Превратится ли Ближний Восток в зону тотальной войны, как закончится борьба суннитов и шиитов и как победить терроризм — «Газете.Ru» в рамках проекта «Мир через 100 лет» рассказал Василий Кузнецов, руководитель Центра арабских и исламских исследований ИВ РАН, эксперт РСМД.
А вы знаете, что количество атеистов на Ближнем Востоке больше, чем, например, в Латинской Америке или в Юго-Восточной Азии? Оно растет, это удивительный факт, про который никто не говорит… По некоторым, очень относительным данным, количество атеистов в Саудовской Аравии или, точнее, людей, называющих себя атеистами, примерно такое же, как в Соединенных Штатах.
Мы очень любим говорить — и это справедливо — про шиито-суннитские конфликты. Но еще можно говорить про суннитско-суннитские конфликты, про войну «Аль-Каиды» и ИГ и так далее. Это все придает сюжету некий романтический флёр. Такое ощущение, что мы говорим про «Игру престолов» или что-то подобное. Но на самом деле, проблемы не религиозные. Инструментализация религиозного фактора безусловно существует — и на международном, и на региональном, и на локальном уровнях. Существует проблема религиозных идентичностей, существует проблема радикализации. Давайте вспомним мир в 1950-е годы. У нас была та же радикализация, только она была не религиозная. У нас точно так же упоенно убивали друг друга всякие леваки. Левые, правые и так далее. Я думаю, что этот конфликтный потенциал религиозного фактора близок к тому, чтобы быть исчерпанным. Существует усталость в обществах от этого. Более того, к сожалению, события последних лет дискредитируют религиозные политические силы. И мы видим рост интереса в арабских обществах к светским проектам.
Забросают ли друг друга атомными бомбами шииты и сунниты? Это вопрос не шиито-суннитский. Это вопрос наличия атомных бомб и чьего-то желания использовать их против других. А что касается религиозных вопросов, то, безусловно, роль религиозного фактора будет в этом регионе сохраняться. По крайней мере, ислам останется рамочной конструкцией для формулирования идентичности, для поиска каких-то ценностных основ. Но какой это будет ислам — большой вопрос. И этот вопрос будет решаться, не исходя из внутреннего потенциала ислама, который может быть очень архаизирующим и, наоборот, очень модернизирующим, как и любая мировая религия. Он будет решаться, исходя из социально-экономических, политических факторов.
Что делать России на Ближнем Востоке?
Это будет зависеть от того, как Россия будет меняться. «Ходить бывает склизко по камешкам иным». Для России, так же, как и для всех региональных игроков, очень важно избегать глубокого вовлечения в политические конфликтные процессы, которые происходят в этом регионе. Помните в фильме «Покровские ворота»: «Поверьте историку: осчастливить против желания нельзя!». Это давно пора всем уяснить. Невозможно сконструировать регион, его карту, политические системы извне.
Какие ценности Россия может туда транслировать? Вероятно, какие-то может. Но для этого сначала необходим процесс обсуждения этих ценностей внутри России, чтобы определиться с ними для себя. Я думаю, что у России есть очень правильный задел, связанный со способностью выстраивать отношения со всеми странами региона. Это то, чего нет ни у одного другого глобального игрока. Россия в хороших отношениях с Ираном, Израилем, Турцией, Саудовской Аравией, Катаром. Нет ни одного государства региона, с которым бы у России были бы конфликтные отношения на сегодняшний день, и вот эту способность дружить со всеми надо стараться сохранять и развивать.
Второе. Это, как я сказал, глубоко не погружаться в эти проблемы. Не стараться стать честным брокером для их решения. Да, Россия может выполнять некоторые функции медиаторов, когда в этой медиации есть потребность. Но нельзя выступать медиатором, скажем, между Саудовской Аравией и Ираном, которые совершенно не просят Россию быть им.
И третье. Это прагматизм. Здесь тоже есть некоторое лукавство. Российское руководство и эксперты очень любят говорить о прагматизме, и это правильно, но по большому счету поведение абсолютно любого игрока в любой ситуации кажется ему прагматичным. Не бывает человека, который скажет: «я веду себя не прагматично». И поэтому прагматизм связан с очень хорошей рефлексией обдумывания собственных глобальных и стратегических интересов. Пока что единственный очевидный интерес России на Ближнем Востоке — это безопасность, связанная с южными регионами России. Это единственное, о чем можно говорить с уверенностью. Все остальное — это интересы более-менее конъюнктурные, которые приходят и уходят. Если Россия заинтересована в безопасности, то она заинтересована в стабильном, процветающем, развивающемся Ближнем Востоке. А если она заинтересована в стабильном, процветающем, развивающемся Ближнем Востоке, значит, она заинтересована в урегулировании конфликтов, укреплении государства, его экономическом развитии . А если она заинтересована в этом, то она заинтересована и в сотрудничестве с Западом, в том, чтобы помогать этому, а здесь мы наталкиваемся на проблему отношений Россия — Запад.
Тотальная война: негативный сценарий для Ближнего Востока
Негативный сценарий заключается в том, что вся эта история с Сирией, Ливией, Йеменом заканчивается развалом этих стран. Дальше на обломках этих стран никакие дееспособные государства не возникают, появляются небольшие дееспособные зоны, там, где есть ресурсы. В Керенаике, Ливии, в Дамаске, Латакии. А дальше — огромная территория «гуляй-поля», где бегают террористы, где насилие становится основным экономическим ресурсом: пока кого-нибудь не убьешь, не поешь. Затем эти зоны становятся источниками распространения новых конфликтов, которые переходят на соседние государства. Сирийский — на Ливан, Турцию, Иорданию, Ирак. Иракский потом тоже может перетечь куда-нибудь, прежде всего в Саудовскую Аравию. Все время регион дробится, идет тотальная, бесконечная фрагментация. Когда происходят фрагментация и гражданская война, начинается социальная архаизация, государственный институт уничтожается, и поэтому все тут же вспоминают, к каким племенам, кланам, конфессиональным группам они принадлежат. Эта идентичность становится основной. Люди с воодушевлением начинают строить новые халифаты, эмираты или какие-нибудь племенные империи. Все интеллектуалы и более-менее образованные люди бегут оттуда, как угорелые. Их радостно, конечно, принимают на Западе и на Востоке, потому что это хороший интеллектуальный ресурс. Если мы говорим про мир через 100 лет, то к тому моменту это все должно уже закончиться. На обломках начнут образовываться новые политические структуры.
Сколько бы мы ни сокрушались по поводу того, что происходит сегодня, давайте будем реалистами. В Сирии идет гражданская война, в которой много жертв, но государственные институты не разрушились, они показывают, что могут что-то делать, как-то управлять. В Ливии с государственными институтами не ахти, но и жертв на порядок меньше. В Йемене внешний фактор играет основополагающую роль в конфликте. Мы все время говорим об опасностях и перспективах распространения этих конфликтов на сопредельные государства. Конечно, эта опасность сохраняется. Тем не менее, в Ливане проживает порядка миллиона сирийских беженцев. Это от 20% до 25% населения Ливана. Это примерно то же самое, если бы в Россию приехали 50 миллионов украинцев. Однако, слава богу, никакой новой войны в Ливане нет, там сохраняется та же ситуация, которая была. Распространения конфликтности не происходит.
Они договорятся: позитивный сценарий для Ближнего Востока
Есть абсолютно противоположный, позитивный сценарий. То, что сейчас происходит на Ближнем Востоке, — это некий аналог Тридцатилетней войны. Пройдет Тридцатилетняя война, Ближний Восток поймет, как плохо убивать друг друга и как тяжело после этого жить. Возникнет новый Вестфаль. Для Ближнего Востока. Это не означает, что он содержательно будет похож на Вестфаль. Договорятся о каких-то правилах игры, возникнет новый баланс, появятся механизмы решения конфликтов ненасильственным путем. Конфликты заканчиваются, сохраняются те же государства, которые были, начинаются, активизируются процессы региональной интеграции. Где-то эти процессы уже есть, как Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, хотя события, связанные с Катаром, показывают, что с интеграцией есть некоторые проблемы. Тем не менее эти проблемы решаются. К тому же, межгосударственная интеграция на локальном уровне может оказаться способом решения потенциальных конфликтов. Что, кстати говоря, связано с той же самой курдской проблемой.
Есть саудовский проект «Видение 2030» — это стратегический план реформирования экономики, который должен привести к тому, что страна слезет с нефтяной иглы. Он успешно осуществляется, и Саудовская Аравия, а вслед за ней все остальные соседи, слезают со своих нефтяных и газовых игл. Да, у региона остается довольно своеобразный, архаичный декор. С монархами, исламом, интересной одеждой. Но общие объективные проблемы, такие, как дефицит воды, проблемы бедности, экономического развития, становятся почвой для взаимодействия и создают основу для поиска ответов на общие вызовы. Я бы сказал, что такой прогноз — позитивный. Это не означает, что все будет хорошо. Это означает, что этот прогноз более вероятен, чем абсолютно негативный прогноз. Но он не самый вероятный. Самый вероятный — что-то среднее.
Как победить терроризм?
Что такое терроризм? Это же философский вопрос. Я бы предпочел говорить о возможностях ближневосточных обществ к радикальному снижению уровня насилия и политического насилия как способа решения социальных или политических проблем. Я думаю, что это было бы правильнее. Но чтобы это решить, надо развивать государственность, институты, необходимо больше строить детских садов, школ, досуговых центров для молодежи в народных кварталах, нужно выстраивать социально-ориентированную экономику, менять систему управления, уходить от клановости, бороться с коррупцией. Вообще говоря, рецепты довольно очевидны и известны. А когда мы говорим о каких-то других рецептах и говорим, что этого всего можно не делать, но как-то жить там, где насилие или терроризм, тогда мы хотим в здании, которое требует капитального ремонта, просто переклеить обои. Это касается не только Ближнего Востока.
Видео
