Альтернативы «либеральному порядку»

Продолжающая на сайте РСМД полемика вокруг статьи А.В. Кортунова «Неизбежность странного мира» — свидетельство ее успеха. Осмысляя характер современного мирового порядка, автор выдвинул три интересные идеи. Первая: вектор развития современного мира устремлен, несмотря на все зигзаги, к созданию либерального порядка на основе принципов рациональности, нормативности и открытости. Вторая: действующие международные институты и нормы права обладают большим запасом прочности. Третий: у либерального порядка пока нет рациональной и приемлемой для всех стран альтернативы. Отсюда следует вывод автора, что политика России с ее упором на «жесткую силу» и военно-политическую безопасность может не вписаться в такой мир.

Не отрицая справедливости многих наблюдений автора, рискну предложить альтернативную точку зрения. «Либеральный порядок», как он описан А.В. Кортуновым — это и есть Ялтинско-Потсдамский порядок, созданный «державами-победительницами» в ходе Второй мировой войны. Он создавался в определенных исторических условиях и на основе определенного соотношения сил между великими державами. Однако при изменении соотношения сил базовые нормы этого порядка могут быть пересмотрены.

Ялтинская конференция

Когда возник либеральный порядок?

За минувшие четверть века в экспертной литературе понятие «Ялтинско-Потсдамский порядок» стало ассоциироваться с системой биполярной конфронтации двух сверхдержав — СССР и США. Такая картина далека от истины. Ялтинско-Потсдамский порядок создавали в ходе Второй мировой войны не две, а пять держав-победительниц, которые затем стали постоянными членами Совета Безопасности ООН. При выработке Устава ООН зафиксировали ряд базовых норм, которые и придают либеральный характер современному мировому порядку. Этими нормами стали:

— равенство всех народов и рас;

— равноправие всех государств;

— ограничение права государств на ведение войны (ее формально стало возможно объявлять другой стране только в порядке самообороны от агрессии);

— уважение суверенитета и территориальной целостности всех стран.

С годами начинаешь лучше понимать всю революционность (а заодно и хрупкость) этих принципов. Я родился в 1978 году. Всего за 70 лет до моего рождения идея естественного неравенства рас была общепринятой в Европе и Северной Америке. Всего за полвека до моего рождения война считалась нормальным и естественным состоянием между государствами. Всего за 30 лет до моего появления на свет существовали и казались стабильными колониальные империи, основанные на идеологии неравенства народов. А остатки расовой сегрегации в США отменили только при президенте Р. Никсоне (1969–1974) — за какие-то семь-восемь лет до моего рождения.

В конце 1980-х годов большим ударом по СССР стали дискуссии вокруг пресловутого «пакта Молотова – Риббентропа» 1939 года. Но всего за шестьдесят-семьдесят лет до этого дискуссия о «моральной ответственности» СССР была бы бессмысленной. Великие державы считали своим естественным правом делить малые страны на сферы влияния, а при желании и аннексировать их территории. Это правило действовало и в рамках Венского, и в рамках Версальско-Вашингтонского порядка. Единственное, в чем упрекнули бы СССР и Германию в мире образца 1910 г. — что они слишком поздно поделили на сферы влияния Восточную Европу и сделали это не очень эффективно. Если упрекнули бы вообще. В мире, где было признанным неравенство народов и стран, не могло быть и речи ни о каких моральных аспектах заключенных договоров.

Истоки либеральной глобализации были заложены отнюдь не после распада СССР, а также в середине 1940-х годов. Еще в рамках Бреттон-Вудских соглашений 1944 г. были созданы ключевые международные финансовые институты — Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк (ВБ). Принцип свободной торговли был официально принят в 1947 г. в рамках Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ). Глобализация окрепла с преобразования ГАТТ во Всемирную торговую организацию (ВТО) в 1995 году. Но в ее основе лежит все тот же принятый в 1947 г. международный принцип свободной торговли. Многое ли останется от глобализации, если предположить, что в силу каких-то причин страны вернутся к политике протекционизма?

На либеральный мировой порядок работала и сама политическая структура Организации Объединенных Наций. Базовое правило ООН «одна страна — один голос» стал воплощением принципа равенства всех народов и рас. Устав ООН дал определенные гарантии малым странам от посягательств со стороны великих держав. Наличие «права вето» у постоянных членов Совбеза ООН стало своего рода «принуждением к консенсусу» (по справедливому замечанию С.А. Караганова). Великие державы были вынуждены создавать культуру переговорного процесса, который означал поиск компромисса по спорным вопросам. Компромисс не всегда удавался. Но всё же «великие державы» искали компромисса, а не стремились к новой большой войне.

Несмотря на «холодную войну», и США, и СССР строили в целом единый либеральный порядок. Обе сверхдержавы поддерживали антиколониальные движения и содействовали появлению новых государств. Обе сверхдержавы благожелательно относились к появлению Движения неприсоединения и целой плеяды международных организаций - тех самых, которых в рамках теории глобализации принято называть «новыми акторами». Демократизация международных отношений проявлялась через закрепление в международном праве норм незыблемости территориальной целостности государств, права народов на самоопределение и обязательств по защите прав человека. Сверхдержавы, как правило, поддерживали соответствующие процессы, чтобы обеспечить себе преимущество в обоюдном соперничестве. Волна демократизации во многом повлияла на внутриполитические процессы и в США (ликвидация остатков расовой сегрегации), и в СССР (укрепление либерального крыла в партийном руководстве).

Важно отметить, что Советский Союз также играл на установление либерального порядка. Советская дипломатия выдвигала многочисленные предложения по разоружению. СССР был инициатором созыва Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, которое зафиксировало принципы незыблемости суверенитета и территориальной целостности всех государств. Советская дипломатия наряду с американской содействовала утверждению правозащитных и экологических стандартов в международном праве. «Холодная война» шла своим чередом, но ни один советский лидер не призвал к ликвидации ООН, не объявлял американцев «низшей расой» и не заявлял о нормальности и желательности аннексии или расчленения малых стран. Шовинизм и пропаганда войны в Советском Союзе были официально запрещены. Иначе говоря: СССР объективно укреплял либеральный мировой порядок, а не призывал заменить его «правом силы» или «игрой без правил» в стиле мира 1930-х годов.

Либеральный порядок пока существует. Но он — не заслуга нашего поколения, а результат трудов предшественников. Поэтому на вопрос А.В. Кортунова о том, возродится или нет либеральный мировой порядок, можно посмотреть с другой стороны: удастся ли будущим поколениям сохранить хотя бы те либеральные завоевания 1940-х – 1960-х годов, которые лежат в основе современного мира?

Нелиберальный либерализм

Тенденции последних четверти века доказывают обратное. А.В. Кортунов пишет: «Заключение о глубоком и необратимом кризисе либерального мирового порядка — очень удобная позиция для тех, кто хотел бы упростить не только общую картину мира XXI столетия, но и вызовы, стоящие сегодня перед российской внешней политикой». Но что, собственно, мы понимаем под «кризисом либерального порядка»? Наверное, не «Брексит» и не победу Д. Трампа на президентских выборах в США — при всей значимости этих событий. Скорее, «кризис либерального порядка» — это отход от либеральных принципов 1940-х годов, которые были положены в основу нынешнего мирового порядка. Все оказалось в точности по Гегелю — либеральный порядок, развиваясь, стал превращаться в свою прямую противоположность.

Во-первых, в современном мире возродилась «кулуарная» ("кабинетная") политика. За минувшие сорок лет возникла целая серия переговорных форматов, где великие державы за закрытыми дверями определяют судьбу малых и средних стран. Сама идея создания «группы семи / восьми» означала, что великие державы берут на себя функции решать «глобальные проблемы человечества» без каких-либо правовых полномочий. Создание механизма «группы двадцати» означало выделение привилегированных субъектов для решения проблем мировой экономики. Многочисленные форматы «контактных групп» пошли еще дальше. Великие державы вновь стали урегулировать конфликты на основе закрытых договоренностей между собой — зачастую (как в Боснии) вообще без привлечения к обсуждению самих конфликтующих сторон. Знакомая старая модель: «император Александр договорился с императором Вильгельмом, что отныне...»

ANTON VON WERNER “Der Kongreß zu Berlin”

Для либерального порядка опасны не просто «кулуарные» форматы сами по себе. Опаснее, что они возникают без соответствующей правовой санкции. Если появляется формат, где некий набор держав решает региональные или глобальные проблемы, то главный вопрос — утвержден ли этот формат ООН? Если нет, то он создан на базе простой договоренности великих держав. Хорошо это или плохо — другой вопрос, но ничего общего с либерализмом такой порядок не имеет: обычная практика управления миром группой великих держав.

Во-вторых, в современном мире на новом витке возрождается тезис о неравенстве народов и рас. Формально, об этом пока, разумеется, не говорят. Но постоянно утверждаемые «Западным сообществом» во главе с США тезисы об «отмирании суверенитета» и «распространении демократии» означают, что определенная группа стран взяла на себя полномочия «тянуть к прогрессу» другие страны и народы. Современный Запад считает своим естественным правом принудительно распространять либеральную демократию даже если эти действия не соответствуют нормам Устава ООН. Такой подход — не что иное, как обновленный вариант «бремени белого человека», воспетого Р. Киплингом сто лет назад. Глядя на военные кампании США в Афганистане, Ираке, Пакистане и Ливии, вспоминаю и другой колониальный стих того же поэта, где главный герой с гордостью заявляет о себе: «Пришел я в шинели из Лидса в Лахор». 

Особенно ярко возродившаяся теория неравенства народов проявляется в ходе усилившейся борьбы с распространением ядерного оружия. Постоянные члены СБ ООН требуют денуклеаризации КНДР, но не ставят так вопрос в отношении Индии или Пакистана. Ирану после двенадцати лет внешнего давления разрешили иметь обогащение урана до определенного уровня. Другие страны, нарушавшие в прошлом ДНЯО чаще Ирана (например, Япония), имеют полное право на атомную энергетику. Возрождается деление государств на «полноправные» и «неполноправные», «цивилизованные» и «нецивилизованные» с разным набором политических и экономических прав. Более того: это деление вводится не на основе каких-то международно-правовых документов, а на основе прихоти и предпочтений определенной группы стран. 

Подобную практику принято называть "двойными стандартами'. Но это не совсем верно. Ведь сам термин "двойные стандарты" означает, что мы априори признаем равенство всех стран - просто некоторые участники международного взаимодействия следуют этому правилу недобросовестно. Но если мы вновь начинаем делить государства на "полноправные" и "неполноправные", то само понятие "двойные стандарты" для нас становится бессмыслицей. В мире неравенства государств у великих держав по определению иные права, чем у других участников международных отношений. В феодальном обществе у дворянина от рождения больше прав, чем у крестьянина или буржуа. Но "однополярный мир" (мечта американских, да и многих российских, либералов) - это и есть феодальная модель международных отношений, где один король правит совместно с группой приближенных вассалов (герцогов и графов).

В-третьих, в современном мире возродился институт ведения межгосударственных войн. Он, собственно, не умирал никогда, но после распада СССР и «социалистического содружества» приобрел новые формы. Великие (и не очень великие) державы отлично научились обходить Устав ООН за счёт института «миротворчества», точнее — «принуждение к миру» (peace-enforcement operations). Речь идет о праве великих держав вводить войска и вести военные действия в странах, переживающих кризис государственности. Конфликты вокруг Грузии (2008), Украины (2014) и Сирии (2015-16) поставили вопрос о том, могут ли великие державы напрямую столкнуться на территории подобных государств. Такая модель напоминает «войны за наследства» XVIII века, когда великие державы вели военные действия на территории третьих стран.

Отсюда — перемены в характере правозащитной деятельности. Это в годы «холодной войны» сверхдержавы спорили на международном уровне, какие права человека считать приоритетными: социально-экономические или политические. Примерно с 1993 г. проблематика прав человека стала обоснованием для проведения военных операций в определенных странах. Но если тематика прав человека стала распространенным поводом для начала войны, то такой порядок вряд ли можно нормативным. Скорее, большинство государств постараются создать побольше оружия, чтобы защититься от применения к ним концепций «гуманитарных интервенций».

В-четвертых, резко сократилось количество международно-правовых режимов. За минувшие пятнадцать лет рухнули многие режимы контроля над вооружениями, созданные в годы «холодной войны». Система «европейской безопасности» с ведущей ролью ОБСЕ официально признана неэффективной. (Правда, столь же неэффективными оказались попытки ее реформировать). Заблокированы и многие проекты создания новых правовых режимов вроде запрета на биологическое оружие или запрет ввода в космос ударных боевых систем. Цель этого — развязать государствам руки для ведения военной политики. Та самая «игра без правил», от которой нас должен был увести Ялтинско-Потсдамский порядок.

А.В. Кортунов приводит пример из фильма "Доживем до понедельника". Учитель, роль которого играет Вячеслав Тихонов, говорит матери отстающего ученика: "Ему не ноги тренировать надо, а память и речь!" Но в словах учителя, думаю, есть двусмыслица. Они справедливы при наличии двух сопутствующих условий. Во-первых, если ребенок учится в хорошей школе, а не в классе, где умных учеников бьют ради забавы или самоутверждения "нормальные пацаны". Во-вторых, если родители могут обеспечить такому ребенку тепличные условия, не выпуская его во двор - там никто на уровень развития его памяти и речи смотреть не будет. Во дворе, где аргумент - способность драться и противостоять старшим подросткам, нужны другие навыки. Иначе говоря: требование учителя хороши, если родители и среда гарантировали такому ребенку безопасность. 

На языке международных отношений это означает следующее. Само существование маленьких государств, успешных экономически и слабых в военной сфере, стало возможно благодаря созданию в годы "холодной войны" международных режимов безопасности. Если великие державы вновь получат полную свободу рук, а в мире утвердится мораль межгосударственного дарвинизма, то уровень безопасности подобных стран резко снизится. Скорее, их экономическая эффективность может стать замечательной добычей для победителя. Пример экономически успешной Югославии, тренировавшей "не ноги, а память и речь", весьма показателен. Весной 1999 г. жители некогда успешной Сербии с завистью смотрели на Россию, которая в годы холодной войны натренировала еще и "ноги" в виде стратегического ядерного потенциала. 

В-пятых, в современном мире происходит деградация международного гуманитарного права. В прошлом веке возникла разветвленная система Гаагских и Женевских соглашений о правилах и обычаях ведения войны. Антитеррористические операции доказали, что появилась целая категория людей, на которые не распространяются никакие правовые нормы - достаточно объявить их «террористами». (Понятие «пленные террористы» в международном праве не существует). В ходе проведения подобных операций можно прибегать к неограниченному насилию. Раз нет объявленного состояния войны — вопрос о соблюдении Гаагских и Женевских конвенций остается под вопросом. Но если сегодня можно не соблюдать нормы гуманитарного права в отношении пленных талибов или иракских группировок ("террористов"), то почему завтра это нельзя будет сделать с кем-то еще?

Эту тенденцию усиливает закрепление нового правила - ликвидации лидеров проигравших государств. В начале 2000-х годов Запад организовал над ними серию назидательных трибуналов. Убийство повстанцами М. Каддафи 20 октября 2011 г. доказало, что ликвидировать неугодного главу государства можно и без соблюдения правовых процедур. Еще показательнее судьба экс-президента Египта Хосни Мубарака - даже проведение абсолютно лояльной США политики не гарантировало его от суда. С лидерами проигравших стран стало можно делать все, что угодно. Отсюда - понятное стремление незападных лидеров получить в свои руки какой-то вид оружия массового поражения. Все это весьма далеко от "нормативности" мирового порядка.

Режим перманентной борьбы с транснациональным терроризмом ставит вопрос о том, что, собственно, делать с обществами, которые из поколения в поколение рождают террористов. Возникает целая группа «несостоявшихся стран» вроде Афганистана, Ирака, Сомали, Палестины, которые из года в год объявляются источниками всех бед современной цивилизации. Рецепта решения этой проблемы Запад пока не предлагает. Вспоминая массовый психоз после масштабных терактов в США (2001) и Франции (2015), невольно задаешься вопросом: не решатся ли однажды великие державы прибегнуть к некой форме геноцида для ликвидации "террористических обществ"? (Достаточно вспомнить знаменитую оговорку Дж. Буша-младшего, что «не каждый мусульманин террорист, но каждый террорист мусульманин»).

Все это — не просто злая воля политиков. Нынешний мировой порядок шаг за шагом возвращается не к «холодной войне», а к своему «доялтинскому» состоянию. В этом смысле современный мир намного менее "либерален", чем он был таковым в 1970-х годах. (Достаточно отметить, что в XXI в. еще не было года, когда в мире не шла бы война с участием великих держав) 

На этом фоне вполне естественно происходит возрождение «имперских» идей. Начало этому процессу положили США: сначала при У. Клинтоне объявили о создании «демократической империи», затем, при Дж. Буше-мл., открыто сравнивали себя с Древним Римом. Новая российская государственность после 1993 г. стала легитимизироваться опытом Российской империи. В начале 2010-х годов о «неоимперской политике» заговорили в Великобритании (где кабинет Д. Кэмерона возвел культ Британской империи 1940-х годов в почти государственную идеологию). О «неоосманизме» почти официально говорят в Турции. Ностальгия по имперскому наследию заметна в таких разных странах, как Польша, Венгрия и Иран. Комментаторы любят называть это «постимперским синдромом», подразумевая, что век империй прошел. Но если предположить, что век империй возвращается, то перед нами — нормальный процесс становления менее либерального, чем Ялтинско-Потсдамский, порядка.

www.onwar.eu

Конец трех мифов

Опыт минувших десяти лет опроверг три мифа, активно отстраиваемых либеральной школой 1970-х годов. Первый из них — что экономическая взаимозависимость снижает риск конфликта между государствами. В реальности мы видим иное. Высокая взаимосвязь экономик России и Грузии, России и Украины не помешала началу военных конфликтов 2008-го и 2014-го годов (в первом случае прямого, во втором — опосредованного). Не помешала экономическая взаимозависимость и российско-турецкому дипломатическому конфликту в конце 2015 года: напротив, стороны на удивление быстро свернули, а временами и ликвидировали, экономические связи. Страны ЕС и Россия спокойно ввели экономические санкции против друг друга, хотя они мешают их торговле и взаимозависимости. Самое интересное, что свертывание экономических связей нигде не сопровождалось сколько-нибудь значительным протестом общественности.

Второй миф — представления о том, что транснациональные корпорации (ТНК) выступают самостоятельными игроками, которые чуть ли не независимы от государств. В 1990-х годах об этом были исписаны терриконы книг и монографий. В реальности транснациональный бизнес нигде не выступил против антироссийских (равно как и любых других) санкций, хотя они ограничивают его экономическую деятельность. Пресловутые ТНК охотно взяли под козырек и выполнили решения своих правительств. Можно сколько угодно говорить о том, что «немецкий бизнес страдает от антироссийских санкций». Но факт остается фактом — никто не инициировал процесс импичмента кабинету А. Меркель.

Третий миф — представление о необратимости информационной глобализации. На самом деле мы видим обратный процесс. Еще в 2007 г. Эстония обратилась в НАТО с просьбой о защите от якобы имевших место нападениях русских хакеров. В 2008 г. Швеция усилила контроль над потоками интернет-трафика из России. Кризис в США по поводу «российского вмешательства в президентские выборы» вызвал официальное обсуждение ответных мер против России. Усиление контроля над интернетом заметны в России и Китае. Если этот процесс пойдет дальше, его результатом станет распад единого кибер-пространства на серию национальных кластеров, контролируемых государствами. Процесс, полярно противоположный идеям 2000 г. о создании «единого информационного общества».

А.В. Кортунов пишет: "Однако в современных условиях всеобщей взаимозависимости, глобальных производственных цепочек, общемировых финансов, трансконтинентальных миграций, глобализации образования, науки и технологий в подобную архаичную многополярность верится с трудом". Но точно такие же настроения были популярны накануне Первой мировой войны. В первое десятилетие ХХ в. появилась целая плеяда книг о невозможности войны между великими державами в условиях экономической взаимозависимости и невероятно разрушительных систем вооружений. Практика доказала, что все достижения от интернационализации были свернуты в течение нескольких месяцев 1914 года. «Санкционная война» России и ЕС (а в недавнем прошлом – России и Турции) продемонстрировала нам, как в принципе подобное свертывание может произойти на этот раз. 

После распада СССР в западном общественном дискурсе преобладал взгляд на необратимость глобализации. Но антикризисные меры «группы двадцати» 2009 г. и «санкционная война» доказали, что режим свободной торговли может быть пересмотрен. (Примерно также, как на смену миру свободной торговли середины XIX в. пришел в 1870-х годах мир протекционистской политики великих держав). Материально-технический фундамент глобализации окажется в этом случае размытым.

Менее либеральный мир?

А.В. Кортунов видит альтернативу либеральному миропорядку в виде хаоса или карикатурного мира Дж. Оруэлла. На самом деле представить нелиберальный мир можно более реалистично. На память приходит сравнение с миром начала ХХ века, где великие державы больше опираются на протекционизм (а не свободу торговли) и считают нормальным ведение экспансии в малые страны. Напомню, что накануне Первой мировой войны великими державами управляли не тоталитарные режимы, а вполне демократические правительства, которые в международных отношениях следовали принципам баланса сил и "межгосударственного дарвинизма". Главное отличие такого мира от нынешнего будет заключаться не в радикальном изменении политической карты, а «всего лишь» в смене правил международного взаимодействия.

Неотъемлемой частью мирового идеологического ландшафта давно стали дискуссии о решении «глобальных проблем человечества». В их основе лежит моральный принцип — что развитые страны должны помогать развивающимся странам (например, при решении проблем нехватки питьевой воды или преодоления бедности). Но это — не единственный вариант их взаимодействия. Развитые страны могут относиться к развивающимся со скептическим равнодушием («ваши проблемы — решайте, как хотите») или как к объекту экспансии («забрать ресурсы у дикарей», как говорили британские государственные деятели позапрошлого века). Сегодня страны ЕС переживают сложный миграционный кризис. Но у него может быть простое решение — закрытие границ для мигрантов независимо от их реакции.

На сайте РСМД публикуется немало интересных статей о том, что нехватка питьевой воды может в будущем стать глобальной проблемой человечества. Но она станет глобальной лишь в том случае, если мир сохранит принцип равенства народов и рас. Если же он подвергнется ревизии, то проблема нехватки воды автоматически перестанет быть проблемой. Просто одни народы будут иметь право на неограниченный доступ к воде, в то время как другие, "неполноправные", такого права могут быть лишены. (Подобно тому, как уже сегодня, мало кто задумывается над тем, почему у Ирана нет права полностью обогащать уран, в то время как у Франции или Японии оно имеется).

Либеральный характер Ялтинско-Потсдамского мира обусловлен тремя международными нормами: представление о равноправии всех стран,  представление о нежелательности войны, представления о наличии у всех граждан некоего неотъемлемого стандарта прав, включая право передвижения по миру. Эти нормы пока формально продолжают действовать. Однако тенденции последних двадцати пяти лет доказывают, что мир движется в сторону их пересмотра.