Войны очеловечивают войны

Вторая мировая война закончилась почти 70 лет назад. Миллионы людей пострадали от страшных проявлений этого конфликта: геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности. Поскольку уже существовавшее на тот момент международное гуманитарное право (МГП) не предусматривало достаточных средств защиты жертв войны и участников боевых действий, Вторая мировая война выявила необходимость изменения действующего международно-правового режима. Как это ни парадоксально, войны порождают не только жестокость — давая толчок к дальнейшему развитию МГП, они приносят слабую надежду на то, что будущее будет не таким бесчеловечным.

Вторая мировая война закончилась почти 70 лет назад, унеся жизни 50–80 миллионов человек. Миллионы людей пострадали от страшных проявлений этого конфликта: геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности. Эта война остается самой кровавой и жестокой в истории человечества, когда весь мир стал свидетелем невероятных зверств — как в ходе наступления агрессора, так и в ходе ответных действий, которые сами зачастую совершались с неоправданной жестокостью [1]. Поскольку уже существовавшее на тот момент международное гуманитарное право (МГП) не предусматривало достаточных средств защиты жертв войны и участников боевых действий, Вторая мировая война выявила необходимость изменения действующего международно-правового режима. Как это ни парадоксально, войны порождают не только жестокость — давая толчок к дальнейшему развитию МГП, они приносят слабую надежду на то, что будущее будет не таким бесчеловечным.

(Де)легитимизизация войны

Прежде всего, международное гуманитарное право касается не причин объявления войны (которые составляют предмет jus ad bellum), а порядка обращения с ее жертвами в целом (jus in bello). Однако в период между двумя мировыми войнами и в особенности после Второй мировой войны сформировалось новое отношение к войнам и боевым действиям в целом.

Ранее война считалась одним из средств ведения внешней политики (хотя и крайним) — по меньшей мере, до первого случая осуждения войны международной общественностью в Пакте Бриана-Келлога 1928 года [2], который стал предшественником запрета на применение силы [3], закрепленного 17 лет спустя в Уставе ООН. Однако этот запрет входит в сферу не МГП, а общего международного права (а точнее, jus ad bellum).

Обычные нормы МГП существовали в разных культурах и религиях с древних времен [4]: они регулировали вопросы гуманного обращения с пленными и устанавливали общие правила человечности и милосердия. Письменный корпус международного гуманитарного права начал формироваться в середине XIX века. Первой вехой его развития стала известная Женевская конвенция 1864 года об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, которая содержала всего десять положений (в сравнении с сотнями статей современных Женевских конвенций и Дополнительных протоколов к ним). Инициатором разработки Конвенции и учреждения организации, ставшей в итоге Международным Комитетом Красного Креста, считается Анри Дюнан, швейцарский предприниматель, гуманист и свидетель кровавой битвы при Сольферино 1859 года [5].

Не вдаваясь в историю развития МГП до Второй мировой войны, стоит отметить, что международное гуманитарное право, или право войны, состояло тогда из двух основных частей [6]:

• «Право Женевы», представленное Женевскими конвенциями 1864, 1905 и 1929 годов; основной целью их принятия была защита лиц hors de combat, уже не способных принимать участие в боевых действиях (в частности, раненых и больных);
• «Право Гааги», названное так в честь двух Гаагских конвенций, 1899 и 1907 года (а также входивших в их состав Гаагских положений), регулировало порядок ведения боевых действий и оккупации — иными словами, вопросы, напрямую не связанные с жертвами, но способствующие их защите (в частности, путем запрета на применения средств и методов ведения войны, причиняющих излишние страдания).

Однако саму войну закон никогда не запрещал — в конечном итоге, гуманитарное право стремится быть максимально реалистичным. Тем не менее установив ряд основных правил ведения войны, существовавших уже во время Второй мировой, оно делегитимизировало определенную категорию войн — наиболее жестокие, неоправданные и не ограниченные в средствах и методах — фактически легитимизировав остальные, по крайней мере, при соблюдении их сторонами установленных правил. МГП не касается причин объявления войны [7], пока важнейшим аспектом войны для него остается способ ее ведения. В наши дни вопросы, связанные с объявлением войны, регулируются международным правом — Уставом ООН, запрещающим применение силы, а также рядом норм обычного права, разрешающих ведение войны (а точнее, любое применение силы) лишь в семи случаях, исключающих противоправность: согласие, самооборона, контрмеры, форс-мажор, бедствие, состояние необходимости, а также соблюдение императивных норм международного права [8].

Криминализация войны

Japantimes.co.jp
Международный военный трибунал в Токио

Одной из первых мер, принятых союзниками после войны, было отправление правосудия и привлечение к уголовной ответственности лиц, виновных в нарушениях международного права в целом и МГП в частности. Нюрнбергский и Токийский международные трибуналы не были единственными в своем роде: во-первых, потому что военные преступники подвергались уголовному преследованию и до Второй мировой (по различным обвинениям) через национальные трибуналы [9], а во-вторых, потому что после Первой мировой войны уже существовали если не полноценные суды, то хотя бы международные судебные механизмы — например, Лейпцигские процессы по военным преступлениям [10]. Тем не менее уникальность их заключается в том, что они стали первыми международными трибуналами, по итогам которых преступники действительно (по большей части) были привлечены к ответственности. Кроме того, эти трибуналы способствовали развитию международного гуманитарного и уголовного права.

По Директиве № 10 Союзного Контрольного совета Международный военный трибунал предъявлял подсудимым обвинения по четырем пунктам: преступления против мира и ведение агрессивной войны, военные преступления, преступления против человечности и членство в группах, признанных Международным военным трибуналом преступными. Интересно, что обвинение в геноциде не входило в юрисдикцию трибунала, но сам термин в 1944 году уже ввел в употребление Рафаэль Лемкин, назвавший так нацистскую политику массовых убийств (в основном применительно к Холокосту). Однако это не помешало трибуналу судить за эти преступления в рамках других обвинительных формулировок.

Между преступлениями против мира и агрессивной войной не так много различий. Впоследствии эти группы были объединены в общую категорию преступлений против мира [11] (в настоящее время не применяется), а затем в категорию агрессии, определение которой приведено в Резолюции 3314 Генеральной Ассамблеи ООН, а с 2017 года предположительно будет включено в Римский статут Международного уголовного суда. В наши дни определения преступлений против мира и агрессивных войн практически самоочевидны: согласно Статуту МУС, преступлением агрессии считается «применение вооруженной силы одним государством против другого без самообороны и разрешения Совета безопасности» [12]. Однако после Второй мировой войны вопрос агрессии, в силу его крайней политической остроты, считался гораздо более противоречивым. Напрашивался аргумент о том, что критерии агрессии и преступлений против мира определены взглядом победителей на правосудие, а потому вся деятельность Международного военного трибунала могла представляться несправедливой. Данная группа преступлений до сих пор полностью не кодифицирована, поскольку их беспристрастное определение еще не сформулировано, а понятие политически расплывчато; кроме того, заинтересованные страны полвека были заняты ведением холодной войны.

Военные преступления представляют собой нарушение законов и обычаев войны — иными словами, нарушения МГП. Понятие военного преступления существовало и до создания Международного военного трибунала; в Директиве № 10 Контрольного совета поясняется, что может быть признано военным преступлением [13] — эти положения впоследствии использовались при подготовке Женевских конвенций 1949 года.

www.flickr.com/photos/icty
Голосование в Совете безопасности ООН
о создании Международного трибунала
по Югославии

Преступления против человечности — понятие относительно новое. Россия, Великобритания и Франция в заявлениях об осуждении геноцида армян использовали аналогичный термин — «преступления против человечества и цивилизации» [14]. Нюрнбергский трибунал определил такие преступления как «…жестокости, совершенные в отношении гражданского населения… или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам… независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет» [15]. Само понятие было совершенно ново — международное право в области прав человека еще не было сформировано, в МГП в основном определялась судьба участников боевых действий, тогда как гражданскому населению уделялось меньше внимания, однако трибунал не мог игнорировать зверства Второй мировой войны и был вынужден признать их преступными — к этой категории преступлений, помимо всего прочего, относились деяния, совершенные в ходе Холокоста.

Еще одна интересная тема — криминализация членства в преступных группах. Она демонстрирует любопытный аспект международного уголовного права: если лицо, являющееся членом преступной группы, может остановить преступление, однако пособничает в его совершении или просто его не предотвращает, оно также несет уголовную ответственность. Наглядным примером тому может служить дело Эйхмана, слушавшееся в 1961 году Иерусалимским окружным судом: высокопоставленный чиновник транспортного ведомства, который «просто делал свою работу», обеспечивая логистическую поддержку массовой депортации евреев в концлагеря, сам никого не убивал. Однако без него Холокост не был бы возможен (и аргумент, что «на его место пришел бы другой», здесь недопустим). Ханна Арендт назвала эту ситуацию «банальностью зла» [16], когда обычный человек демонстрирует такую «неспособность думать» и понимать, что совершает преступление, выполняя, как ему кажется, не связанную с преступлениями работу. Для Эйхмана это был не геноцид и не Холокост: он просто решал вопросы перемещения поездов и людей.

Геноцид, как говорилось ранее, не входил в сферу компетенции Международного военного трибунала, однако вскоре стал важной частью международного права с подписанием Конвенции ООН 1948 года о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. В наше время это преступление включено в статуты большинства международных уголовных судов и трибуналов и считается одним из самых тяжких международных преступлений (если не самым тяжким).

Вторая мировая война, несомненно, привела к формированию международного уголовного права (или, по крайней мере, существенно способствовала его развитию), а последовавшие за ней процессы трибуналов показали, что нарушение международного гуманитарного права не останется безнаказанным. К сожалению, противостояние двух блоков стран в холодной войне помешало проведению последующих процессов по результатам других конфликтов, и в полную силу международное уголовное право вошло лишь в 1990-х годах, когда прошли трибуналы по Руанде и Югославии. При этом международное гуманитарное право не прекращало своего постоянного развития в течение XX века, ведь, в конечном счете, даже хладнокровные политики сознавали потребность в том, чтобы постараться хотя бы смягчить бесчеловечность войн — если не ради людей, то хотя ради того, чтобы самим иметь меньше проблем.

Wikipedia.org
Плакат «Красного креста» времен Первой
мировой войны

Гуманизация войны

Самое очевидное свидетельство влияния Второй мировой войны на международное гуманитарное право — четыре Женевские конвенции 1949 года, действующие до сих пор. Стоит обратить внимание на некоторые из новшеств, содержащихся в этих договорах.

Первым нововведением стало включение в Конвенции многочисленных норм, обеспечивающих защиту гражданского населения. Предыдущие конвенции в основном регулировали вопросы обращения с военнопленными, больными и ранеными, уделяя очень мало внимания жертвам войны из числа гражданского населения. Собственно говоря, одним из немногих положений, в которых хоть как-то упоминалась определенная группа гражданского населения, была статья 81 Женевской конвенции 1929 года об обращении с военнопленными, и в ней говорилось лишь о гражданских лицах, сопровождающих вооруженные силы (военных корреспондентах, подрядчиках и т. д.) [17]. В 1949 году стороны пришли к соглашению о принятии полного текста очередной конвенции (последней, под номером IV), которая охватывала ряд ситуаций, создававших потребность в защите гражданского населения:

— положениями общего характера о защите предусматривался запрет на бомбардировку больниц [18], обязательство предоставлять доступ к продуктам питания, одежде, предметам медицинского снабжения и не препятствовать оказанию гуманитарной помощи [19], и даже особые меры для защиты детей [20];

— положения об обращении с покровительствуемыми лицами [21], в том числе запрет на использование их в качестве «живых щитов» [22], запрет принуждения [23], репрессалий [24] и взятия заложников [25];

— положения о защите иностранцев на территории находящейся в конфликте стороны [26], а также о защите покровительствуемых лиц на оккупированных территориях [27];

— прочие вопросы обращения с интернированными гражданскими лицами [28], в том числе в местах интернирования [29], положения о питании и одежде [30] и многие другие положения.

Как можно заметить, в Женевской конвенции IV использован термин «покровительствуемые лица», который, к сожалению, включает в себя не все гражданское население. И самые серьезные сложности тут возникают в вопросах обращения с гражданами самого участника конфликта [31]. Это остается проблемой, причем крайне сложной для многонациональных государств — к примеру, бывшей Югославии [32].

Еще одной новой чертой этого поколения Женевских конвенций было введение в них положения о немеждународных вооруженных конфликтах (хотя и всего в одной статье, содержащейся во всех четырех текстах) [33]. На тот момент это был крайне важный и абсолютно новаторский шаг: государства решили не только признать возможность таких конфликтов, но и обеспечить для них правовую основу, хотя и в весьма ограниченном объеме. Эти положения получили развитие в 1977 году с принятием Дополнительного протокола II к Женевским конвенциям и введением обычных положений МГП.

Кроме того, Женевские конвенции 1949 года стали отправной точкой смешения «гаагского» и «женевского» права. В частности, положения Гаагских правил [34] были дополнены статьями, применимыми в случаях оккупации [35]. Интересно, что в статье 2 общих положений упомянуты случаи «…оккупации всей или части территории…, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления» [36]. Эта формулировка, несомненно, была включена в конвенцию, чтобы предотвратить в будущем события, подобные аншлюсу Австрии 1938 года — иными словами, любые случаи аннексии, какой бы статус оккупант ни приписывал территории, и несмотря на «мирный» характер операции.

В дополнение к описанным новшествам, Женевские конвенции 1949 г. кодифицировали (вдохновлённые МВТ) некоторые военные преступления как «серьёзные нарушения Женевских конвенций», которые включали в себя, «в том случае, если эти действия направлены против лиц или имущества, пользующихся покровительством настоящей Конвенции», следующие преступления: «преднамеренное убийство, пытки и бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты, преднамеренное причинение тяжелых страданий или серьезного увечья, нанесение ущерба здоровью, незаконное, произвольное и проводимое в большом масштабе разрушение и присвоение имущества, не предусмотренные военной необходимостью» [37]. Сегодня лист военных преступлений, который приводится, например, в Уставе МУС [38], заметно длиннее, однако в 1949 г. даже такое ограниченное перечисление правонарушений было воспринято как достаточно прогрессивный акт.

Несмотря на все нововведения, вскоре стало ясно (в том числе МККК [39]), что Женевские конвенции не могут полностью защитить всех жертв войны (в первую очередь, гражданское население) от последствий боевых действий. Присвоения лицам покровительствуемого статуса оказалось недостаточно. Правила ведения боевых действий частично были включены в «гаагское право», а также приравнены к обычному праву. Однако странам потребовалось еще много лет (а также несколько освободительных войн 1960-70-х годов, в том числе война во Вьетнаме), чтобы наконец-то принять Дополнительный протокол I 1977 года, который не только упразднил разделение права на «гаагское» и «женевское», но и заложил прочную правовую основу того, как должны проводиться военные операции.

***

Вторая мировая война была одним из самых страшных и горьких событий XX века, однако она помогла человечеству осознать необходимость в предотвращении зверств подобного масштаба, в которых проявляются самые темные стороны человеческой природы. Связь между крупными вооруженными конфликтами и этапами развития международного гуманитарного прав и международного права в целом очевидна: из документов, принятых в период до Второй мировой войны, Конвенция 1907 года о применении к морской войне начал Женевской конвенции была подписана по итогам Русско-японской войны 1904—1905 гг., Женевские конвенции 1929 года стали результатом Первой мировой войны, а если взять послевоенный период, можно заметить, что Дополнительные протоколы к Женевским конвенциям были подписаны в 1977 году после деколонизационных войн и войны во Вьетнаме. Отследив эту тенденцию, невольно возникает вопрос: неужели войны нужны человечеству, чтобы стать человечным?

1. См., к примеру, Germany's forgotten victims. The Guardian, 22 October 2003. URL: http://www.theguardian.com/world/2003/oct/22/worlddispatch.germany

2. Этот пакт был одним из самых известных, но не единственным: в 1930-е и 1940-е гг. был принят ряд мирных соглашений и соглашений о нейтралитете, однако на поверку они оказались нереалистичными и легко нарушались. Более подробно об этом см. в Karoubi, Mohammad Taghi. Just or Unjust War? International Law and Unilateral Use of Armed Force by States at the Turn of the 20th Century, Ashgate, 2004.

3. Устав ООН, статья 2 (4).

4. Veuthey, Michael. From Solferino to Kosovo: the Contribution of International Humanitarian Law to International Security, in International Humanitarian law: Origins, New York, Transnational Publishers, Inc., 2003, p. 210-211.

5. Впоследствии А. Дюнан описал увиденное в книге «Воспоминание о битве при Сольферино», где, помимо общих сведений о военных действиях, рассказывалось о том, что раненым и больным на поле боя не оказывают помощи, а он (и другие люди) пытались им помочь. Книга послужила литературным источников вдохновения для Конвенции и МККК.

6. Теперь же этого разделения не существует: слияние двух частей началось с принятием Женевских конвенций 1949 года и, по мнению ряда экспертов, завершилось в 1977 году с принятием Дополнительным протоколов к ним. Подробнее см. на сайте https://www.icrc.org/eng/resources/documents/
misc/57jrlq.htm.

7. Что резко противоречит понятию о «справедливой войне», существовавшему в мировой философии, вероятно, с начала первой войны на Земле. Однако большинство специалистов в сфере МГП согласятся с Гарри Пэтчем, одним из последних ветеранов Первой мировой войны, написавшим в своей книге в 2007 году, что «война — организованное убийство, и ничего более». См. Patch, Harry. The The Last Fighting Tommy: The Life of Harry Patch, The Oldest Surviving Veteran of the Trenches, Bloomsbury Publishing PLC, 2008.

8. Как, в частности, указано в Проекте статей относительно ответственности государств за международно-противоправные деяния, подготовленном Комиссией международного права ООН. Глава V, 2005.

9. Pritchard, John R. International Humanitarian Intervention and Establishment of an International Jurisdiction Over Crimes Against Humanity: The National and International Military Trials on Crete in 1898, in International Humanitarian law: Origins, New York, Transnational Publishers, Inc., 2003, p. 34.

10. Более подробно см. в Mullins, Claude. The Leipzig Trials: An Account of the War Criminals' Trials and Study of German Mentality, London, Witherby, 1921.

11. См., в частности, «Принципы международного права, признанные Уставом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого Трибунала»: принцип VI, 1950.

12. Статут МУС, ст. 8 bis.

13. См. Закон № 10 Союзного военного комитета, ст. 2 (1) (b).

14. Интересно, что изначальное предложение Российской империи, высказанное министром иностранных дел Сергеем Сазоновым, заключалось в использовании термина «преступления против христианства и цивилизации», но впоследствии ему был придан менее религиозный и более универсальный характер.

15. См. Закон № 10 Союзного военного комитета, ст. 2 (1) (c)

16. См. Arendt, Hannah. Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil, Penguin Books, 1963.

17. Женевская конвенция 1929 года, ст. 81.

18. Женевская конвенция IV, ст. 18.

19. Женевская конвенция IV, ст. 23.

20. Женевская конвенция IV, ст. 24.

21. Общие положения содержатся в ст. 27 Женевской конвенции IV.

22. Женевская конвенция IV, ст. 28.

23. Женевская конвенция IV, ст. 31.

24. Женевская конвенция IV, ст. 33.

25. Женевская конвенция IV, ст. 34.

26. Женевская конвенция IV, ч. III, раздел II.

27. Женевская конвенция IV, ч. III, раздел III.

28. Женевская конвенция IV, ч. III, раздел IV.

1. Женевская конвенция IV, ч. III, раздел IV, глава II.

30. Женевская конвенция IV, ч. III, раздел IV, глава III.

31. Женевская конвенция IV, ст. 4.

32. В данном случае Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии разработал новые критерии принадлежности к группе, в ряде случаев заменявшей гражданство и относившей крупные группы гражданского населения к категории «покровительствуемых лиц».

33. Женевская конвенция I-IV, ст. 3.

34. Гаагские правила 1907 года, раздел III.

35. Женевская конвенция I-IV, ст. 2; Женевская конвенция IV, ч. III, раздел III.

36. Женевская конвенция I-IV, ст. 2.

37. Как они определены, например, в Женевской конвенции I, ст. 50; остальные Конвенции используют те же самые положения в других статьях.

38. Устав МУС, ст. 8

39. Проект правил для ограничения опасности, которой подвергается гражданское население во время войны. Изд. 2., МККК, стр. 251.