Почему чешские воспоминания вызывают у меня мысленную связь с мозаикой? Такими разноцветными кусочками с острыми бесформенными оскольчатыми краями. Наверное потому, что это разрозненные кусочки впечатлений, складывающиеся, в итоге, в единый образ. Порою они гладкие, похожие на бусинки для чёток, которые хочется ощущать подушечками пальцев и перебирать для успокоения. Иногда они острые, по сей день колют и беспокоят, либо когда-то порезав, остаются маленькими едва заметными шрамиками на ладонях моей души.

 

Осколки ещё и потому, что слишком многое и часто разбивалось. Объединявший чехов и русских панславизм разбился после Первой мировой войны и Русской революции. История Чехословакии раскололась на советский и досоветский кусочки. Потом раскололась и сама Чехословакия.

 

Сейчас, когда на нас сыплются обломки ближневосточных государств и отдельные части Украины, кажется, что сложившееся теплые и близкие отношения с Чехией пойдут трещинами и обратятся в прах, как пражский Голем. Но, думая о мозаичной структуре своих чешских воспоминаний, мне представляется и ещё одна ипостась мозаичного панно. Это чешские мостовые. Они заботливо сложены, затейливо спланированы, они бережно обвивают Петршинский холм, набережную Влтавы, отвесные стены Вышеградской крепости. В тучные годы их разбирали, чтобы построить новый дом, в тяжелые годы вдоль них укрепляли Голодную стену, в сложные времена из этих камней строили баррикады. Кто знает, как распорядится жизнь современной мозаикой чешских улиц.

 

Впрочем, многое в Чехии мне запомнилось. А узнав лучше Чехию, я стал чаще замечать её присутствие в своей жизни и истории своей страны. Как оказалось, мы давно знакомы.

 

 

 

 

Вспоминая своё детство, я думаю о той стране, которой больше нет на карте. Советский Союз моего детства был могучим и безмятежным как Тихий океан. Маленькому обитателю его глубин было не так много известно о других океанах и морях, но об островке под названием Чехословакия кое-что помнилось.

 

Живые чехи в мире советского школьника практически не встречались. В основном, про чехов вспоминали некоторые ребята, которые летом были в пионерском лагере. Как правило, в их рассказах присутствовало два элемента: как они играли с чехами в футбол и как они с чехами дрались. К слову сказать, чехи часто воспринимались в роли соперника. Помнилось, что когда-то давно, в годы гражданской войны, были некие белочехи, которые сражались против наших большевиков, но были разгромлены, как белополяки, белокитайцы и прочие враги нашего великого Советского Государства. Но чехи не воспринимались полностью враждебно, поскольку помнилось, что в годы Великой Отечественной они сражались вместе с Красной Армией против фашистов. Ими тогда командовал Людвиг Свóбода. После войны они начали строить социализм, как и мы, встав на правильный путь общественного устройства. Но что-то пошло не так, появились очаги контрреволюции, и в 1968 году в Чехословакию были введены советские войска, чтобы навести там порядок. Однако, было понятно, что у чехов осталась обида, и потому они были известны как очень упорные, трудные соперники советских хоккеистов. Некие отголоски соперничества проявились во время начавшейся в 1994 году войны в Чечне. Между собой наши солдаты называли чеченцев чехами. Может быть по созвучию и для простоты, а может быть и не только.

 

Чехи были не только противниками, но и друзьями. В годы перестройки, которые я помню, в советских школах были так называемые клубы интернациональной дружбы (КИДы), в рамках которых ребята могли переписываться со сверстниками из социалистических стран. В основном мне помнится Чехословакия и ГДР. Лично я ни с кем не переписывался, из моих друзей тоже никто. Видимо связи были не очень тесные, да и наш закрытый город Свердловск, возможно, старались лишний раз не «светить»...

 

Зато Чехословакия была широко представлена различными образцами материальной культуры. Пожалуй, главными брендами были красные чешские трамваи и карандаши Кох-и-Нор. Эти трамваи заложили высокий стандарт качества, на который, как мне кажется, до сих пор ориентируются производители трамваев в нашей стране. Помню, как в детстве, в Саратове, впервые увидев (и услышав) скрежещущую дверь-гильотину трамвая Усть-Катавского завода, я вздрогнул и отпрянул. Стоявшая поблизости старушка, осведомилась у моей мамы: «Что это мальчик боится, он наверное из деревни?» Да нет, я был не из деревни, а из промышленного города-гиганта Свердловска, но наши чешские трамваи просто открывали двери несравненно мягче и по-другому, гармошкой.

 

Особенно необычно выглядела серия трамваев с пластиковыми анатомическими сидениями. Было довольно забавно ощущать, как они ловко огибают округлости твоего тела. Правда, для суровой уральской зимы такие сидения оказались холодноваты. Постепенно они почти исчезли из эксплуатации и я сними (точнее с ним) встретился уже в 2007 году, в авиационном музее недалеко от Праги. Там экспонировалось некое  самодельное letadlo, на котором какие-то чехи пытались улететь за железный занавес. Так вот, сидение пилота у него было как раз такое пластиковое от чешского трамвая, который когда-то бегал по тому самому городу, ковавшему этот железный занавес.

 

Известны были и другие образцы чехословацкой техники. Из них помнится два. Быстроходные и модные мотоциклы «Ява» и мощные грузовики «Татра». «Явы» обладали каким-то особым изяществом и шиком, не отличавшим продукцию советских мотоциклостроителей. В подростковой среде тогда был распространён такой шутливый возглас, происходивший, вероятно, от какого-то анекдота: «Атас! Менты на «Явах!»» Что означало неотвратимую угрозу со стороны сотрудников правоохранительных органов на смертоносно-быстроходных шикарных мотоциклах.

 

Грузовики «Татра» обращали на себя внимание прежде всего тем, что имели совершенно необычную систему подвески. Когда такой грузовик шел порожняком, его колёса, несколько косолапя, загибались внутрь. А при полной загрузке колёса распрямлялись. Такая революционная конструкция не то чтобы порождала брожение в умах и распространение диссидентских воззрений, но определённо внушала мысль о возможности альтернатив, даже в таком консервативном деле как шасси грузовика! Машина была настолько распространена, что у жителей Северóв (нефте-газодобывающих регионов СССР) сложилась даже присказка, что их города на нефтяных месторождениях построили три «Т»: Трактор, «Татра» и Татарин.

 

 

 

Карандаши Кох-и-нор (мы тогда не знали, что последнее слово следует читать «нур» и что это бриллиант) были предметом настоящего культа и страшным дефицитом. Особенным спросом они пользовались у тех, кто рисует и чертит. Поскольку мои родители были инженерами, я это хорошо помню. В 1980-е годы компьютеров в СССР было мало и большинству людей было непонятно зачем они нужны и что с ними делать. А проекты зданий и механизмов не рисовались в компьютерных программах на экране монитора, а изготавливались при помощи фанерного кульмана, листа ватмана и остро заточенного кохинора.

 

 

В моём детском пионерском мирке не было места особым роскошествам в виде чешского хрусталя и фарфора. Меня интересовали книги и марки. Честно сказать, чехословацкие марки меня всегда раздражали своей однообразной аскетичной стилистикой, напоминающей своими нитевидными линиями гравюры Гойи. А мне хотелось чего-то сочного, цветного, объёмного.

 

Чешских книг в моей библиотеке не было, кроме, пожалуй одной. Она называлась Valečne lode («Боевые корабли»). Я её купил в самом начале 1990-х, когда у нас на Плотинке ещё существовал магазин «Дружба», где продавались книги из социалистических стран. В те времена я не помышлял об изучении иностранных языков, ибо в советской общеобразовательной школе мне тщательно прививали стойкую ненависть к немецкому. Меня привлекло то, что в книге имелось множество иллюстраций и чертежей боевых кораблей разных стран мира. Я интересовался историей флота, а литературы на русском языке было крайне мало. Так что книгу я купил ради картинок, но к удивлению своему обнаружил, что чешские слова довольно понятны. Во всяком случае мне показалось, что чешский гораздо понятнее болгарского. Совсем недавно, летом 1989 г. я вернулся из своей первой туристической поездки в зарубежную страну - Болгарию. Тогда, болгарский язык поверг меня в ступор, несмотря на кириллическое написание букв. Сюрреалистическое впечатление оставлял повсеместно распространённый лозунг «Слава на КПСС». Он воспринимался какой-то еретической трактовкой нашего каноничного и лаконичного «Слава КПСС». Но это совсем другая история.

 

 

 

 

Более тесное знакомство с Чехией состоялось уже в середине 2000-х годов, когда один из основателей нашего екатеринбургского военно-исторического клуба «Горный щит» Александр Михайлович Кручинин, (а между нами просто Михалыч), увлёкся историей Чехословацкого корпуса в России и его участием в Гражданской войне. И мы решили отправиться в Чехию, на реконструкцию Сборовского сражения 1917 года.

 

Готовясь к этому мероприятию, я решил расспросить поподробнее о Чехии свою коллегу, которая в ту пору работала вместе со мной на факультете международных отношений, Полину Головатину. Она была мне известна как человек умный и весьма наблюдательный. Про знание множества европейских языков я вообще умолчу. Она уже в ту пору не раз бывала в Чехии, общалась с местными жителями и представляла эту страну как никто другой в моём окружении.

 

Из её описаний и ответов на мои наивные вопросы, более всего мне запомнились две мысли, примечательные своей неожиданностью и афористичностью. На вопрос как там, в Чехии, жизнь, она ответила: «В Чехии всё как в России, только немножко лучше!»

 

Памятуя о сложных взаимоотношениях наших народов, особенно в свете 1968 года, я спросил, как чехи относятся к русским. На это Полина ответила так: «Чехи относятся к русским, как к брату алкоголику. Да, вот он такой, но он всё равно твой брат!»

 

 

 

 

 

«Где мой дом?» – так называется песня, ставшая чешским гимном. Такие простые и уютные строчки этого стихотворения стали мне понятны после первых часов пребывания на чешской земле. Летом 2007 года мы с группой товарищей из нашего военно-исторического клуба прилетели в Прагу. Купив в аэропорту «Рузине» йизденки – проездные билеты, мы поехали на обычном рейсовом автобусе в город. На первой же станции я услышал этот невероятный голос. Это был женский голос, объявлявший остановки. Голос женщины-диктора, который произносил примерно такую фразу: «Просим окончитэ виступ а наступ! Пршиште заставка – Градчанска». Этот глубокий мягкий обволакивающий голос успокаивал и убаюкивал. Слушая его снова и снова я начинал понимать, что всё будет хорошо, ничего плохого здесь не случится, как будто бы я вернулся домой после долгого-долгого путешествия.

 

Чуть позже я попытался найти чешскому гимну какой-то эквивалент на русском. Парадные и величественные российские гимны, определённо, для этого не годились. Невольно, на ум пришел детский стишок, ставший необыкновенно популярным в России после выхода фильма «Брат-2». Честь быть его автором оспаривается несколькими литераторами, но, независимо от любых обстоятельств, мне хочется предложить эти незамысловатые и тёплые строки в качестве вольного перевода чешского гимна.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Вы наверняка помните вторую новеллу из «Декамерона» Бокаччо. Там, где говорится о двух друзьях, один из которых хотел убедиться в преимуществах христианства, и решил отправиться в Ватикан, чтобы укрепиться в вере. Его друг, много слышавший о разврате и безобразиях, творившихся в церковной столице, пытался отговорить его от этой поездки, дабы не погубить светлые семена христианства в душе неофита. Тот же на уговоры не поддавался и полный решимости отправился в путешествие.

 

Вернулся он ещё более просветлённым. На расспросы о разврате и мерзостях путешественник отвечал, что многому был свидетелем, папский двор погряз в сладострастии и стяжательстве но это не поколебало его веры. А своему другу заявил, что несмотря на изрядные прегрешения клириков, католическая церковь и христианская религия «непрестанно ширится, являясь все в большем блеске и славе, то мне становится ясно, что дух святой  составляет ее основу и опору, как религии более истинной и святой, чем всякая другая».

Продолжая в несколько ироничном тоне эту новеллу, мне вспоминается факт, который также неопровержимо свидетельствует о чудесах, творимых католической церковью. 

 

Летом 2007 г., поселившись на Петршинском холме, в Страховском колее, мы решили отправится к Пражскому Граду через Страховский монастырь. Мы прошли Розовый сад, миновали базу НАТО, что было для нас в диковинку. Завернув на территорию монастыря, мы зашли в храм, который был наполовину открыт. В основную часть зайти было нельзя. Но около входа лежали открытки с видами храма и монастыря и висело объявление, что взять открытку можно, оставив 5 крон, в качестве пожертвования. И никого из служителей вокруг. Дьявольские силы искушали взять открытку и не оставлять кроны. Но я не стал слушать искусителя и оставил необходимое пожертвование. 

 

А надо заметить, что взял я открытку с дальней целью, отправить её себе домой на ближайшем почтовом отделении. Есть у меня такая традиция, из разных путешествий отправлять открытки, вкратце описав текущие события. С годами многое забывается, а так, есть шанс подержав открытку в руках, вспомнить былое, улыбнуться или погрустить. 

Итак, мы спустились к Пражскому Граду. И недалеко от входа в храм Святого Вита я наконец узрел маленькое почтовое отделение и метнулся туда, чтобы не слишком задерживать уже косившихся на меня товарищей.

 

Интересно, что у входа на почту гордо возвышался современный мотоцикл BMW, а на самом почтовом отделении я увидел его всадника. Это был высокий видный молодой человек в чёрных кожаных штанах и такой же куртке с красивыми нашивками и надписью «Hradní stráž». Похоже, это был военный из чешской президентской гвардии. Его товарищи несут почётный караул у ворот президентского дворца, а задачей этого стража, видимо, было ездить на большом и красивом мотоцикле, исполняя обязанности фельдъегеря.

 

Но я отвлёкся. Открытку я благополучно отправил и вот, чудо! Божественная открытка дошла из Праги до Екатеринбурга за четыре дня!!! Этот факт можно подтвердить показаниями свидетелей и почтовыми штемпелями на самой открытке. Стандартная скорость движения открытки из Европы до Екатеринбурга около месяца.  Это ли не волшебство?! А может быть тот нradní stráž был просто Ангелом?

 

 

 

О чешском пиве я слышал давно. Но, долгое время сведения о том, что оно хорошее, было лишь абстракцией. В первый же день пребывания в Чехии знание наполнилось конкретным содержанием. Мы двигались у подножия Петршинского холма и почти случайно забрели на Арбесову площадь, где обнаружили ресторанчик «У Филиппа и Якуба».

 

Именно там я впервые попробовал тёмное разливное пиво «Велкопоповицкий козел». После первых глотков я осознал, что это совсем другой тип напитка, в отличие от той мутной желтоватой жидкости, которую у нас принято называть пивом. Иногда пиво называют «жидким хлебом», вот это описание наиболее точно подойдёт для характеристики «тьмавого Козела».

 

 

Автор вместе с Г.Г. Старченко на том самом месте "У Филиппа и Якуба".

 

 

Степень моего потрясения трудно описать словами. На ум приходит наиболее близкое по степени эмоционального воздействия разочарование, пережитое мною в юности.

 

Итак, давайте вернёмся в начало 1990-х годов. Это был, по-моему, конец 1991 или начало 1992 года. Одной из моих любимых телевизионных передач тогда была программа «Вѣди». Именно так, с буквой «ять» писалось её название. Её делала команда популярнейшей в годы перестройки программы «Взгляд», отличавшейся своими прогрессивными демократическими взглядами. И вот, в канун Нового года и Рождества в программе «Вѣди» выходит выпуск, посвященный истории новогодних праздников в России. Буквально накануне, меня, историка-первокурсника заинтересовал вопрос происхождения традиции ставить ёлку на новый год. Перерыв богатую домашнюю библиотеку, собранную преимущественно в советские годы, я смог найти только упоминания о том, что царь Пётр повелел украшать еловыми ветвями двери, ворота и всё в таком духе.

 

Из передачи «Вѣди» я, к изумлению своему, узнал, что ёлка – это христианская традиция. Её ставили на Рождество и украшали Вифлеемской звездой, возвестившей Рождество Спасителя. И звезда, изначально, вовсе не была красной и пятиконечной, как у нас дома. Я же, по своей наивности полагал, что она такая, потому что звёзды над Кремлём таковы, а сама ёлка – некое подобие одной из кремлёвских башен. Потрясало, насколько ловко во всех книгах и статьях советские авторы обходили вопрос с рождественской ёлкой! Так, как будто её вообще не существовало.

 

Трудно передать, насколько обидно мне было осознать, что какие-то люди так долго меня обманывали, коварно исказив и подменив самый светлый детский праздник! И вот, теперь с пивом то же самое!!!

 

 

 

С книгой о приключениях бравого солдата Швейка, написанной некогда Ярославом Гашеком, у меня сложные отношения. Книга в нашей стране очень популярная, особенно в среде военно-исторических реконструкторов. Мне об этой книге было известно с юности, я даже пытался её читать, но понял, что её своеобразный юмор мне непонятен и не близок. Некоторые старшие товарищи говорят, что это потому, что я мало служил в армии. Пожалуй, я с ними соглашусь. Месячного срока пребывания на военных сборах мне было достаточно, чтобы понять, что армия – это особый мир в котором законы обычной логики не действуют. Или точнее, действуют, но преломляются весьма причудливым образом. Этой абсурдистской логикой и проникнута книга о бравом солдате Швейке.  Поэтому она столь любима нашими согражданами, в полной мере окунувшимися в мир армейского абсурда Советской, Российской или любой другой армии.

 

 

Памятник Швейку в г. Гуменное / Humenne (Словакия).

 

В Чехии эта книга тоже популярна, но пообщавшись с чешскими любителями военной истории, удалось выяснить удивительное. Сам Йозеф Швейк не настолько популярен, как можно было бы предположить. Его имя и различные памятники, конечно активно используются  в качестве туристических достопримечательностей. Но показательным является тот факт, что в Чехии нет ни одного клуба, который реконструировал бы полк, в котором служил Швейк. Это объясняется тем, что пацифистский и пофигистический образ, созданный Гашеком, не соответствует героическим представлениям чехов о самих себе. Им обидно, что по Швейку, как по самому известному в мире чешскому солдату, соседние народы судят о боевых и моральных качествах чехов и словаков.

 

Действительно, чехи и словаки довольно храбро сражались на итальянском фронте, успешно воевали в России, на многих других фронтах и направлениях. Именно это, по их мнению, достойно воспевания и увековечения.

 

 

 

 

В далёком сибирском городе Красноярске мне довелось увидеть один из уникальнейших монументов, оставшихся там со времён Чехословацкого корпуса. В реальность уведенного вообще трудно поверить, но пребывание в этом удивительном городе поселяет в душе твёрдую уверенность в том, что в Сибири возможно и не такое.

 

В 2006 году, мы, в составе нескольких участников нашего военно-исторического клуба, отправились в Красноярск на местный военно-исторический фестиваль. Там было много замечательного, но самое глубокое впечатление на нас, екатеринбургских путешественников, произвело посещение Троицкого кладбища, на котором сохранились вещи совершенно немыслимые.

 

Начнём с того, что само это кладбище находится на высоком холме, практически над городом, и, по словам экспертов, даже в случае прорыва плотины Красноярской ГЭС (Не дай Боже!!!), когда весь город будет полностью уничтожен, Троицкое кладбище неизменно будет хранить покой своих постояльцев. А приютило оно людей весьма примечательных.

 

На этом же кладбище с 2000 года стоит белый каменный крест, в память о Николае Петровиче Резанове, знаменитом русском путешественнике, прототипе главного героя рок-оперы «Юнона и Авось». Он умер в марте 1807 года в Красноярске, во время путешествия в Петербург, где он собирался испросить благословения на брак с дочерью испанского губернатора Сан-Франциско Консепсией де Аргуэлло. Похоронен он был в ограде Воскресенского собора, который в 1930-е годы сломали под аэроклуб. А в 1950-е затеяли новую перестройку, и прах его перезахоронили на Троицком кладбище.  Эту могилу потом тоже утратили, и уже в 2000 году его память была вновь увековечена установкой внушительного каменного креста, осуществлённой благодаря стараниям краеведа Ольги Павловны Аржаных. Нам тоже довелось повидать эту, весьма своеобразную женщину. Достаточно сказать, что живёт она прямо на кладбище, в специальном строительном вагончике. Максимально близко к истории, которой занимается.

 

Именно со встречи с ней начались наши поиски памятника чехословацким легионерам. Впрочем, о его существовании нам рассказал ещё в Екатеринбурге А.М. Кручинин и попросил обязательно его разыскать. Как он простоял здесь десятилетия Советской власти с 1919 года, уму не постижимо. Наверное, это уникальный пример монумента, поставленного антибольшевистскими силами и сохранившегося вопреки идеологическому давлению.

 

Местные реконструкторы, чтобы облегчить поиски, посоветовали обратиться непосредственно к Ольге Павловне в строительный вагончик. Его мы обнаружили быстро, недалеко от входа, на территории кладбища. Это сюрреалистическое зрелище производило впечатление и внушало надежду, что впереди ещё немало интересного. Мы постучали, открылась дверь и в проёме показалась Ольга Павловна. Правда, вопрос о памятнике чешским легионерам она восприняла без энтузиазма. Трудно сказать, что было тому причиной. Возможно дело было в реконструкторе-курянине, который пошел с нами в белогвардейской форме и, к тому же,  беззастенчиво курил при разговоре с дамой, да ещё и на территории кладбища. А мы не догадались пресечь этот вопиющий факт. Женщина-краевед заявила, что она без симпатии относится к чехословацким легионерам, потому что они в годы гражданской войны проявили себя крайне негативно. Они выбрасывали из эшелонов русских раненых для того, чтобы беспрепятственно продвигаться на восток. Она сказала, что знает, где памятник, но помогать нам не будет и закрыла дверь.

 

Пришлось нам прочёсывать кладбище самостоятельно.  Здесь, среди надгробий граждан города, нами и был обнаружен внушительных размеров монумент из традиционного для чехов желтого песчаника. Его форма неплохо сохранилась, хорошо читается надпись в венке, хотя голова орла давно уже утрачена. Мы склонили головы, размышляя над судьбами вольных и невольных жертв Гражданской войны и о великодушии русских людей, рука которых не поднялась уничтожить эту память чужой скорби.

 

 

Памятник чехословацким легионерам на Троицком кладбище (г. Красноярск).

 

 

Возможно, секрет сохранности памятника ещё и в том, что костлявая рука идеологии вдалеке от столиц не имела той силы. В то время, как на нашем Михайловском кладбище, на котором захоронено около 300 чехов, до 2011 г. не было даже небольшой плиты или таблички. А это, между прочим, крупнейшее захоронение чехов за пределами Чехии.

 

Обнаружили мы на Троицком кладбище и загадочный пирамидальный гранитный монумент, именуемый на кладбищенской карте «Памятник союзникам 1914-1916 гг.» На четырёх сторонах которого помещены надписи на немецком, французском, иврите и арабском языках. Выглядел он весьма зловеще. В окружении каркающих ворон, казалось, что если мы прочтём надписи на всех четырёх непонятных языках вслух, разверзнется земля и явится неведомое...

 

Покидали мы кладбище в настроении просветлённом, хотя и в окружении загадок и недосказанностей. Впоследствии удалось перевести немецкую надпись, из которой следовало, что это памятник «немецким, венгерским и турецким офицерам, товарищам по войне 1914-1916». Также выяснилось, что в районе Красноярска в  годы Великой войны располагался довольно крупный лагерь военнопленных. Умерших от ран и болезней хоронили здесь, поэтому туркам надпись сделана арабской вязью, а иудеям, которых немало было в австро-венгерской армии – на иврите. Видимо, руководство лагеря разрешило пленным собрать деньги на памятник своим умершим товарищам.

 

Так, в далёкой сибирской земле нашли свой последний приют воины четырёх империй, ушедших как и их солдаты, в иной мир, до Страшного Суда.

 

 

 

 

 

В свой первый приезд в Прагу, в один из дней, мы с товарищами по военно-историческому клубу отправились осматривать Вышеградскую крепость. Уже ближе к вечеру, мы возвращались обратно к центру города, двигаясь вдоль берега Влтавы. Наши силы уже заканчивались и мы решили сделать остановку в близлежащем кафе, названия которого я сейчас не вспомню. Зато мне хорошо запомнилось, что она располагалось как раз напротив православного храма Кирилла и Мефодия. Характерный вход с высокой лестницей, можно было наблюдать из окна кафе.

 

В нём было тихо и по-домашнему уютно. Нас встретила пара сотрудников средних лет, по виду напоминавших хозяев этого заведения. Вероятно это был их семейный бизнес. В кафе почти не было посетителей. Похоже, это место было вдалеке от проторённых туристических троп. Лишь за отдельным столиком сидела пара чешских старушек. Они никуда не спешили и спокойно беседовали. Было ощущение, что ты попал в какой-то тихий чешский мирок, который годами не меняется. Казалось, что это кафе было здесь всегда, и всегда здесь беседовали чешские старушки. И при Гусаке, и при Готвальде, и при Бенеше, и при Гейдрихе...

 

 

Храм Кирилла и Мефодия в Праге (Чехия).

 

 

Мысль о Гейдрихе вернула меня к храму Кирилла и Мефодия. Я даже вышел на тротуар, чтобы внимательнее рассмотреть эту церковь и сверить свои ощущения. Я уже знал, что именно здесь разыгралась финальная сцена драмы под названием «Операция “Антропоид”». В крипте именно этой церкви скрывались чешские диверсанты-парашютисты, которые в мае 1942 г. совершили покушение на заместителя протектора Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, который вскоре скончался от ранений.

 

Немецкая контрразведка, вскоре, выяснила местонахождение чешских патриотов. 18 июня 1942 г. собор был окружен и началась ожесточённая перестрелка. Штурм собора длился несколько часов. Все семь чешских диверсантов были убиты, либо застрелились, чтобы не попасть в плен. Сам собой в моей голове сложился вывод, резюмирующий эту историю. По сути: «это всё, что вам нужно знать о судьбе разведгруппы»...

 

А вокруг шла обычная размеренная жизнь. Люди продолжали гулять, сидеть в кафе, беспокоиться о бытовых мелочах.  Вот это ощущение параллельности происходящего не покидало меня в тот день. И ещё судьба разведгруппы... Это просто выполнить задание и погибнуть.

 

 

 

 

В августе 2014 г., в столетнюю годовщину начала Первой мировой войны, мы с одноклубниками отправились в Словакию, в те места, где сражались бойцы реконструируемого нами Оровайского полка. В простм словацком русинском селе Осадне, мне довелось увидеть вполне реальный и физически осязаемый апофеоз войны. Это была костница, наполненная останками русских солдат Первой мировой войны.

 

Добрые русины и словаки собрали эти кости из разрозненных захоронений в 1930-е годы. Дело это было непростое, не все тела успели полностью истлеть. Была вырыта шахта глубиной от 8 до 11 метров, площадью 4х1,5 метра, в которой упокоились останки 1025 русских и австро-венгерских солдат. Австрийцев тут немного, большая их часть покоится в двух подобных шахтах на сельском кладбище. Здесь, в основном, военнослужащие 48 и 49 пехотных дивизий Русской императорской армии, разбитых в ходе боёв 1915 года, в том числе и наши – оровайцы.  Личный состав 195 Оровайского полка, понёс большие потери, но около 500 человек из 2000 смогли выйти из окружения и вынести с собой знамя полка, сохранив его честь. В этих местах тогда попал в плен знаменитый русский генерал Лавр Георгиевич Корнилов, командовавший 48-й дивизией.

 

Памятные события происходили в районе знаменитого Дуклинского (Дукельского) перевала в Карпатских горах на границе нынешней Словакии и Польши. Мы доехали до польского городка Дукла  и недалеко от него, в населённом пункте Ивла укрепили на дереве памятную табличку об этом героическом событии.

 

Интересно, что местные поляки не выражали возмущения и протестов, по поводу нашего необычного мероприятия, а напротив, дали нам шуруповёрт и длинные саморезы для успешного осуществления задуманного. Мы развернули знамя 195 Оровайского полка, формировавшегося в годы Первой мировой в Екатеринбурге, и сфотографировались на память.

 

Лет через тридцать после Первой войны наша армия снова оказалась в Карпатах на Дукле. От тех боёв, когда советская армия прорывалась на помощь словацкому восстанию, тоже остались скорбные памятные места. Да и потери тогда понесла наша армия в 2-3 раза выше, чем немецкая. В память об ожесточённых боях осталась «Долина смерти», по которой, немножко в духе немецкого романтизма, живописно и печально расставлены 49 советских танков. Они словно застыли в разных, порою нелепых позах, как это часто бывает с убитыми. Говорят, речка, до сих пор протекающая в этих местах, во время боёв была красной от крови.

 

Вернувшись через Дуклинский перевал в Словакию, мы, через несколько часов оказались перед храмом Вознесения Господня в Осадне. Здесь нас радушно встретил настоятель этого храма священник Пётр Сорока, стараниями которого сохраняется память о русских воинах. Мы снова расчехлили и развернули знамя нашего полка, чтобы почтить память убитых в Первой мировой войне солдат.

 

Неделю спустя, когда я уже был в Берлине, я снова вспомнил об этой шахте, когда оказался в Трептов-парке и увидел памятник Воину-освободителю работы Е.В. Вучетича. На стенде я прочитал, что высота фигуры солдата – 11 метров, как раз столько, сколько составляет глубина захоронения в Осаднем. И я представил Воина-освободителя, сложенного из белых человеческих костей.

 

Завершить этот грустный сюжет хотелось бы строками уральского поэта и реконструктора Александра Тимофеевича Федотова. В 2013 г. это стихотворение было помещено на памятной плите в посёлке Верх-Нейвинский, за который когда-то сражались, русские, чехи и словаки в далёкой и непонятной Гражданской войне.

 

 

 

Вечная память павшим героям…

 

Каждый из них уваженья достоин.

 

Русский, мадьяр, словак или чех…

 

Божия милость снисходит на всех!

 

Все защищали свою сторону…

 

Всех затянули в злую войну!

 

Бог их простит! Если в чём виноваты,

 

Все они братья, просто солдаты…

 

 

Рисунок А. Черепанова (Екатеринбург).

 

 

(декабрь 2015–январь 2016, Екатеринбург)