Дмитрий Шелест: К критике парадигмы современной прогностики

 «Мир, как мы его знали, подходит к концу¹», – рефреном звучит из уст многочисленных исследователей современного общества. Однако, где обозначается этот конец и, что нас ждёт «после того как», не совсем ясно. Неясность эта в свою очередь вызвана не только непониманием или невозможностью распознать облик грядущего, но и упорным присутствием «мира, как мы его знали» в парадигме гуманитарных наук. Такие описания строятся на общепринятой кодификации социальных феноменов. Конвенциональность в отношении видения предполагаемых событий будущего неспешно  возводит стену между ожиданием того, что будет,  и пишущихся уже сегодня сценариев грядущего. Будто бы два старорусских языческих понятия: «явь», мир сущий и «навь», иллюзорный, призрачный, загробный мир смешались в одном смысловом поле,   образуя нелепые ментальные гибриды напоминающие, скорее, химер и грифонов чем уместную времени модель социума.   Но речь идёт не о безобидных иллюзиях, а химерах общественного сознания, которые являются угрозой для развития социума и возможности совершить новый цивилизационный переход.

Вспоминая терминологию Френсиса Бэкона, автор попытается указать на «идолов», терзающих ум исследователей будущего. При этом,  существующие истуканы в наше время представляют из себя значимые явления в жизни нашей цивилизации, однако, следует задаться вопросом: будут ли они важны через двадцать лет? Те тенденции и процессы, те субъекты внутренних и внешних отношений, которые  определяют лик человечества сегодня, какими они будут по истечении двух десятилетий, не говоря уже о большем сроке?  В частности, вспоминая английского философа, хотелось бы напомнить о том, что идолами Бэкон называл определённые системы заблуждений, навязываемых внешней средой или ошибками индивидуального мышления. В качестве гипотезы, выдвигается ряд тезисов, описывающих возможность ложных посылов в прогностике, которые  не столько революционны, сколько предполагают иной взгляд на значимость ряда субъектов формирования будущего. Фактически речь идёт об отказе от установившегося ракурса с целью очистить пространство для дискурс-анализа, формирующего новые семантические поля в футурологии.

Изучение грядущего – дело сложное и неблагодарное. Попытки мыслить за пределами горизонтов сегодняшнего дня упираются, по словам Ханны Арендт, в то, что «…основная характеристика будущего – его глубинная неопределённость, вне зависимости от того, насколько велика вероятность предвидения»². Возможно, в силу упомянутых причин большинство исследователей, пытающихся описать грядущее, не спешат расставаться с очевидностями. А ведь основываясь на неопределённости, как одном из главных признаков удалённого, необходимо принять во внимание, что перемены, которые происходят в любой динамической системе, со временем не столько увеличиваются, сколько приобретают неожиданный характер. При этом, чем дальше располагаются загоризонтные поля, то, согласно теории поведения сложных адаптивных систем, тем большее число непредвиденных изменений атакует цивилизационные структуры. Исходя из этого посыла, уместно утверждать, что на ряд значимых факторов, принимаемых во внимание сегодня, как основополагающих для нашей цивилизации, будут действовать те неведомые силы, которые независимо от направления воздействия, снизят влиятельность этих явлений через 20-30 лет.  По сути, речь пойдёт о ложных дискурсах, формирующих неадекватное восприятие реальности или, как в нашем случае, искажённую картину будущего. 

Рассматривая ниже «химеры», направляемые в будущее, замечу, что усилия предсказать конкретные события через длительный промежуток времени с высокой долей вероятности обречены на провал. Тем не менее, определить направленность генезиса изменяющихся систем представляется и возможным, и необходимым.  В этом отношении взгляд предиктора должен фокусироваться на наиболее сложных и значимых структурах. Именно им предстоит измениться за достаточно короткий по историческим меркам срок в наибольшей степени. Влияние будущего на существующие структуры распространяется на государственные образования, на идеологические дискурсы и на социальные практики.

Ниже приводятся сферы человеческой деятельности, которые как модели, наиболее зависимые от хода времени и через двадцать лет претерпят наибольшие изменения. Настолько, что их влияние на мир будущего будет на порядок менее значимо в сравнении с сегодняшним днём.

1. Идея либерального мира.
2. Китайская модель государственного устройства.
3. Ислам как монолитный концепт.
4. Поступательная роль науки и техники.
5. Значимость Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР).

Возможно, посыл такого рода может показаться несколько странным, но давайте рассмотрим каждый из них в отдельности.

Первое. Говоря о либеральной идее, в качестве «общего знаменателя» подразумевают устройство государства, основанное на идеях открытой рыночной экономики и существование демократических институтов, ориентированных на конечную индивидуализацию человека. Современное либеральное устройство Западного мира представляет громоздкую систему, инерция которой двигает общество по направлению, обозначенному в период развития капитализма как общественной формации. Социальные институты Запада на сегодняшний день формализованы настолько, что значительная часть общества погрузилась в инфантильное состояние, которое во многом провоцирует нежелание и неспособность к динамичному развитию личности. Как следствие, происходит отрицание социальной и личной ответственности, тормозящее развитие западной миросистемы. Конкурентная среда в государствах «либеральной демократии» напоминает состояние антикварной машины, разогнанной до скорости гоночного болида. Ни индивид, ни общество уже не выдерживают  подобного квазиестественного отбора. И, соответственно, многие идеи, генерируемые современным Западным миром, говоря словами Исаии Берлина «… неизбежно превращаются в удушающие смирительные рубашки и тем самым способствуют своему разрушению…»³.  Естественно, замедление эволюции социальных структур в таких условиях не за горами.    В этом аспекте близится и сужение каналов глобализации, что в обозримом будущем замкнёт порочный круг, в котором свернётся либеральная идея.

Второе. Нет ни одного дня, чтобы Китай не упоминался в средствах массовой информации. Различного рода экспертные сообщества жадно цепляются за любые новости из Поднебесной, вынося свои суждения и прогнозы в отношении того, как упомянутое государство может повлиять на мировую политику или экономику. Значимость Китая на сегодняшний день неоспорима, однако, стоит предположить, что его возможности в качестве объекта влияющего на мир будущего в последующие двадцать лет снизятся по сравнению с днём сегодняшним. В экономическом аспекте Китайская народная республика (КНР) балансирует между огромными золотовалютными резервами и так называемыми «плохими» долгами, которые вполне могут нивелировать богатство Поднебесной.  В свою очередь экстенсивная модель развития экономики не может осуществляться бесконечно и, с годами, будет встречать растущее с каждым годом сопротивление стран-партнёров в отношении многих начинаний КНР в мировом масштабе.  Националистическая ориентированность государственной модели Китая, несмотря на значительные усилия властей, не способна заинтересовать человечество как глобальный концепт. А историческая память китайского общества, вытравленная «культурной революцией», не способствует гармонии социальных отношений. Попытки же увеличивать своё влияние далеко за пределами КНР (прежде всего, Африка, затем Южная Америка), в силу своей удалённости, формируют комплекс проблем, грозящих негативно повлиять на внутреннее устройство страны.  Предполагается, что к 2030 году по Китаю может ударить резкая переориентация мировой экономики, снижение доступности пищевых продуктов и неадекватность внутреннего потребления энергии по отношению к её выработке. На международной арене выявятся диспропорции между стремлением Пекина быть значимой международной силой и нежеланием принимать на себя ответственность по решению глобальных вопросов.  

Третье.  Позиционирование ислама как наиболее динамичной конфессии на сегодняшний день с одной стороны определяется наличием значительных месторождений углеводородов в государствах, где упомянутая вера является государственной религией, с другой же заинтересованность таких стран придать ускорение распространению ислама совпадает с пассионарностью мусульманской общины (уммы) и её лидеров. Всё это происходит на фоне кризисных явлений в государствах «классического» ислама, чувстве разочарования населения в органах государственной власти, а также неприязнь к любым проявлениям «колониализма» (реальным или мнимым) со стороны развитых государств. В свою очередь наиболее радикализированные адепты различных исламских течений являются основным источником пополнения, так называемого, террористического интернационала. Кроме этого, рост числа верующих мусульман увеличивается, опережая число неофитов в других религиях. Все названные причины активно экстраполируются в будущее испуганными наблюдателями. Стоит отметить, что увеличивающаяся умма далека от однородности и в начале XXI века. В сегодняшнем мироустройстве дальнейшее распространение ислама приведёт к тому, что эта религия рассеется на множество течений и сект. Единоверцы не будут единомышленниками, а пассионарность современных мусульманских лидеров станет залогом будущих религиозных конфликтов.    В этом же ключе стоит рассматривать экстремистскую активность части приверженцев ислама. Нетерпимость в обществе, к сожалению, не замкнётся в рамках какой-либо конфессии.  Террористические группы, питаемые религиозным фанатизмом, станут одним из инструментов политических игр в международном масштабе. Уже на сегодняшний день становится очевидным, что полномасштабная война как инструмент политики исчерпала себя. На смену ей и приходит терроризм, который становится на службу интересов ряда государств, транснациональных корпораций и иных субъектов международных отношений независимо от первоначальных идеологических посылов.  В свою очередь мусульманские государства утратят свой авторитет, когда ислам превратится в множественность течений, конкурирующих друг с другом. В этом случае спонсирование тех или иных идеологических, экстремистских и террористических проектов как части государственной политики будет коррелироваться не столько с мировой религией, сколько с безумием отдельных сект.

Четвёртое. По крайней мере, в течение трёх столетий большинство образованных людей полагали, что общество, ставшее на путь научно-технического развития, обречено на поступательное движение в этом направление. То, что римские акведуки стали пастбищами на многие столетия, не служит аргументом для сторонников вечного прогресса. Но, например, по мнению эксперта Пентагона Джонатана Хюбнера, инновационный пик в научно-технической сфере можно отнеси к 1873 году, после чего он неуклонно снижался. По его же расчётам к 2024 году поток изобретений снизится до уровня раннего Средневековья⁴. Сама по себе логика подобных рассуждений достаточно очевидна – возможности познания и влияния на мир имеют ограничения если и не в виде тотального концепта, то, по крайней мере, в форме временных рамок, вмещающих только определённое количество новаций. Поступательный характер изобретений всё больше сдерживает и ограничения возможностей добычи природных ресурсов, которые с каждым годом становятся всё более трудноизвлекаемые и дорогостоящие. Очевидно, что дефицит ресурсов – это одна из немногих тенденций, которая может экстраполироваться в двадцатилетней перспективе.  Кроме того, нарастающий уровень опасности инноваций в ряде отраслей может превысить пользу от воплощения новых технических идей в жизнь.  И, возможно самое главное: социум, осознанно или нет, начнёт сдерживать техническое развитие из-за  ширящегося несоответствия между техносферой, социальными институтами и традиционными культурными практиками.   

 Пятое. Абсурдно было бы утверждать, что Азиатско-Тихоокеанский регион не представляет значения для человечества. Однако определение АТР в виде ключевой структуры мира XXI  века связано не с наличием в этой части Земного шара большого числа государств или наличие значимых игроков. Прежде всего, упомянутый регион определён в повестке дня государств Западного мира. Соответственно, важность региона определяется только через призму западноцентрированных моделей экономических и политических отношений. Нет никаких очевидных свидетельств того, что глобализация, будучи доминантой сегодняшнего мироустройства, в последующие двадцать лет останется как инструмент политики государств Западной Европы и США. Международные общественные, политические, экономические и другие контакты при увеличении объёма, максимально регионализируются, вернув мир к нескольким центрам влияния. В этом отношении регион Тихого океана останется местом притяжения событийности, но в совершенно «незападном» качестве. АТР как система, вероятнее всего, через двадцать лет будет жить Китайская, Юго-Восточная, Юго-Западная, Северо-Восточная, Австралийская и Латиноамериканская подсистемы, имеющие в своём развитии и существовании отличающиеся тенденции.  

Изложенный в качестве гипотезы перечень является не столько исчерпывающим, сколько показательным. Обозначенные дискурсы, словно сказочные великаны, охраняют устои цивилизации Запада, которые устраивают элиты государств развитого мира. При этом, задача «дискурсов-стражников» –  оберегать устойчивость цивилизационных моделей в парадигме Западного мира от вторжения извне. Медиумы «конца истории» описывают цивилизационное превосходство перед «варварами» не столько в научной, сколько в агитационной терминологии. Одновременно, само предполагаемое наличие «варваров», то есть тех народов, которые не в состоянии принять западную картину мира, является оправданием любых кризисов «либерально-демократического проекта». Это очень точно подметил греческий поэт Кавафис, восклицая устами своего героя: «Но как нам быть, как жить теперь без варваров? Они казались нам подобьем выхода»⁵.  

Соответственно, есть вполне объяснимые причины, которые заставляют поддерживать эти пять тезисов ангажированной частью научного сообщества:

1. Первый тезис о нескончаемом мире либерализма и непреходящих либеральных ценностях имеет очевидную необходимость для правящих элит Западного мира. Вся внешняя и внутренняя политика государств, относящихся к развитым либеральным демократиям, строится в рамках единого дискурса, пусть и значительно деформированного со времён Адама Смита. Естественно, что западные штудии и, прежде всего, американские исследования описывают картину будущего мира с изначально заданными константами в рамках обусловленной парадигмы.

2. Китай как эйдос, транслируемый миру, является величайшим «изобретением» западной цивилизации. И, более того, похоже, уже сам Пекин уверовал в то, что он – тот самый Китай, который рисуется заокеанскими стратегами.  Прежде всего, КНР – это подарок судьбы для современного военно-промышленного комплекса США. Постоянные преувеличения мощи Поднебесной – своеобразная традиция западноевропейского и вашингтонского истеблишмента. А партийное единство Китая, кажущееся монолитом внешнему наблюдателю,   в купе с иными культурными кодами проводит окончательную разделительную линию между КНР и «первым миром», наделяя азиатскую цивилизацию чертами Другого, столь милого сердцу любого сторонника имперского мышления в духе «правь Британия морями».  

3. Исламский мир – это один из удачных образцов «варваров», о которых писал греческий поэт. Даже не угроза, а возможность её реализации со стороны мусульман в будущем является подарком для стратегов-атлантистов.  Как и Поднебесная, ислам становится инструментом, который перезапускает механизм консолидации  западных элит. Рассматривая  исламский мир как архетип варварской агрессивности, его антагонисты по умолчанию наделяют себя правом действовать нецивилизованными  методами от имени «наиболее развитой» части землян.  

4. Живущая в массовом сознании область науки и техники и реальное положение дел в этой сфере отличаются друг от друга. Сегодня научно-технический прогресс рассматривается как поле реализации коммерческих проектов любой степени необходимости для человечества. Рынок даёт жизнь научной среде только там, где она значима для него, то есть в сфере потребления, не считаясь с огромным расходом энергии и потреблением ресурсов.  Наука и реализуемые с её помощью технологии и инновации видятся праздному обществу как нескончаемая смена кунштюков, задача которых сделать жизнь более весёлой, развлекательной и лёгкой.       

5. Ориентация Западного мира и, прежде всего, США на Азиатско-Тихоокеанский регион косвенно подтверждает снижение возможностей доминирования этих стран в мировом масштабе. АТР, будучи одной из значимых систем цивилизации Модерна, становится следующей точкой для сохранения глобализации, как западного проекта. Сама же значимость региона присваивается западноевропейскими странами как попытка удержать гегемонию в период крушения модели либерально-демократического государства в современном виде. Поэтому авторитетный футуролог Тоффлер с тревогой наблюдая за уходящим миропорядком отмечает, что раздел Тихоокеанского региона на субрегионы может подвести финальную черту в существовании глобальной системы в её западноцентрическом виде.

Анализ такого рода посылов даёт основание считать, что политическое настоящее не довольствуется кодификацией текущих событий в рамках своей знаковой системы, где знаки – собственность узкой кучки политиков государств «развитой либеральной демократии». Они набрасываются и на будущее, которое  татуируется системой знаков в пределах, определяемых парадигмой западного мышления. Так формируются устойчивые коммуникационные каналы в медийной сфере, которые создают картину иной реальности как трансцендентальную иллюзию. Включаясь в ракурс видения этих наблюдателей, сторонний зритель  принуждается к участию в манипуляциях смысловыми паттернами в рамках чётко означенного дискурса. Соответственно, предлагая с известной долей критики отнестись к упомянутым концептам, как к материалу, структурирующему будущее,  автор предлагает выносить на рассматрение нелинейные варианты грядущего, как альтернативы запрограммированному будущему.

Выразителями идей этернализации западного дискурса любая из возможных моделей грядущего рассматривается не столько в аспекте её вероятности, сколько с точки зрения её неприемлемости для мировосприятия упоминаемых субъектов международных отношений. Такого рода наблюдатели старательно выступают в роли палачей любых загоризонтных смыслов, отличающихся от привычного для них ландшафта. При этом как-то замалчивается и не принимается во внимание то, что отмечалось российским футурологом  Переслегиным «Пытаясь остановить развитие, США и западноевропейские страны накапливают огромную потенциальную энергию отсроченных изменений»⁶. В реальности прогностика упомянутых государств направлена фиксацию определённой гуманитарной парадигмы, которая сдерживает появление иного будущего в пользу умирающего Модерна. Как следствие, большинство политических решений направлены на балансировку текущего положения дел. И естественно, что оставлены вне зоны внимания множество нарождающихся проблем, разрешением которых должно было бы заниматься уже сегодняшнее поколение властных элит. 

 Будущее как объект изучения, воспринимается современными западными политиками только в виде пространства, где необходимо отыскать «бреши» для пролиферации идеологии «развитого мира» в грядущем. В таком ключе и вынуждены работать большинство современных исследователей. При этом существующая конвенциональность относительно химерических моделей тех явлений, которые оказывают влияние на грядущее, больше напоминает догмы сектантов, нежели чем умозаключения исследователей. Несомненная важность изучаемых феноменов в настоящем очевидна, но желание разместить это влияние и в будущем, располагающемся в удалении на двадцать лет и более, скорее лишний раз подчёркивает их значимость в глазах учёных, как субъектов влияния на мир-в-сегодня.  Однако, позиционирование таких объектов как центров формирования мира-в-завтра напоминает дурной цикл, когда бег по кругу принимается за движение вперёд.

Мотивы правящих элит западных стран заинтересованных в таком положении дел очевидны. Задача консервации грядущего в тисках настоящего наиболее востребована в реальности политиков Запада. Как отметил всё тот же Переслегин, у них «Настоящее как система стремится продлить себя «из вечности в вечность» и щедро платить за это, предоставляя своим адептам необходимые финансовые, информационные, духовные ресурсы»⁷. Прежде всего, США постоянно находится в поиске рецептов сохранения глобального доминирования во временном удалении.  Поэтому в рамках парадигмы, транслируемой интеллектуальной обслугой одного процента населения Земли, остаётся механическое будущее. То есть такое «продлённое» настоящее, которое предполагает альтернативы только в рамках существующей цивилизационной модели. Это находит отклик и в широких массах, ведь такое повторение рождает успокоенность, давая лживый образ существующего порядка вещей в удалении, как залога стабильности. Подобная зацикленность сознания на настоящем, делает будущее вполне «ясным» для понимания не только или не столько правящими элитами, сколько массами, нечутко вслушивающимися в гул информационных поводов. Эта своеобразная «политологическая слепота» замыкает наблюдателей в рамки навязанного (удобного) дискурса, а сами они пребывают в ужасе даже от осознания возможности увидеть мир, который будет не совпадать с картиной, зафиксированной в сознании некоторых горе-учёных.  Неудивительно, что, по-прежнему, «Большинство людей бродят то там, то сям под руководством, а то и под гипнозом нескольких моделей, о согласовании которых они не беспокоятся…»⁷.

Автор: Дмитрий Шелест: руководитель лаборатории социального прогнозирования ШГН ДВФУ

Примечания:

1. Песня «Мир как мы его знали» российской группы «Аквариум».
2. Арендт, Ханна. Жизнь ума. СПб.: Наука, 2013, с 243.
3. Берлин, Исаия. Подлинная цель познания. Избранные эссе. М.: Канон +, 2002, с 104.
4. Huebner, Jonathan. A possible declining trend for worldwide innovation [электронный ресурс]// Acceleration Studies Foundation: электрон. библиотека. – URL: http://accelerating.org/articles/InnovationHuebnerTFSC2005.pdf .
5. Кавафис, Константинос. Полное собрание сочинений/ Константинос Кавафис. – М: ОГИ, 2011. – 504 с.
6. Переслегин, Сергей. Опасная бритва Оккама. М.: АСТ: Астрель, СПб.: Terra Fantastica, 2011, с 195.
7. Там же, с 195.
8. Берлин, Исаия. Подлинная цель познания. Избранные эссе. М.: Канон +, 2002, с 104.