Россия – часть евро-атлантической архитектуры безопасности

Тезисы выступления на семинаре о роли России в евро-атлантической архитектуре безопасности. Семинар, организованный Александровским институтом и Финским атлантическим советом, прошел в Городском совете г. Турку (Финляндия). В мероприятии приняли участие члены Совета, финские и российские дипломаты, ученые, журналисты.

Тезисы доклада

Уже больше двадцати лет на самых разных уровнях обсуждается вопрос – является ли Россия частью евро-атлантической архитектуры безопасности? Вряд ли кто-то серьезно усомнится в том, что Россия – часть данной архитектуры. Другое дело, что за положительным ответом часто следует целая батарея оговорок, число и острота которых зависит от как от глубины знания предмета, так и от политизированности оценки.

Попробуем ответить на этот вопрос прагматично и, по возможности, непредвзято. Такая тональность нашего сегодняшнего разговора более чем актуальна, ведь Финляндия – нейтральная страна, а значит и дискуссия здесь должна носить более объективный характер. Важно и то, что мы проводим нашу встречу в Городском совете города Турку. Еще со времен Средневековья такие институты позволяли обмениваться мнениями и находить ответы на самые трудные вопросы. Благодарю Городской совет за гостеприимство, равно как и организаторов встречи – Александровский институт и Атлантический совет Финляндии. Надеюсь, наши выступления помогут лучше понять природу вопроса. Это тем более актуально в свете предстоящего визита в Финляндию Президента России В.В. Путина.

Начну с главного – в чем состоят интересы России? Этот вопрос принципиально важен для понимания нашего места в евро-атлантическом сообществе. Основной внешнеполитический интерес России тесно связан с внутренними задачами. Речь идет о всестороннем развитии и модернизации российской экономики и системы управления. Вряд ли стоит надеяться на сколько-нибудь значимую и при этом конструктивную роль нашей страны в мире, если эти задачи не будут решены.

Какое отношение это имеет к внешней политике? Самое прямое. Внутреннее развитие России требует дружественных отношений с внешним миром и, особенно, с развитыми странами. Помимо решения общих региональных и глобальных проблем, партнерство с ними жизненно важно для самой России. Именно здесь мы можем получить столь нужные нам технологии, инвестиции, компетенции и лучшие практики. Это позволит теснее интегрировать нашу экономику в сложившиеся международные связи и рынки.

Другой, не менее важный интерес, состоит в том, чтобы сконцентрировать ограниченные ресурсы на противодействии наиболее серьезным и вызовам. Спокойные и дружественные западные границы крайне важны для сосредоточения сил на других направлениях. Приведу пример. Каждый год смертность только от наркотической зависимости в России составляет, по некоторым оценкам, до 100 тыс. человек, большинство из которых – молодежь. Это не считая заразившихся СПИДом, гепатитом и другими вирусами, которые умрут позже. В основной массе они потребляют наркотики, доставляемые с южных направлений – Афганистана и Центральной Азии.

Только один этот пример показывает, что реальные проблемы безопасности России лежат в принципиально новой плоскости. Если во времена холодной войны мы боялись большого конфликта с Западом, который мог бы одномоментно уничтожить наше государство, то теперь нам следует в большей степени опасаться иных угроз – медленно разъедающих ткань государства и, рано или поздно, приводящих к его гибели. Эти же угрозы значимы и для наших западных соседей. Вот почему наше партнерство представляется естественным. Уже только в силу этого мой ответ на главный вопрос сегодняшней встречи будет положительным.

Надо отдать должное нашим политическим лидерам и дипломатам – в решении афганской проблемы мы смогли выстроить эффективное и взаимовыгодное партнерство. Уверен, что в интересах России содействовать стабильности и развитию афганского государства совместно с США и европейскими партнерами после ожидаемого в 2014 г. вывода основной массы коалиционных сил.

Помимо Афганистана важны и другие вызовы. Добрым знаком является диалог по кибер-безопасности президентов России и США на полях Саммита Группы Восьми. Включение в этот диалог других стран НАТО вполне может заложить основы нового измерения евро-атлантической безопасности.

Значимым фактором вовлечения Россия в партнерство с НАТО, несомненно, является Совет Россия-НАТО. Да, можно критиковать эту структуру, справедливо отмечая ее ограничения и недостатки. Однако она обеспечивает постоянную и системную коммуникацию. Как известно, изменения начинаются энтузиастами, но становятся результативным благодаря институтам. Наличие институционализированных отношений – серьезная основа для дальнейшего сотрудничества.

Теперь несколько пессимистичных нот. Россия и НАТО – партнеры. Но наше партнерство до сих пор не превратилось в интеграцию. В ближайшей и среднесрочной перспективе этот вопрос вряд ли будет на повестке дня. В отношениях России и НАТО до сих пор сохраняется дилемма безопасности. Она далеко не так остра, как 20 лет назад. По крайней мере, в российской военной доктрине НАТО не классифицируется как угроза. Речь идет лишь о возможных опасностях, связанных с односторонними шагами или расширением блока. Да и НАТОвские военные не афишируют военных озабоченностей в отношении России, которые «всплывают» лишь по каналам вроде нашумевшей «Викиликс».

Вместе с тем, следует отдавать себе отчет в том, что военные организации, которые не состоят в ясных союзных отношениях, по определению должны учитывать взаимные потенциалы. Это – работа военных. Другое дело, что ее не нужно политизировать, раздувать страхи и будировать общественное мнение.

Яркий пример – военные расходы и военная реформа в России. Целый ряд западных СМИ, экспертов и политиков бьют тревогу по этому поводу. Но что происходит на самом деле? Россия инвестировала в последние годы значительные средства в то, чтобы уйти от армии времен холодной войны и построить гибкие вооруженные силы, способные эффективно действовать в современных и локальных конфликтах. Такая армия вряд ли может быть использована в наступательных целях и представлять сколько-нибудь значимую угрозу образца двадцатилетней давности. Да и страны НАТО сегодня склонны оптимизировать свои военные издержки, переходя к так называемой «умной обороне». Поэтому чересчур алармистские комментарии с обеих сторон часто вызывают недоумение.

Другое дело, что у нас остается целый ряд противоречий и несовпадающих позиций. Здесь и возможное продолжение расширения НАТО на Восток, и разногласия по сирийскому вопросу, и проблема «гуманитарных интервенций», ряд других вопросов. Данные разногласия требуют обсуждения, но едва ли являются поводом для вражды. Кроме того, причины подобных разногласий более или менее известны. Назову несколько ключевых.

Во-первых, в России, как мне кажется, до сих пор не сложилось понимания миссии НАТО в современных условиях. Рискну предположить, что такого понимания до конца не сложилось и в самом Альянсе. В чем состоит действительно «большая» цель блока? До окончания холодной войны такой целью было сдерживание Советского Союза и ОВД. Сейчас нет ни того, ни другого. Однако в повестке НАТО вряд ли прослеживается сопоставимая по масштабам задача. В результате инерционная ориентация на сдерживание России становится удобной и комфортной для многих. Отсюда, кстати, и проблема доверия, о которой так много говорится. Недостаток определенности порождает и недостаток доверия.

Во-вторых, Альянс представляет собой довольно разнородную структуру. В нее входят страны, в отношениях с которыми у России сложилась за последние 20 лет разная повестка дня. Например, отношения с США до сих пор во многом определяются логикой взаимного гарантированного уничтожения. Совершенно иная картина в отношениях с европейскими союзниками США. Здесь видим очень тесную экономическую взаимозависимость, которая отодвигает вопросы безопасности на второй план. Но и внутри европейских отношений тоже есть, как минимум два уровня. В отношениях с Германией, Францией или Италией – больше прагматизма. В отношениях с новыми членами НАТО, например, со странами Балтии, до сих пор остаются эмоции и груз прошлого. К этому нужно относиться с пониманием, но не перегибать с политизацией таких эмоций.

В-третьих, в самой России ряду социальных групп комфортно по инерции видеть НАТО в качестве врага. И эти общественные предпочтения активно эксплуатируются некоторыми политиками. Я не вижу признаков целенаправленного конструирования образа врага в лице НАТО и Запада, которое бы последовательно шло со стороны политических элит. Но тот факт, что запрос на такой образ остается в предпочтениях определенных общественных групп, должен приниматься во внимание. К счастью, в России и зарубежных странах в правительственные структуры, бизнес и НКО приходит новое поколение. Оно помнит холодную войну, но обладает совершенно иным набором предпочтений и даже ценностей. Вполне возможно, что смена поколений приведет к преодолению инерционности мышления и у нас, и за рубежом.

Предвижу вопрос о внутриполитическом курсе России и его связи с внешней политикой. На Западе давно стал моден тезис о том, что Россия вряд ли сможет стать полноправным партнером в области безопасности, пока не станет «демократией» и пока в ней не восторжествует главенство закона. Этот политический аргумент используется на многих встречах. Здесь нужна последовательность и осторожность. Да, нам предстоит еще большая работа у себя дома – здесь и вопрос эффективности институтов государственного управления, и развитие судебной системы, укрепления главенства закона, и диверсификация экономики, и развитие местного самоуправления. Проблем действительно масса. Решить за саму Россию их никто не сможет, процесс этот будет еще долгим. Таким он был и во многих других странах. И неясно каким метаморфозам подвергнутся политические системы самих развитых стран в свете той же кибер-безопасности. Ясно другое. России нужна открытость в отношениях с европейскими и американскими партнерами. Любая новая редакция «железного занавеса», с какой бы стороны он не был вывешен, будет крайне разрушительной.

Последнее замечание. На протяжении прошедших 20 лет мы наблюдали смену мирового порядка. Был непонятен новый расклад сил, правила игры, вызовы и угрозы. Кстати, отчасти поэтому и НАТО, и России было непросто определиться со своей долгосрочной стратегией. Реактивность внешней политики, за которую нас так любят критиковать, определялась скорее объективными факторами, а не субъективными качествами стратегов. Однако в следующие 20 лет этот порядок наверняка сформируется, ведь система международных отношений не может трансформироваться вечно. Нам нужно понять, что этот мир больше не будет определяться отношениями Россия-НАТО, как это было в период холодной войны и как это было по инерции какое-то время. А значит нужно определяться со стратегией, которая позволит нам укреплять свою безопасность в партнерстве и на взаимовыгодных условиях.