Гражданская нация VS исламофобия: о трудностях консолидации современного российского общества

Сегодня в России число мусульман достигает 20 млн человек, большинство из них проживают на Кавказе, в Поволжье и на Урале. Это делает ислам второй по распространенности религией в нашей стране. Однако несмотря на статус «традиционной религии», во многих социальных группах наблюдается как минимум недоверие по отношению к мусульманам; некоторые даже говорят об исламофобии. Вопрос, есть исламофобия в России или нет, очень непростой: как минимум потому что сам научный концепт разработан исключительно для объяснения европейских реалий, в то время как в России совершенно иная модель взаимодействия государства и мусульманской общины. Но это не значит, что восприятие ислама в российском обществе беспроблемно. Трудно ли сохранять единство россиян, учитывая многонациональный характер государства? Как немусульмане относятся к исламу? Какую роль играют российские СМИ в укреплении толерантного отношения к мусульманам?

Сегодня в России число мусульман достигает 20 млн человек, большинство из них проживают на Кавказе, в Поволжье и на Урале. Это делает ислам второй по распространенности религией в нашей стране.

Трудно ли сохранять единство россиян, учитывая многонациональный характер государства? Как немусульмане относятся к исламу? Какую роль играют российские СМИ в укреплении толерантного отношения к мусульманам? На эти вопросы ответила кандидат политических наук, ответственный секретарь журнала «Государство, религия, церковь в России и за рубежом» Софья Рагозина.

Возможно ли формирование российской идентичности представителей разных религий с разным культурным кодом в России?

Иван Тимофеев:
Российская идентичность: сделать невозможное возможным

Да, конечно, и разговоры ведутся об этом довольно давно. Тут есть как минимум два принципиально разных подхода. Сторонники первого говорят, что ведущую роль в формировании единой российской гражданской нации должно играть государство. Такая позиция распространена среди исследователей на разных этапах новейшей истории России, принимавших непосредственное участие в урегулировании межэтнических и межконфессиональных конфликтах, например В.А. Тишков [1], В.Ю. Зорин [2]. При всех очевидных преимуществах данного подхода, доказанных прежде всего его применимостью в кризисных ситуациях в практике разрешения реальных конфликтов, тем не менее он фактически оставляет за скобками субъектность различных этнических и религиозных групп. То есть на практике зачастую концепция российской нации воплощается в доминировании «русского компонента». Идеалистический многонациональный и поликонфессиональный плюрализм подменяется гегемонией русского, иногда и православного элемента. В последнее время это проявляется, например, в довольно агрессивной языковой политике в национальных республиках: уменьшается количество часов в школах для изучения национальных языков (особенно активны публичные дискуссии в Татарстане, Башкирии, Удмуртии, Чувашии), они замещаются часами русского языка; в долгосрочной перспективе из-за этого не воспроизводится и национальная культура — литература, театр и пр. В связи с этим сторонники второго подхода говорят о том, что процесс формирования российской нации должен идти снизу. Должно происходить реальное, а не декларативное сохранение культурного многообразия и последующая консолидация на основе признаваемых всеми гражданских ценностей (например, свобода, взаимное уважение, верховенство закона). Однако в нынешней политической конъюнктуре (доминирующий дискурс о единстве российской нации, поляризация социального пространства по оси «друг-враг» как во внешней, так и во внутренней политике) реализация этой модели, несмотря на ее привлекательность, едва ли возможна. Некоторые идут еще дальше и говорят, что следует вообще отказаться от концепта нации. Например, историк А. Бустанов, говоря о современном Татарстане, справедливо отмечает, что сегодняшняя модель нациестроительства во многом воспроизводит советские практики. Но «советской империи» больше нет, а значит, надо отказаться от советской концепции нации, а вслед за этим и от концепции нации вообще, так как будущее за гибридными моделями идентичности. Такая модель тоже обладает значительным положительным потенциалом для формирования российской гражданской нации.

Есть ли исламофобия в России?

«Чернила учёных перевесят кровь шахидов». Городской завтрак РСМД с Василием Кузнецовым и Ольгой Брейнингер

Удивительно, но положительно ответив на этот вопрос, я рискую услышать в свой адрес обвинения в исламофобии. Поэтому давайте постараемся кратко, но ясно прояснить ряд моментов. Сам концепт исламофобии, прежде всего, разработан на европейском материале. И все теоретические построения, связанные с пониманием исламофобии как особой формы расизма, продукта колониальной эпохи, элемента идеологии крайне правых и прочее, призваны объяснить европейские реалии, где мусульманский фактор актуализируется в первую очередь в миграционном контексте. В России же совершенно иная ситуация, поэтому многие западные подходы применимы лишь частично. Формирование политического образа ислама в современной России неизбежно сталкивается с фундаментальным противоречием на уровне общественных дискуссий. С одной стороны, укреплению негативного образа способствует историческая память о событиях, связанных с конфликтами в регионах с мусульманским большинством (Афганская война, «чеченские войны»). В последнее время также все чаще происходит политизация ислама в связи с проблемой мигрантов и кризиса на Ближнем Востоке. С другой стороны, нельзя отрицать давнюю историю взаимодействия мусульманской общины с российским государством, на протяжении которой ислам выступал неотъемлемой частью российского социокультурного пространства. Таким образом, на мой взгляд, продуктивнее говорить о негативном образе ислама. И вот он — есть. Несмотря на риторику традиционных ценностей, которая применяется в отношении ислама (ислам на официальном уровне признается традиционной религией в России, от лидеров мусульманского сообщества мы постоянно слышим о ценности «традиционного ислама» и т.д.), негативный образ как раз и аккумулирует все элементы, которые не соответствуют «критериям традиционности». Я подробно анализировала медийный дискурс об исламе, и там обнаруживается целая палитра лингвистических стратегий, иллюстрирующих фундаментальную дихотомию традиционного и радикального ислама, пронизывающую не только медийный, но и другие сегменты российского публичного пространства. Дело не ограничивается такими самоочевидными стратегиями, как подчеркивание принадлежности к мусульманскому сообществу в материалах про совершенные преступления. Можно, например, также напугать читателя «десятками тысяч мусульман, создающих давку в метро» или сравнить закят с рэкетом.

Роль СМИ в формировании положительного образа ислама в России?

На мой взгляд, потенциал СМИ в формировании положительного образа ислама в России огромен. Различные медийные практики способны оказывать решающее влияние на появление и закрепление социальных стереотипов, а также на возникновение конкретных моделей политического поведения, и в конечном счете на специфику функционирования того или иного политического режима. Однако гораздо важнее то, что должен возникнуть запрос со стороны общества на подобные материалы. А пока, акцентируя внимание на «проблемном» характере ислама и выстраивая таким образом негативный «образ другого», СМИ воспроизводят неустаревающий ориенталистский подход.

Кстати, надо сказать, что этим увлекаются не только СМИ «в погоне за горячими фактами». Мне встречалось одно занятное мета-исследование, авторы которого проанализировали 345 исследований об образе ислама в СМИ с 2000 по 2015 г. [3] Главным стимулом для появления этого направления исследований на Западе стал теракт 11 сентября 2001 г. в США, затем всплеск публикаций наблюдался после других крупных атак. Большинство авторов в этих исследованиях так или иначе связывают образ ислама с терроризмом, насилием и миграцией. Таким образом, такое смещение в восприятии происходит не только в СМИ, но и даже на уровне академических исследований.

Беседовала Любовь Туголукова, бакалавр МГИМО МИД России, стажер РСМД.

1. Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). М.: Наука. 2001.

2. Зорин В.Ю. Мусульмане России: реалии формирования гражданской идентичности // Ислам в современном мире. 2016. Т. 12. №2. С. 117-126.

3. Ahmed, S., Matthes, J. (2017) “Media representation of Muslims and Islam from 2000 to 2015: A meta-analysis”, The International Communication Gazette 79(3): 219-244.