе ведет к постепенному расширению экономического присутствия в тех или иных отраслях экономик стран Центральной Азии.

Особенностью экономического взаимодействия центральноазиатских стран с Китаем в последнее время стало согласование внутренних программ экономического развития этих государств с интересами и стратегией Пекина. Это делается для максимально полного использования возможностей по привлечению китайских финансовых ресурсов. Так, в Казахстане с 2015 г. реализуется государственная программа инфраструктурного развития «Нурлы Жол», подразумевающая масштабные вложения в строительный сектор и обновление транспортной инфраструктуры страны. Реализация программы «Нурлы Жол» осуществляется в тесном переплетении с китайскими инициативами по созданию в Центральной Азии транспортно-логистической инфраструктуры «Экономического пояса Шелкового пути» и частично на китайские деньги. Последний раз ход «сопряжения» «Нурлы Жол» с ЭПШП казахстанский президент Нурсултан Назарбаев и лидер КНР Си Цзиньпин обсудили 8-9 июня на саммите ШОС в Астане. Схожим образом действуют и власти другого центральноазиатского государства — Таджикистана, которые стремятся скоординировать с Пекином шаги по реализации Национальной стратегии развития республики на период до 2030 г. В текущем месяце Душанбе посетила делегация Госбанка КНР, которая изучила вопросы взаимодействия в ряде отраслей — телекоммуникационной, горнодобывающей, сельскохозяйственной и гидроэнергетической.

Китайское присутствие и евразийская интеграция

В настоящее время политическое и экономическое присутствие России и Китая в Центральноазиатском регионе выражено наиболее сильно. Москва сохраняет тесные гуманитарные связи и обладает серьезным военным присутствием в регионе. Свидетельство тому — базы России в Таджикистане и Киргизии, а также членство Астаны, Бишкека и Душанбе в ОДКБ. Однако в долгосрочной перспективе Россия — «уходящая держава». Что касается Китая, его экономическое и политическое влияние в регионе растет. Остальные международные игроки, включая США и Евросоюз, влияют на центральноазиатские дела гораздо слабее. Приход к власти в Вашингтоне Дональда Трампа пока не способствует усилению американского присутствия в регионе. В планах Вашингтона — избирательный подход. Он подразумевает прекращение финансовой помощи Казахстану и Туркменистану, сокращение ее объемов вдвое для Таджикистана и Киргизии и некоторое увеличение объема финансовой поддержки Узбекистана. Вероятно, что часть проектов, от финансирования которых откажется Вашингтон, в конечном итоге «уйдет» к Китаю.

Усиление позиций КНР в Центральноазиатском регионе напрямую затрагивает перспективы евразийской интеграции, поскольку продвигаемые и Москвой, и Пекином интеграционные начинания — ЕАЭС и ЭПШП — направлены на экономико-политическое структурирование сопредельного регионального пространства вокруг собственного ядра. Существует как минимум два подхода к оценке взаимодействия евразийского интеграционного проекта с китайскими экономическими инициативами в регионе. Согласно первой точке зрения, Центральная Азия становится территорией, где сосуществуют различные интеграционные проекты, эффективно дополняющие друг друга. Растет и субъектность самих государств Центральной Азии, более не являющихся объектами колонизации. Сегодня эти страны активно формируют собственную повестку и в той или иной степени тяготеют к многовекторной политике. Вторая точка зрения подразумевает наличие конкуренции между интеграционными проектами Москвы и Пекина, игру с нулевой суммой. Учреждение ЕАЭС отчасти является попыткой ограничить экспансию товаров из Китая, создать для постсоветских стран возможность перезапуска собственных программ индустриализации. Неслучайно, что в евразийском интеграционном объединении осторожно и даже прохладно относятся к идее создания полноценной зоны свободной торговли между ЕАЭС и Китаем, за что выступают в Пекине. Есть и другой момент. Москва ратует за выработку единой позиции стран ЕАЭС к экономическому взаимодействию с Китаем, призывая выступать «единым фронтом». Пекин этот «единый фронт» сегодня довольно успешно расшатывает, делая ставку на двустороннее сотрудничество с государствами Центральной Азии.

Рабочая тетрадь РСМД «Перспективы развития проекта ЕАЭС к 2025 году»

Сильная сторона китайской экономической политики в Центральной Азии, помимо гибкости взаимодействия на двусторонней основе и наличия серьезного финансового ресурса, — способность Пекина предложить широкий круг направлений для сотрудничества. Относительная слабость промышленности и выраженный ресурсный характер экономик большинства стран Центральной Азии делают более «органичным» экономическое сотрудничество с Китаем, производящим широкий спектр разнообразной продукции и одновременно являющимся крупным потребителем ресурсов. Возможности же ЕАЭС в регионе ослабляет ряд присущих данному интеграционному объединению черт. В отличие от инициативы ЭПШП, которая практически не институционализирована, ЕАЭС является международной организацией. Союзу присуща достаточно высокая степень бюрократизации. В его рамках присутствует необходимость согласования позиций участников, что сказывается на скорости и качестве принятия решений. Конкурентоспособность ЕАЭС ограничивают низкая степень диверсификации экономик стран-участниц и невысокая доля внутрирегионального экспорта. В ЕАЭС она составляет только 9%. Финансовые возможности объединения также скромнее китайских. Уставный капитал созданного Пекином Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ), согласно учредительным документам, составил 100 млрд долл. Уставный капитал Евразийского банка развития — главного финансового института ЕАЭС — составляет 7 млрд долл. Экономические неурядицы последних лет и санкционное давление на Москву поспособствовали повышению уровня конфликтности внутри объединения.

Тем не менее есть и факторы, сдерживающие рост экономического и политического влияния Китая в Центральной Азии. Несмотря на выгоды и преимущества сотрудничества с Пекином, государства Центральноазиатского региона не заинтересованы в формировании политической и экономической зависимости от Китая. Сдерживающий фактор — объективные потребности в развитии собственной производящей экономики. Вероятно, что страны региона будут и впредь стремиться сбалансировать растущее влияние Пекина различными формами политического, экономического и военного сотрудничества с другими центрами силы. Наиболее благоприятным сценарием для государств Центральной Азии является ситуация, при которой в регионе конструктивно взаимодействуют и одновременно уравновешивают друг друга несколько крупных игроков.

Не стоит сбрасывать со счетов и определенный уровень синофобии, который сегодня присутствует в центральноазиатских странах. По мере роста влияния Пекина в регионе, возрастают и опасения в обществах стран Центральной Азии по поводу возможного усиления китайской экспансии. Примером этого стали прокатившиеся по городам Казахстана весной 2016 г. протесты против поправок в Земельный кодекс, имевшие антикитайский подтекст. Изменения предусматривали увеличение сроков аренды земли иностранцами.

Однако Пекин, помимо активного формирования лояльности политических элит центральноазиатских стран, проводит в последние годы масштабную политику привлечения на обучение в китайские вузы иностранной молодежи. Число студентов из стран Центральной Азии, обучающихся в вузах КНР, растет с каждым годом. Так, например, в 2016 г. в Китае обучались уже 13 тыс. студентов из Казахстана. Эти цифры пока еще вдвое меньше числа казахстанцев, обучающихся в России, однако весьма существенны. Схожая ситуация наблюдается и в других странах региона. Власти Китая в настоящее время рассматривают возможность превращения Синьцзяна в ориентированную на Центральную Азию образовательную зону. В случае успехов Пекина на гуманитарном направлении Китай по мере смены поколений сможет оказывать на жизнь государств Центральной Азии не только серьезное экономическое влияние, но и нарастит здесь свою «мягкую силу». Это, в свою очередь, будет способствовать дальнейшему укреплению позиций Пекина в регионе.