Россия и Иран на площадке компромиссов

Трансформация астанинского процесса показательна для всего сирийского конфликта. По мере того как в Астане начал вырабатываться механизм урегулирования сирийского кризиса, отношения России и Ирана претерпевали изменения. Москва и Тегеран, несмотря на разные позиции, учились находить точки соприкосновения и консенсус. Какие противоречия остаются между странами в преддверии шестого раунда переговоров в Астане? Стала ли астанинская площадка переговоров первой платформой для заключения договоренностей, по-настоящему влияющих на ситуацию?

О том, как Россия и Иран взаимодействуют в Сирии и насколько результативным оказался астанинский формат переговоров, рассказывает Антон Мардасов, руководитель отдела исследований ближневосточных конфликтов Института инновационного развития, эксперт РСМД.

Трансформация астанинского процесса показательна для всего сирийского конфликта. По мере того как в Астане начал вырабатываться механизм урегулирования сирийского кризиса, отношения России и Ирана претерпевали изменения. Москва и Тегеран, несмотря на разные позиции, учились находить точки соприкосновения и консенсус. Какие противоречия остаются между странами в преддверии шестого раунда переговоров в Астане? Стала ли астанинская площадка переговоров первой платформой для заключения договоренностей, по-настоящему влияющих на ситуацию?

О том, как Россия и Иран взаимодействуют в Сирии и насколько результативным оказался астанинский формат переговоров, рассказывает Антон Мардасов, руководитель отдела исследований ближневосточных конфликтов Института инновационного развития, эксперт РСМД.

В чем принципиальное отличие переговорной площадки в Астане от других площадок по сирийскому урегулированию?

Для того чтобы Россия могла закрепить успехи на сирийском фронте конкретными договорённостями с оппозиционными группами, признанными Министерством обороны РФ умеренными, нужна была переговорная площадка. В формате женевских переговоров это было сделать невозможно. Встречи, которые проходили в Женеве, были достаточно общими и даже философскими. На них обсуждались вопросы вроде «хорошо бы, чтобы наступил мир в Сирии». При этом конкретные механизмы для достижения мира не предлагались.

Руслан Мамедов:
После Ракки: все взгляды на Восток Сирии

«Астана» стала площадкой, призванной наложить обязательства на страны-гаранты прекращения огня. США изначально выступали против участия Ирана в переговорах в Астане. Москва, в свою очередь, хотела, чтобы Тегеран присутствовал на переговорах, поскольку через астанинский процесс она попыталась дисциплинировать силы, подконтрольные Исламской Республике. России нужен был механизм влияния, чтобы получить возможность указать проиранским силам на действия, не укладывающиеся в общую стратегию, прописанную резолюцией 2254 Совбеза ООН.

И хотя многие отнеслись к площадке в Астане скептически, именно она стала рабочей для выяснения спорных вопросов. Так, астанинский процесс помог найти точки соприкосновения между Турцией и Ираном. Кроме того, к переговорам удалось привлечь оппозицию.

Получается, астанинская площадка стала первой платформой для заключения реальных договоренностей, которые могут изменить ситуацию в Сирии?

Да, это так. Но нужно также учитывать важный конъюнктурный фактор. Площадка в Астане была бы невозможна в период нахождения у власти в США Барака Обамы. На тот момент американский политический истеблишмент не хотел никаких договоренностей с Москвой. Российская сторона при этом активно играла на слабости уходящей администрации. Расчет был сделан на то, что США не будут принимать никаких радикальных решений перед самым завершением полномочий президента, тем более что Барак Обама вообще не был склонен к резким поступкам в ходе всего сирийского конфликта. Кроме того, астанинский формат стал возможным после того, как Алеппо был взят и Россия заняла более устойчивые позиции. Только тогда у Москвы появилась возможность диктовать разным игрокам свои условия.

Конечно, сепаратные переговоры осуществлялись и до «Астаны». Так, группировка «Джейш аль-Ислам», которая долгое время считалась недоговороспособной силой, проводила переговоры с разными сторонами, в том числе и с Дамаском. Однако переговорная площадка в Астане стала первой платформой, установившей конкретный официальный диалог.

Однако в скором времени астанинский формат встретился с теми же трудностями, с которыми сталкивались стороны в Женеве. Противоречия проявились зимой и весной 2016 г. Абсолютно не гибкая позиция Дамаска затрудняла нахождение компромисса. Это привело к тому, что оппозиция заявила о готовности заключать договоренности с Россией, но не с Дамаском.

Какая задача стоит сегодня перед Россией на переговорах в Астане?

Россия не заинтересована в дальнейшем увязании в сирийском конфликте. Взятие Алеппо продемонстрировало максимальные российские возможности. Намерение идти на компромисс было и до этого, но после успешного штурма и получения определенных имиджевых дивидендов уже стало возможным договариваться. Оппозиция осознала, что в Сирии действует сильный игрок. Россия же не стремилась подавлять все противостоящие Дамаску силы и не хотела из-за этого портить отношения с монархиями Персидского залива, с которыми на протяжении всего сирийского конфликта пыталась найти точки соприкосновения. Последние, наблюдая сближение Б. Обамы с Ираном, постепенно дрейфовали в сторону хоть какого-нибудь сильного игрока.

Григорий Лукьянов:
США на Ближнем Востоке: в поисках новой реальности

При этом желание Дамаска и Тегерана развивать успех Алеппо и продолжать наступательные действия никуда не исчезли. Поэтому «Астана» стала площадкой нахождения компромиссов между союзниками.

Насколько успешным оказался астанинский процесс?

Среди проведенных в Астане раундов часть была откровенно неудачной. Даже во время переговоров по оппозиционным группам, представители которых были приглашены в Астану, наносились удары. Однако постепенно проведение таких раундов дало возможность поставить на поток обсуждение вопросов нарушения перемирия оппозицией или проправительственными силами, а также не просто обозначать позиции, а искать механизмы решения этих противоречий, договариваться и принуждать стороны принять обязательные для исполнения условия.

Такая ситуация складывалась до майского раунда астанинских переговоров. Принятое после решение об установлении зон деэскалации стало несколько неожиданным с точки зрения динамики процессов, происходивших в Сирии. С конца марта на многих направлениях шли ожесточенные бои, которые никак не увязывались с политическим диалогом в Астане и с обязательствами, которые взяли на себя Иран, Россия и Турция. Вероятно, это была достаточно сырая идея. В последующем стороны пытались развивать эту инициативу и наполнять ее содержанием. Это привело к определенным результатам, хотя изначально идея выглядела просто как пиар-акция.

Трансформация астанинского процесса показательна для всего сирийского конфликта. При первых раундах мало что получалось. Третий раунд оппозиция вообще саботировала. В ответ на это МИД России назвал это решение «выкрутасами». С другой стороны, повод саботировать переговоры был. Еще во время встречи в Женеве оппозиция заявила, что не будет присутствовать на переговорах, если будет нарушаться перемирие. И она сдержала свое слово.

Постепенно усилия сторон начали трансформироваться в определённый механизм урегулирования. Кроме того, отношения Ирана и России в ходе переговоров в Астане также претерпевали изменения — стороны учились находить точки соприкосновения и консенсус.

А в чем заключаются основные противоречия между Ираном и Россией?

Российская позиция далеко не такая единая и устойчивая, как принято официально говорить. В 2013 г. Россия заявила, что она не рассматривает Башара Асада как союзника. Несмотря на то что все действия Москвы военного характера были направлены на стабилизацию положения сирийского правительства, Россия все же рассматривает вариант его трансформации, но не насильственным методом, а путем переговорного и политического процесса.

Для Ирана же фигура Башара Асада представляется ключевой. В семью Асадов Тегеран вложил очень много ресурсов и с самого начала сирийского восстания поддерживал правительство при подавлении протестов. Главной целью было сохранить Дамаск в качестве ворот к «Хезболле» и удержать возможности для стабилизации ситуации в Ливане. Кроме того, образование определённого вакуума силы в Ираке позволило добавить к этому еще одну задачу. Теперь Иран начал попытки нахождения нового логистического пути в качестве альтернативы воздушным переброскам материальных и человеческих ресурсов в Сирию. Ситуация в регионе позволяла создать наземный транспортный коридор из Ирана в Бейрут.

Помимо этого, Тегеран стремился сохранить многоуровневое присутствие в Сирии, в том числе и на случай, если вдруг правительство Башара Асада будет смещено. Так, активное формирование национальных сил обороны по примеру иранского ополчения Басидж с самого начала вызвало тревогу даже у Дамаска, поскольку рассматривалось как параллельная армия. Вся эта структура, которая насчитывает более 50 тыс. человек, поддерживается или спонсируется Ираном. В Сирии также присутствуют и местные группировки, которые за время конфликта начали разделять идеологию имама Хомейни.

Российские стратегические интересы в виде сохранения военных баз можно гарантировать даже при значительных политических изменениях в Сирии. Однако при этом сценарии влияние Ирана в Сирии может резко пошатнуться.

Изначально Россия рассматривала Иран как сторону, которая может помочь Москве вернуться на Ближний Восток. В то же время Кремль стремился занять такую позицию, при которой Россию не будут полностью ассоциировать с шиитским Ираном, поскольку подавляющее число ее собственных мусульман — сунниты. Кроме того, Москва старается развивать отношения с суннитскими монархиями Персидского залива. Для этого Россия нашла несколько противовесов — то ли целенаправленно, то ли по стечению обстоятельств.

Первым противовесом стал Израиль, который после начала российской операции наносил авиаудары по «Хезболле», не вызывая при этом протестов со стороны Москвы. Естественно, Тегеран не мог быть доволен такой ситуацией. Другим противовесом стали отношения с монархиями Персидского залива. А третий противовес — это отношения России с США.

Ирану выгодно обострение отношений между Россией и США. Это позволило бы Тегерану сохранить правительство в Дамаске без серьезных изменений. Россия в этом случае была бы вынуждена вступиться за своих союзников и действовать более жестко. Однако Москву такой вариант не устраивает. Чтобы полностью не ассоциироваться с Дамаском и Тегераном и не идти у них на поводу, Кремлю необходимо сохранять диалог с США. Этот фактор позволяет двигаться к мирному урегулированию ситуации.

Кирилл Семенов:
Станет ли «Астана-4» «Минском» для Сирии?

Что Россия думает о будущем Башара Асада — он должен уйти?

Сегодня вопрос не столько в Б. Асаде. Россия говорит о необходимости проведения политической реформы сирийского правительства.

Неужели Иран не согласен на политическую трансформацию в Сирии?

Сегодня Иран сформировал в Сирии многоуровневое присутствие, причем не только военное, но и политическое. Так, разведывательные службы Сирии можно условно разделить на три части: те, которые больше контактируют с Россией; те, которые больше контактируют с Ираном и, наконец, та часть, которая пытается сохранить сирийскую идентичность и придерживаться нейтралитета. В целом присутствие Ирана в Сирии настолько существенно, что даже при определённых политических изменениях Тегеран сохранит своих людей в политической системе Сирии. Что же касается военных структур, то иранцы уже трансформировали их под себя и свои задачи.

Несмотря на запуск астанинского процесса, существуют альтернативные площадки для ведения переговоров. В них принимает участие Россия, хотя и без Ирана и сирийского правительства. Так, в Каире была достигнута договоренность по Восточной Гуте. Причем члены оппозиции заявили, что они подписали договоренности только с Россией. Это выглядит странно, поскольку еще за месяц до этого пресс-секретарь президента Турции заявлял, что Восточная Гута будет контролироваться иранскими и российскими военными. Очевидно, что эти планы были пересмотрены. Видимо, это произошло из-за того, что ранее, опять же без Тегерана и Дамаска, были достигнуты договоренности между Россией с одной стороны и США и Иорданией с другой. Последние настаивали на том, чтобы иранские подразделения отошли на определённое расстояние от иорданско-израильской границы. При этом оппозиция и США хотели проверить, насколько Россия способна влиять на Иран и договариваться с ним по поводу передислокации ополченческих структур.

У Ирана подобные альтернативные площадки вызывают явное беспокойство. По моим источникам, на будущих переговорах в Астане Тегеран планирует предъявить России целый список вопросов по поводу того, насколько вообще эти договоренности согласуются с астанинским процессом. С иранской стороны есть опасения, что альтернативные переговорные площадки могут заменить астанинский формат.

В целом Иран согласен на определенный диалог и не саботирует договоренности, которые Москва достигла без участия Тегерана. Хотя некоторые действия проиранским ополчением и силами правительства, например, в зоне деэскалации Хама-Хомс и районе Джобар под Дамаском, не стыкуются с общим направлением российских действий.

Однако обозначенные зоны деэскалации в целом его устраивают, поскольку при таком раскладе иранское присутствие в Сирии сохраняется. Даже если в Астане будет принято решение о выводе иностранных формирований из Сирии (речь в первую очередь идет о ливанской «Хезболле»), Иран сохранит свое влияние в стране — за счет местных сил.

Другое дело, что если анклавы «Исламского государства» на Востоке Сирии будут ликвидированы, то прямо встанет вопрос о политических реформах. И здесь, конечно, возникают проблемы видения Ираном и Россией будущего Сирии. На данный момент непонятно, каким образом Москва и Тегеран могут договориться о переходном политическом периоде и трансформации правительства, который устроил бы обе стороны. Формально резолюция №2254 давно зафиксировала изменения — должно быть сформировано многоконфессиональное правительство с представительством различных этнических групп. Существует также идея создания военного совета, который включил бы представителей оппозиции и правительства. Однако конкретная реализация этого плана неясна.

И оппозиция, и США настроены на то, чтобы какое-то время Башар Асад оставался у власти — как минимум до 2019 г. Вряд ли можно ожидать радикальной смены правительства в ближайшей перспективе, в лучшем случае — формирование некого органа, который возьмет на себя определенные функции политической и общественной жизни Сирии. Иран понимает, что в сирийской войне он если не победил, то по крайней мере достиг многих из поставленных целей. Ожидать того, что Запад будет всерьез пытаться вытеснить Иран, не стоит, но определенные шаги по ограничению его влияния будут предприниматься.

Ирина Федорова:
Иран и США: повышенное давление

Таким образом, вариант, при котором Сирия идет по пути федерализации или даже фактически становится конфедерацией, вполне может устроить Иран. Ему совсем не обязательно сегодня отвоевывать всю Сирию?

Это верно. Однако в любом случае Иран сохранит своё влияние в большинстве частей Сирии. Так, формально в Восточном Алеппо иранцев нет. В то же время там открываются иранские просветительские культурные центры и формируются местные подразделения, связанные с Ираном. К слову, сейчас в Восточном Алеппо между Тегераном и Москвой идет соперничество за влияние.

А что Россия делает на этом направлении в противовес Ирану?

Что важно, массовой шиитизации сирийского населения, о которой порой пишут оппозиционные источники, не происходит. Известен только один массовый случай, когда племя Баккара, около 3 тыс. человек, перешло в шиизм, и то этот процесс начался еще до войны. То есть со стороны Ирана мы наблюдаем скорее мягкий вариант увеличения своего влияния.

Россия пытается через своих военных, выходцев из Северного Кавказа, выстраивать отношения с местными старейшинами. Так Москва хочет сохранить рычаги контроля за ситуацией.

А есть информация о том, как жители Алеппо реагируют на российских агентов?

С российской стороны там присутствуют официальные (военная полиция) и неофициальные силы (разведка). Полиция, патрулирующая улицы, состоит из мусульман-суннитов, поэтому располагает к себе местных жителей. С другой стороны, российские спецслужбы имеют связи с кавказскими кланами, выходцы из которых проживают в Сирии; также определенное взаимодействие осуществляется через армян в Восточном Алеппо.

Что касается успешности этого взаимодействия, то эксцессов мало. Но они есть. Причем они объясняются как религиозной нетерпимостью, так и банальной преступностью.

Как США относятся к переговорному процессу? Вашингтон в большей степени пытается саботировать его или всё-таки готов договариваться?

Договорённость о создании зоны деэскалации на Юге Сирии, достигнутая между США и Россией, показывает, что желание вести диалог у Вашингтона есть. Однако пока не понятно: действия США — это стратегия или тактика. Администрация Дональда Трампа действует конъюнктурно, поэтому о долгосрочных планах США говорить сложно. На данном этапе Вашингтон хотел бы заморозить конфликт и перейти к мирному процессу, при этом сохраняя присутствие на Юге Сирии для контроля сирийско-иракской границы и на Севере — в Сирийском Курдистане.

Идея зон деэскалации — во многом калька с американских проектов. Поэтому с этим сценарием США могут охотно согласиться. Кроме того, Вашингтон пытается выступать в роли стороны, которая может наказывать других акторов за нарушение условных правил. Так что в теории наличие такого игрока не должно позволять силам внутри Сирии «вариться в собственном соку».

Очень вероятно, что без американского давления и стремления России через сирийский конфликт выйти на прямое взаимодействие с США по другим проблемам международной повестки Москва дальше топталась бы на месте в реализации идеи зон деэскалации. Так что сказать, что роль США дестабилизирующая, нельзя.

В целом же ситуация в Сирии движется в позитивном направлении. Другой вопрос, что существует множество проблем, включая нерешенные этно-конфессиональные дисбалансы, которые провоцируют реинкарнацию «Исламского государства». При этом суннитские радикалы будут использовать наличие иранского коридора в своей пропаганде для мобилизации сторонников. Это тоже надо учитывать.

Впервые опубликовано на Iras.

Благодарим за версию интервью на русском языке Никиту Смагина, главного редактора портала «Иран сегодня».