По мере роста конкуренции, развязанной США против Китая, расхождение в политической философии двух стран становится все более заметным. В чем основное различие между этими двумя подходами? Как это повлияло на современную ситуацию в международных отношениях? Что стоит за вашингтонским менталитетом «стратегического сдерживания»?
Генеральный директор РСМД Иван Тимофеев ответил на эти вопросы в интервью для Global Times.
Иван Николаевич, в недавней статье «Политическая философия: атрибут сверхдержавы» Вы писали: «В современном мире можно выделить только две страны, сочетающие в себе как значительный материальный потенциал, так и собственную политическую философию». Речь о США и КНР. Можно ли это трактовать так, что, по Вашему мнению, США и Китай — это две страны, которые обладают наибольшей способностью сочетать свои «жесткую» и «мягкую» силы?
США и КНР, без сомнения, являются странами, у которых на сегодня имеется наиболее значительный потенциал как «жесткой», так и «мягкой» силы, хотя по поводу содержания этих понятий идут дискуссии. Но ясно одно — что, наряду с большим объемом экономики и большими материальными возможностями, и США, и КНР предлагают миру свои взгляды на развитие, которые в значительной степени определяются опытом их стран, их политическими культурами и их взглядами на ключевые вызовы современных международных отношений. Поэтому можно согласиться с тем, что и у Китая, и у США в руках сосредоточены серьезные возможности, как в области «жесткой», так и «мягкой» силы.
В чем заключаются основные различия между политическими философиями США и Китая? Существует ли конфликт между ними?
Я вижу, что ключевое отличие состоит в том, что политическая философия США предполагает деление мира на своих и чужих. Одним из параметров этого разделения является дихотомия или классификация государств как демократий или автократий. Выделяются два лагеря — демократических государств и так называемых автократических государств. Можно соглашаться и не соглашаться с этой концепцией, но она делит мир на своих и чужих. Китайская политическая теория все-таки исходит из других посылок — в ее основе лежит взгляд на мир как на сообщество взаимосвязанных государств, как на сообщество общей судьбы, и китайская политическая философия пытается не разделять мир, а предложить такую доктрину, которая бы подразумевала выигрыш для всех. Да, этот выигрыш может быть неравномерным, да, достигаться он может разными средствами, потому что у каждой страны свои возможности на международной арене. Тем не менее Китай стремится показать, что в этом мире все находятся в одной упряжке. Второе важное отличие состоит в том, что США рассматривают Китай как мировоззренческого противника: автократическую страну, страну с нерыночной экономикой, страну, которой нужно исправиться, сдать экзамен, соответствовать стандартам США. Китай в отношении США так вопрос не ставит. Китай относится к США как к большому равноправному партнеру, у которого есть существенные достижения, но опыт которого не обязательно должен быть всеобщей рамкой. Поэтому Китай, как нам представляется, готов взаимодействовать с США, но не готов к тому, что американские взгляды должны стать мировым законодательством.
Как Вы с точки зрения теоретика оцениваете усилия Китая по китаизации западной доктрины, например, марксизма, чтобы она работала на развитие Китая? Что Вы думаете об усилии китайского правительства в сочетании основных принципов марксизма с конкретными реалиями Китая и китайской традиционной культурой?
Мне представляется очень интересным опыт Китая, прежде всего, в связи с тем, что Китай не стремится разбить или опровергнуть западные политические теории. Китай не стремится показать, что есть плохие западные и хорошие китайские концепции. Китай заинтересован проанализировать интеллектуальное наследие Запада, взять на вооружение то, что считает подходящим для себя. И здесь речь не только о марксизме, который, в общем-то, Китаем очень хорошо и творчески освоен, в Китае сформировалась своя самобытная марксистская школа, которая базируется на европейских корнях, но уже давно самостоятельная. Но если мы посмотрим на другие теории, то здесь мы увидим тоже интересный очень опыт. Например, западная теория политического реализма. Китай не опровергает ее, но пытается с ней работать, опять же, со своей точки зрения. Мы наблюдаем в китайской теории международных отношений интересные концепции, например, этического реализма — попытки поставить реализм на иные рельсы, придать ему иное звучание. Мне кажется, этот подход заслуживает большого внимания как философия обращения с философией, как философия философии. Как мы подходим к доктринам других стран, других культур. Вот Китай показывает очень большую восприимчивость, эмпатию к интеллектуальному наследию зарубежных стран, в том числе и Запада. То есть если Запад, прежде всего американцы, сводят китайские взгляды к упрощенной схеме авторитаризм-демократия, то китайцы, наоборот, этого не делают и пытаются найти применение западным интеллектуальным ходам, вместе с тем сочетая их со своим цивилизационным наследием. Это тоже очень интересный опыт. Китайская культура — одна из древнейших, и у Китая колоссальнейший опыт государственности. Если сравнивать опыт государственности США и Китая, то это несопоставимые величины. И мне кажется, что появление такой эмпатии, такого стремления к гармонизации различных понятий — это как раз проявление китайского национального и цивилизационного кода. Естественно, еще один важный момент — у Китая сформировался собственный опыт модернизации. Китаю удалось за последние несколько десятилетий совершить колоссальный рывок вперед. Китай смог накормить, одеть, обуть и дать жилье более чем миллиарду человек. Это беспрецедентный по историческим масштабам опыт, и свой опыт модернизации Китай может транслировать за рубеж и говорить: «Смотрите, если получилось у нас, то может получиться и у вас, даже если вы сейчас являетесь бедной страной, переживающей проблемы, посмотрите на нас. Мы переживали тяжелейшие национальные проблемы всего лишь 50–70 лет назад, и мы совершили большой рывок. Мы можем поделиться нашим опытом, а где-то и помочь вам».
В этом году исполняется 10 лет китайской инициативе «Один пояс, один путь». Как Вы оцениваете вклад инициативы за последние 10 лет в развитие мировой экономики и связанности?
Китайская инициатива представляется важной идеей глобального уровня. Мы знаем, как много было сделано в рамках этого проекта для модернизации портовой инфраструктуры и сухопутных коридоров в Евразии. И, конечно, все эти усилия направлены в конструктивное русло. Они направлены на экономический рост, развитие инфраструктуры, созидание, а не разрушение. И сам факт того, что это — созидательный проект, сообщает ему большую нормативную силу. Вместе с тем мы видим, как на Западе пытаются позиционировать этот проект как какую-то игру с двойным смыслом, как какой-то трюк, направленный на то, чтобы Китай получил гегемонистские позиции в регионе и в мире. То есть китайскую инициативу мерят в тех категориях, которые привычны для самого Запада. Но мы видим, что много западных стран в свое время приветствовали «Пояс и путь» и участвовали в этом проекте. Большие усилия были направлены как раз на укрепление связанности Европы и Китая, прежде всего, в области морских перевозок. Поэтому, конечно, время покажет, что возобладает — инь или янь. Либо это янь созидания, либо это инь разрушения.
Какую роль, на Ваш взгляд, играют в России такие аналитические центры, как РСМД? Как РСМД консультирует российское правительство по вопросу нынешней международной ситуации?
В любом государстве роль ученых и роль экспертизы в сопровождении внутренней и внешней политики является важным институтом и важным этапом принятия политических решений. РСМД — один из аналитических центров, и проведение международных исследований является одной из уставных целей Совета. Другая уставная цель — налаживание партнерства с зарубежными аналитическими центрами. Сейчас, естественно, для нас связи с китайскими аналитическими центрами являются одним из важных приоритетов. Совет инициирует проведение исследований по различным темам, взаимодействует с различными институтами и исследовательскими центрами, занимающимися теми или иными специфическими проблемами международных отношений и готовит аналитические материалы для профильных внешнеполитических ведомств, а также для представителей бизнеса, для торгово-промышленных палат, для всех тех, кто так или иначе вовлекается в международную деятельность и международное сотрудничество. Важная роль РСМД состоит в том, что он является каналом диалога с экспертами зарубежных стран, и мы очень ценим такую возможность в работе с китайскими партнерами, она позволяет нам генерировать идеи, которые могут быть востребованы нашими правительствами в будущем, обмениваться мнениями о динамике тех или иных международных проблем. То есть в целом это важно с точки зрения коммуникации между нашими странами, укрепления дружбы и отношений привилегированного всеобъемлющего стратегического партнерства.
Как Вы считаете, смогут ли крупные страны жить в мире друг с другом, если США не откажутся от менталитета стратегического сдерживания?
Мы уже говорили о том, что одним из элементов американской политической философии является разделение современного мира на лагерь демократии и лагерь автократии. Мы видим в американских доктринальных документах установки на сдерживание России, на конкуренцию и сдерживание КНР. К сожалению, сдерживание и конфликтность были давними спутниками международных отношений. Как писали классики политического реализма: «Международные отношения анархичны». Большой вопрос — удастся ли взять эту анархию под контроль. Боюсь, что в обозримой перспективе нам трудно будет уйти от конкуренции, а местами даже и от конфронтации в международных отношениях. Но, с другой стороны, все-таки мы видим беспрецедентные новые возможности в области коммуникации между людьми, в области образовательных обменов, в области народной дипломатии, в области коммерческих связей. Все это создает определенную ткань отношений на человеческом уровне, которая может послужить страховочным механизмом в случае обострения политических отношений. Время покажет, насколько надежным и эффективным будет такой страховочный механизм.
Какие факторы в конечном итоге определят разрешение украинского кризиса мирными средствами?
Это сложный вопрос, потому что украинский конфликт порожден целым комплексом противоречий, копившихся со времен окончания холодной войны. Он возник не на пустом месте и является выражением тех проблем в области евроатлантической безопасности, которые мы не могли решить в течение долгого времени. Поэтому долгосрочное решение конфликта потребует и решения этих фундаментальных проблем. Большой вопрос состоит в том, насколько готовы участники и ключевые игроки на Европейском континенте к новой, устраивающей всех архитектуре безопасности. Но без решения стратегических вопросов, которые породили этот конфликт, долгосрочное решение представляется затруднительным. Мы в России ценим те 12 предложений по урегулированию конфликта, которые выдвинула китайская дипломатия. Они представляются своевременными и конструктивными, но для их имплементации требуется политическая воля всех участников конфликта, и без такой воли будет крайне сложно выйти на новую систему евроатлантической безопасности.
Вы писали: «Государство способно сконцентрировать значительную мощь и жить исключительно на принципах реализма, однако “голый” реализм рано или поздно обозначит границы легитимности. “Господство штыка и кошелька” будет иметь шаткую почву без понимания того, зачем и для чего оно существует». Какие проблемы, на Ваш взгляд, возникли в связи с интеграцией прагматизма и политической философии в США?
Прагматизм — неизбежный атрибут внешней политики любого государства, поэтому принципы реализма являются своего рода «программой минимум» внешней политики. Трудно говорить о безопасности государства, если оно не обеспечено возможностями в военной области и экономическими возможностями государства. Однако одного реализма в области экономики и безопасности недостаточно, требуется нечто большее. Необходим ответ на вопрос: «Как добиться справедливого мироустройства? Как сделать так, чтобы конкуренция между государствами оставалась в конструктивном русле и результат этой конкуренции не приводил к избыточной выгоде одних и к катастрофе для других? Как избежать крайностей и игры с нулевой суммой?». Для этого категории реализма уже недостаточно, требуется нечто большее. Американцы предлагают свой взгляд на мир, который предполагает демократизацию движения к рынку, в центре которого — американская модель внутреннего устройства и миропорядка. Китай предлагает иной взгляд на мир, мы его уже обсуждали, игру со всеобщим выигрышем. Свою политическую теорию сегодня разрабатывает и Россия, в частности, рассматривая миропорядок как равноправное сотрудничество различных полюсов, выступая за многополярный мир, и как соцветие различных цивилизаций, которые, вместе с тем, должны и могут самостоятельно решать, какое общественное, экономическое, политическое устройство является для них наиболее подходящими.
И последний вопрос. Вы писали, что, возможно, и США, и Китай в определенный момент столкнутся с той же проблемой, которую пережил Советский Союз — отрыв своей доктрины от реального положения вещей. Не могли бы Вы более конкретно рассказать об уроках Советского Союза?
Один из ключевых уроков Советского Союза и состоит в том, что доктрина, которая в свое время завоевала умы и сердца сотен миллионов людей на нашей планете, постепенно отрывалась от реалий советской жизни. Это сыграло крайне негативную роль постольку, поскольку все больше нарастал разрыв между реальным положением вещей и транслируемыми установками. В конечном итоге это был один из факторов, который привел к распаду Советского Союза и глубочайшему кризису, который мы пережили в конце 80-х – начале 90-х годов. Угроза отрыва от реальности актуальна для любого государства, для любой системы, для любой социальной системы. Вместе с тем требуется большое мужество, чтобы принять реалии и найти в себе силы адаптировать свою доктрину к новым условиям. К сожалению, часто мы видим, что те или иные государства прячутся или консервируют привычные для себя схемы, игнорируя реальность. Смелость признавать новые реалии, потребность в такой смелости — главный урок, который надо вынести из советского опыта.