Земельные выборы в Германии, на которых успеха добились несистемные партии (считающаяся крайне правой "Альтернатива для Германии" и слывущий крайне левым "Блок Сары Вагенкнехт"), дали новую пищу для дискуссий об изменении политического ландшафта Старого Света. Разочарование в истеблишменте фиксируется уже не первый год, в 2024-м наиболее яркими проявлениями были выборы в Европарламент и почти сразу после - досрочное голосование во Франции. Специфика, однако, в том, что несомненные изменения, хоть они и вызывают тревожную шумиху в публичном поле, в итоге почти никак не сказываются на проводимой политике. В большинстве случаев силы, обозначаемые несистемными, остаются вне реального управления. А если они все же попадают в правительство, как это случилось в Италии и с некоторой оговоркой в Нидерландах, то быстро адаптируются, и курс мало отличается от прежнего. Линия в отношении России показательна.
В чем причина столь высокой способности корректировать себя до приемлемой усредненности? Ведь многие партии, характеризуемые в качестве радикальных, очень решительны в заявлениях во время кампаний, за это им и отдают голоса. Можно говорить об обычном оппортунизме или имеются структурные причины устойчивости мейнстрима? Причин несколько. По возрастающей значимости это, вероятно, относительно высокая инерция общественного восприятия, тактические навыки истеблишмента и скрепляющая рамка европейской интеграции.
Земельные выборы в Германии, на которых успеха добились несистемные партии (считающаяся крайне правой "Альтернатива для Германии" и слывущий крайне левым "Блок Сары Вагенкнехт"), дали новую пищу для дискуссий об изменении политического ландшафта Старого Света. Разочарование в истеблишменте фиксируется уже не первый год, в 2024-м наиболее яркими проявлениями были выборы в Европарламент и почти сразу после - досрочное голосование во Франции. Специфика, однако, в том, что несомненные изменения, хоть они и вызывают тревожную шумиху в публичном поле, в итоге почти никак не сказываются на проводимой политике. В большинстве случаев силы, обозначаемые несистемными, остаются вне реального управления. А если они все же попадают в правительство, как это случилось в Италии и с некоторой оговоркой в Нидерландах, то быстро адаптируются, и курс мало отличается от прежнего. Линия в отношении России показательна.
В чем причина столь высокой способности корректировать себя до приемлемой усредненности? Ведь многие партии, характеризуемые в качестве радикальных, очень решительны в заявлениях во время кампаний, за это им и отдают голоса. Можно говорить об обычном оппортунизме или имеются структурные причины устойчивости мейнстрима? Причин несколько. По возрастающей значимости это, вероятно, относительно высокая инерция общественного восприятия, тактические навыки истеблишмента и скрепляющая рамка европейской интеграции.
Инертность публики - естественное для нормального обывателя опасение революционных перемен. В спокойное время политика - вид профессиональной деятельности, не слишком отличный от прочих. Соответственно, тот, кто привычен и обладает опытом, вызывает большее доверие, чем тот, кто такового не имеет и только собирается приобретать. Даже если сердце больше лежит к яркому первопроходцу, разум советует поостеречься менять коней. Эпоха кризисов, впрочем, порождает другие чувства, но их еще надо раскачать - обстоятельствам и самим несистемным политикам. Сейчас такой процесс идет, но пока он не на самой продвинутой стадии.
Истеблишмент искусен. У нас любят обсуждать феномен "глубинного государства", обеспечивающего незыблемость линии при смене декораций. Если уйти от мистификаций и романтизации, это явление, вероятно, можно описать как совокупность управленческих практик, основанных на бюрократической рутине и неформальных связях. Рутина позволяет чисто административно обуздать многие позывы к переменам, свойственные пришедшим со стороны, то есть помимо традиционного политико-аппаратного пути. А неформальные связи обеспечивают солидарность тех, кто как раз пришел из системы, несмотря на возможные различия во взглядах.
Как именно немецкие общественно-политические институты справятся с усугубляющимся вызовом со стороны "Альтернативы для Германии", предстоит увидеть, но пока есть уверенность, что это произойдет. Мастер-класс продемонстрировал минувшим летом Эмманюэль Макрон. После трескучего провала на европейских выборах он пошел на большой риск, объявив внеочередные парламентские выборы, и не ошибся. Благодаря умелым манипуляциям между первым и вторым туром удалось резко осадить крайне правых, правда, за счет надувания крайне левых. А после выборов французский президент "приземлил" уже и их, пользуясь раздробленностью получившегося парламента. К этому стоит добавить, что "несистемщики", действительно, уступают мейнстриму в квалификации, когда речь идет о манипулятивной комбинаторике, и совершают ошибки - как на выборах, так и после них. Наконец, мы привыкли исходить из того, что европейская интеграция пребывает в кризисе, и есть немало причин так полагать. Однако рано говорить о снижении роли европейских процедур в качестве ограничителя для государств и правительств. Особенно если сами они заинтересованы в использовании этих ограничителей для сохранения контроля. Политико-экономическая рамка Европейского союза достаточно крепка, чтобы гасить рывки влево или вправо. С ролью охранителя ЕС пока справляется, используя хорошо отлаженные административно-финансовые рычаги.
Всё это не означает, что измениться ничего не может. Во-первых, цена ухищрений - всё менее действенное правление, не способное решать реальные проблемы стран. Во-вторых, европейские структуры заведомо обладают только опосредованной легитимностью - от национальных правительств. Исключение из процесса сил, пользующихся растущей поддержкой, рано или поздно поставит вопрос о легитимности властей. Как это может повлиять на всю систему, мы пока вообразить не можем. А в Европе не желают даже думать об этом, предпочитая рассчитывать, что нынешняя композиция сохранится навсегда.
Источник: Российская газета
