Распечатать Read in English
Оценить статью
(Голосов: 10, Рейтинг: 3.6)
 (10 голосов)
Поделиться статьей
Иван Тимофеев

К.полит.н., генеральный директор РСМД, член РСМД

В недавнем докладе «Валдайского клуба» была определена формула евроатлатической безопасности как совокупность семи факторов: баланса сил, структурных особенностей России и НАТО, режимов и институтов контроля вооружений, политической идентичности, новых пространств конкуренции и уязвимости (цифровая и информационная среда), конфликтов на периферии Европы, а также роли растущих внерегиональных сил, таких как КНР.

В настоящей статье автор раскрывает эту формулу в контексте безопасности Балтийского региона. Именно здесь имеет место непосредственное соприкосновение сил России и НАТО. Именно здесь расположены страны, для которых «российская угроза» стала неотъемлемой частью политического дискурса, и которые стоят в авангарде противодействия «российской агрессии». И здесь же расположены страны, которые пытаются нащупать оптимальную форму диалога с Россией, хотя при этом твердо исходят из неприятия текущей внешней политики Москвы.

Другими словами, Балтийский регион наиболее уязвим и чувствителен к противоречиям России и НАТО. Однако развязки проблем безопасности в этом регионе, пусть поначалу тактические и незначительные, могут стать началом более масштабных изменений в лучшую сторону. Вероятность такого сценария мала, но она должна быть проработана и интеллектуально отрефлексирована.


Подписание президентом США Д. Трампом билля о «Противодействии агрессивной политике правительств Ирана, России, Северной Кореи, а также другим угрозам» заложило фундаментальный строительный блок в новое здание евро-атлантической безопасности. Санкции против России носят всеобъемлющий, системный и долгосрочный характер. Они практически исключают возможность какой-либо «сделки» между Москвой и Вашингтоном, которая бы качественно меняла отношения между ними. Принятие закона ознаменовало собой окончательное оформление новой биполярности на европейском континенте. Взаимное сдерживание теперь будет главной составляющей отношений России и Запада. Это не исключает сотрудничества в области общих интересов, но суммарный вес такого сотрудничества не сможет преодолеть колею, которая теперь оформлена на десятилетия формальными санкциями и неформальными претензиями друг к другу.

Стабилизация сдерживания и минимизация ущерба от соперничества — максимум, на что можно серьезно и без иллюзий рассчитывать сегодня. Однако стабильное сдерживание все равно будет промежуточным вариантом, который может качнуться либо в сторону нарастания конфронтации, либо в сторону партнерства. Приходится констатировать, что вероятность ухудшения ситуации сегодня гораздо выше в сравнении с вероятностью нормализации. Все это требует самой тщательной рефлексии новой «формулы» евроатлантической безопасности, ее «драйверов» и движущих сил. И что более важно — видения того, какой именно мы хотим видеть такую формулу в будущем. Без этого мы обречены на дальнейшую деградацию отношений.

В недавнем докладе «Валдайского клуба» мы определили формулу евроатлатической безопасности как совокупность семи факторов: баланса сил, структурных особенностей России и НАТО, режимов и институтов контроля вооружений, политической идентичности, новых пространств конкуренции и уязвимости (цифровая и информационная среда), конфликтов на периферии Европы, а также роли растущих внерегиональных сил, таких как КНР.

В настоящей статье я попробую раскрыть эту формулу в контексте безопасности Балтийского региона. Именно здесь имеет место непосредственное соприкосновение сил России и НАТО. Именно здесь расположены страны, для которых «российская угроза» стала неотъемлемой частью политического дискурса, и которые стоят в авангарде противодействия «российской агрессии». И здесь же расположены страны, которые пытаются нащупать оптимальную форму диалога с Россией, хотя при этом твердо исходят из неприятия текущей внешней политики Москвы.

Другими словами, Балтийский регион наиболее уязвим и чувствителен к противоречиям России и НАТО. Однако развязки проблем безопасности в этом регионе, пусть поначалу тактические и незначительные, могут стать началом более масштабных изменений в лучшую сторону. Вероятность такого сценария мала, но она должна быть проработана и интеллектуально отрефлексирована.

Начнем с первой составляющей — баланса сил. Закономерным следствием украинского кризиса стало обвальное снижение доверия и страх новых кризисных ситуаций. К счастью, эскалации удалось избежать, равно как и сколько-нибудь значимых инцидентов. Однако события на Украине медленно, но верно сдвинули с места военные машины России и НАТО.

Российская угроза стала мощным фактором консолидации Альянса. Установка Уэльского саммита по повышению расходов на оборону до 2% ВВП и закупок вооружений до 20% оборонных бюджетов получила серьезную легитимацию. Многие члены НАТО пока не торопятся выполнять этот план, но общая установка на его реализацию сомнениям не подвергается. Произошло также определенное наращивание военных потенциалов. В России прекрасно понимают, что четыре батальона в Польше и странах Балтии носят скорее политическую, а не военную функцию. Но игнорировать другие военные приготовления НАТО сложнее. Бюджет и обеспечение американской программы «Европейская инициатива по повышению уверенности» растет. И хотя появление новых американских частей лишь восстанавливает статус-кво после сокращений 2012–2013 гг., наращивание запасов для развертывания в случае кризиса соединения дивизионного уровня является уже более весомым фактором. Сюда же можно отнести и расширение сил быстрого реагирования НАТО (VJTF).

Происходят изменения и с российской стороны. Москва в целом смогла провести масштабную и небезуспешную военную реформу, создав более компактные, мобильные и, возможно, более боеспособные вооруженные силы. Воссоздан ряд соединений: в частности, на юго-западных рубежах на основе существовавших бригад развернуто три дивизии. По всей видимости, эти силы развернуты с учетом возможного обострения отношений с Украиной. Однако в Балтийском регионе каких-либо серьезных изменений российских потенциалов не происходило. Здесь уровень информационного шума в странах региона значительно превышает реальные изменения баланса сил. Несомненно, это стабилизирует ситуацию, препятствуя развитию локальной гонки вооружений. Здесь возможны эпизодические всплески вроде появления у Польши новых истребителей и средств ПВО или возможного размещения в Калининградской области новых оперативно-тактических ракет. Но в целом стабилизация баланса сил на имеющихся уровнях полезна с учетом непростых политических условий.

Вторая составляющая — структурные особенности России и НАТО. Это разные по своей сути образования. Россия — суверенное государство с высокой оперативностью принятия внешнеполитических решений, НАТО — военный блок, требующий консенсусных решений, а также обладающий значительной асимметрией. На США приходится более 70% процентов оборонных расходов блока. Великобритания и Франция обеспечивают более 41% расходов всех членов НАТО, за исключением США. Страны НАТО в Балтийском регионе также весьма отличаются друг от друга. Наиболее заметен вклад Германии (15% от бюджета членов НАТО за искелючением США). Причем если Берлин реализует к 2024 г. установку 2/20, расходы вырастут еще более чем на 30 млрд. Это огромная сумма, учитывая, что текущие оборонные расходы России составляют 66 млрд долл. [1] Дания структурно близка Германии с точки зрения доли расходов на оборону в структуре ВВП, хотя реальные масштабы ее затрат значительно меньше. Заметную роль играет Польша — страна, которая уже выполнила требования Уэльского саммита. Ее оборонные расходы значительно меньше российских, но для региональной стабильности чувствительны, особенно с учетом закупок новых вооружений и техники. Наконец, вклад Эстонии, Латвии и Литвы минимален — они являются потребителями безопасности, хотя все три государства важны с точки зрения географии потенциального театра военных действий.

В сухом остатке, для безопасности Балтийского региона будет крайне важна приверженность Берлина выполнению установки 2/20, а также те реальные потенциалы, которые появляются в результате столь значительного увеличения оборонных расходов. Важна также устойчивость тренда на повышение военного потенциала Польши. Очевидно, что усиление потенциалов в обеих странах может способствовать региональной гонке вооружений. Существенную роль будет играть и реакция России на изменения потенциала Германии и Польши. По понятным причинам, она вряд ли будет позитивной, хотя принимаемые ответные меры, вероятно, будут асимметричными.

Третья составляющая — режимы контроля над вооружениями и общеевропейские институты безопасности. Разрушение ДОВСЕ, несомненно, самым губительным образом сказывается на предсказуемости России и НАТО друг для друга. На фоне нарастающих противоречий России и Запада, серьезным позитивным сигналом стала инициатива Ф.В. Штайнмайера о возобновлении диалога по контролю над обычными вооружениями. Поддержака инициативы пятнадцатью европейскими странами и ее последующая трансформация в «структурированный диалог» на базе ОБСЕ стало достижением немецкой дипломатии. Однако перспективы дальнейшего диалога по КОВЕ представляются крайне туманными. Ожидать появления устойчивого международного режима в данной области не приходится. Для Балтийского региона с его реальным соприкосновением сил России и НАТО отсутствие такого режима будет весьма чувствительным.

Еще более серьезные последствия для Европы в целом и Балтийского региона в частности несет возможный развал ДРСМД, а также развитие элементов ПРО США в регионе. В случае утраты ДРСМД балтийские члены НАТО могут стать удобной площадкой для размещения данного класса вооружений для сдерживания России, с соответствующими шагами со стороны Москвы. Это приведет к сокращению безопасности и росту рисков для всего региона. Не меньшие проблемы несет и развитие инфраструктуры ПРО. Учитывая важность ПРО для стратегической стабильности и потенциала ядерного сдерживания, Россия неизбежно пойдет на балансирующие меры. Понятно, что все это вряд ли будет способствовать увеличению региональной безопасности.

Проблемой для европейской безопасности, конечно, явлется и то, что ОБСЕ так и не смогла стать ключевым инклюзивным институтом безопасности в Европе. Организация слаба, тогда как НАТО, наоборот, усиливается. Это делает снижение дилеммы безопасности в Европе крайне сложной задачей. Гонка обычных вооружений, развал ДРСМД и развитие ПРО могут еще больше осложнить ситуацию.

Все эти три составляющие хорошо изучены и относительно рационально трактуются профессионалами с обеих сторон. Куда как сложнее дело обстоит со следующими тремя.

Итак, четвертая составляющая — политическая идентичность. Эта тема особенно остра для стран Балтийского региона. Для государств Балтии и Польши Россия — часть «черной легенды» национального мифа. В ней гипертрофированно олицетворяется едва ли не абсолютное зло. Причем исторический опыт экстраполируется как на текущий момент, так и на будущее. Фактор идентичности придает отношениям с Россией идеологизированный характер. Куда как более «взрослыми» можно назвать отношения России с Финляндией, Швецией, Данией и Германией. Здесь роль России в национальном мифе значительно скромнее.

Конечно, на политический дискурс Балтийского региона накладывается общая канва взаимных восприятий Запада и России. Одна из специфических черт этого дискурса — позиционирование России на Западе как цивилизационно «некомпетентной» страны, отклонившейся от «правильной» траектории. Говорить о желательности смены российского политического режима стало едва ли не правилом хорошего тона. Очевидно, что налаживать диалог с партнерами, которые по умолчанию или открыто считают твое государство нелегитимным весьма непросто. Такой подход будет лишь еще больше маргинализировать Россию, а значит ослаблять и без того шаткое равновесие в области безопасности. Нужно отметить, что и в самой России отношение к Западу часто носит преувеличенно болезненный характер, сочетая в себе фобии в отношении заговора западных элит и представления о скором упадке Запада. Антизападные настроения стали важной составляющей собственно российской политической идентичности. Изменить этот политический дискурс с обеих сторон будет крайне сложно. Ситуация усложняется новым качеством медийной среды, появлением феномена «постправды», когда правдивость мнения определяется его источником, но никак не фактами. Это ведет к углублению «групповой поляризации», когда по обе стороны верят «своим», отторгая любое мнение противоположной стороны. В социальных сетях пропаганда получает собственную логику, порой доводя официальные позиции до абсурда.

Столкновение идентичностей в условиях появления роста конкуренции в цифровой среде — это пятая составляющая формулы евроатлантической безопасности. В последнее время Россия представляется на Западе в качестве главной угрозы в области кибербезопасности. В России также принимаются меры по укреплению «цифрового суверенитета». Проблема состоит в отсутствии правил игры, легкости политизации инцидентов в цифровой среде и крайне высокой сложности в идентификации реальных источников атак. Иными словами, инциденты в киберпространстве крайне непросто перевести на язык конкретных факторов, а значит перевести политические спекуляции в формат судебного разбирательства или, как минимум, рационального торга. В современных условиях цифровая среда — идеальное пространство для гибридной войны. И это проблема как для России, так и для Запада. Ставки здесь становятся все более высокими по мере стремительного роста цифровой уязвимости современных обществ. Под ударом может оказаться все, что угодно: базы данных, объекты инфраструктуры, каналы связи и т.п. Это общая проблема. А значит истерика о вмешательстве в выборы и покушении Кремля на основы демократии в США и за их пределами должна уступить место сухому и конкретному разговору о параметрах уязвимости, мерах доверя и контроля. С учетом инерции американского киберскандала, инициатором такого диалога могла бы выступить Германия.

Шестая составляющая — конфликты на периферии России и Европейского континента. Наиболее серьёзные — ситуация на Донбассе и гражданская война в Сирии. Оба конфликта разводят Россию и Запад по разные стороны. Симптоматично, что даже общая проблема в лице «Исламского государства» и других радикалов, позиции Москвы и Вашингтна сближает лишь номинально. Для Балтийского региона, естественно, наиболее важным является украинский вопрос, по которому позиции Москвы и ее западных соседей расходятся диаметральным образом. Очевидно, что ситуация на Украине будет долгосрочным негативным фактором. Минские соглашения, по всей видимости, невыполнимы, хотя по иронии все стороны, включая Россию, настаивают на их полной имплементации. Еще хуже то, что внутриукраинская ситуация, включая происходящее на Донбассе, имеет собственную логику и полностью не подконтрольно ни Москве, ни Брюсселю, ни Вашингтону, ни даже Киеву. Стороны оказываются заложниками ситуации, не будучи в состоянии повлиять на нее. В перспективе не исключена ситуация, когда политические реалии заставят стороны пересмотреть Минские соглашения. И произойдет это, скорее всего, в условиях ухудшения ситуации для одной из сторон, что позволит навязать ей свою логику. Поэтому все «игроки» заняли выжидательную позицию, рассчитывая на благоприятный момент в будущем. Кооперативное продвижение к компромиссным решениям вряд ли возможно. В этих условиях заморозка конфликта оказывается меньшим из зол.

Наконец, седьмой фактор — роль внерегиональных сил. В отличие от времен холодной войны, мировая политика теперь не сводится только лишь к соперничеству России и Запада. Внерегиональные игроки будут оказывать на Евро-Атлантический регион поначалу косвенную, а в перспективе — все более существенную роль. Военно-политическое партнерство Москвы и Пекина постепенно укрепляется. Военные корабли КНР и России, маневры которых наблюдали партнеры по балтийскому региону в недавнем прошлом, имели не более чем символическое значение. Но они показали возможность формирования новой реальности международных отношений. Пока это не военный союз. Сегодня КНР вряд ли пойдет на ухудшение своих отношений с США и ЕС ради интересов России в Европе. Однако углубление партнерства Москвы и Пекина может породить новую военно-политическую среду, параметры и влияние которой прогнозировать весьма сложно. В любом случае, Балтийский регион, да и Европа в целом, будет на периферии новой глобальной «игры». В центре окажется Азия, а динамика мирового порядка будет определяться способами взаимодействия КНР и США.

В среднесрочной же перспективе, все более заметную роль в Балтийском регионе будет играть Германия. Это мощный игрок, чей военно-политический потенциал пока не раскрыт в полной мере. Многое будет зависеть от парадигмы внешней политики Берлина. Значимость Германии будет определяться ее ресурсным и военным потенциалом. При этом Германия свободна от проблем идентичности, свойственных Польше и странам Балтии, а значит может позволить себе более прагматичную и непредвзятую политику. Сегодня в руках немецкой дипломатии есть средства для того, чтобы предлагать и последовательно добиваться компромиссных решений в области безопасности. Если Германия сможет возглавить процесс формирования новой архитектуры европейской безопасности, найти развязки ключевых проблем в отношениях с Россией, политическая роль Берлина в международных делах изменится кардинально. Балтийский регион может стать прекрасным полигоном для апробации новых подходов. Германия уже доказала свою способность эффективно снижать издержки от текущих кризисов. Ее роль в стабилизации взаимного сдерживания вряд ли стоит недооценивать. На повестке дня — более сложная задача: добиться сокращения сдерживания. Россия может использовать эту возможность для перезагрузки своих отношений с западными соседями, выступая с ними равноправным соавтором новой системы безопасности в регионе Балтийского моря и за его пределами.


Оценить статью
(Голосов: 10, Рейтинг: 3.6)
 (10 голосов)
Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся