Уроки примирения в Таджикистане
Вход
Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
Почётный президент неправительственной организации «Ассоциация евро-атлантического сотрудничества», Чрезвычайный и Полномочный Посол России, член РСМД
Летом 2012 года в Таджикистане вновь заговорило оружие, на этот раз в Горном Бадахшане, куда были введены правительственные войска. Произошло это через несколько недель после того, как страна отметила 15-летие прекращения гражданской войны, которая едва не разрушила хрупкую государственность, появившуюся в результате упразднения Советского Союза. Мирное соглашение, подписанное в 1997 г. в Москве, открывало перспективу преодоления кланово-региональных противоречий в таджикском обществе на путях его постепенной демократизации. Руководство страны предпочло другую политику, в ней причина нынешних проблем. Рано или поздно их придется решать по сути дела повторно.
Разрушение баланса
Таджикистан был, пожалуй, наименее развитой республикой СССР. Демография била через край, а пахотной и пастбищной земли не хватало. Невысокий жизненный уровень, отсталая социальная сфера, монокультура – хлопок, отравленная окружающая среда. Стабильность Таджикской ССР придавал этно-территориальный расклад. Первый секретарь ЦК Компартии всегда из Ленинабада (ныне Худжанд), председатель Президиума Верховного совета – из Горного Бадахшана или Гарма. Кулябцы преобладали в силовых структурах. Второго секретаря ЦК присылали из Москвы, как и главу местного КГБ.
В стране накопилось серьезное и законное недовольство прежним коммунистическим режимом. Раздражения добавляло то, что в ноябре 1991 г. президентом был избран Рахмон Набиев, в прошлом первый секретарь ЦК, руководитель, по многим оценкам, слабый. Ставилась под сомнение и законность его избрания (кандидатом демократов был известный кинорежиссер и общественный деятель Давлат Худоназаров). Набиева поддержал Ташкент и, скорее всего по его совету, Москва. Таджикистан напрямую зависит от своего соседа: через узбекскую территорию проходят газовые и транспортные магистрали.
В марте 1992 г. недовольство выплеснулось на улицу. На площади Шахидон, бывшей Ленина, в Душанбе, митинговали Демократическая партия Таджикистана (ДПТ), значительная ее часть вдохновлялась идеями горбачёвской перестройки и гласности, Партия Исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) – с декабря 1991 г. она действовала легально – и ряд мелких движений. С самого начала противостояние определялось не столько политическими и религиозными, сколько региональными факторами.
Из-за упорства власти умеренные поначалу требования приобрели политический характер, вплоть до отставки правительства и избрания нового Верховного совета. Не справившись с митингом, принявшим постоянный характер, Набиев сначала объявил, что он президент «по воле Аллаха», а затем вызвал подкрепление из Куляба и раздал оружие. В начале мая пролилась первая кровь. К середине месяца столица и подъезды к ней, а также телевидение перешли в руки митингующих. В Душанбе было сформировано коалиционное правительство, где оппозиция, включая ПИВТ, получила больше трети мест. В Худжанде и Кулябе этот шаг восприняли как антиконституционный переворот.
События в столице стали детонатором для сельского юга – Кулябской и Курган-Тюбинской областей. Борьба за власть сместилась в Вахшскую долину и другие районы. Наружу вышли, казалось бы, преодоленные за годы советской власти регионально-общинные противоречия. Пагубную роль играли и вышедшие на свет дельцы теневой экономики, торговцы наркотиками, выпущенные из тюрем преступники. Начались ожесточенные бои, грабежи, этнические чистки. Быстро наступил беспредел: кто с автоматом, тот прав.
Угроза двойного подчинения
На Таджикистан я был «брошен» в конце октября 1992 г., мало что о нем зная. Учиться пришлось на ходу, равно как и собирать команду. Благо было немало крепких профессионалов, оставшихся не у дел после чистки союзного МИДа. Поначалу не мог избавиться от впечатления, что Россия в стороне от таджикского кризиса. Российская внешняя политика находилась еще на этапе болезненного становления. В конкретном случае с Таджикистаном (и Средней Азией в целом) не было четкого представления о том, чего мы, в сущности, хотим в новых условиях, когда бывшие союзные республики в одночасье превратились в независимые государства. Отсюда спонтанность и импровизация в решениях, до многого просто не доходили руки.
Судьба 201-й мотострелковой дивизии, оставшейся в Таджикистане после разлома Советского Союза и по большей части заблокированной в военных городках, решается лишь осенью 1992 года. Генерал-полковник Эдуард Воробьев, направленный со специальной миссией в Душанбе, предложил: дивизию не выводить, оружие, раздачи которого требуют вооруженные группировки, никому не отдавать, городки деблокировать, что и было сделано силами вновь введенных пяти десантных батальонов. В обстановке анархии дивизия – единственно реальная сила, в первую очередь для защиты русского населения, а его там больше чем 300 тыс. человек.
Тем более меня озадачивает, что министр иностранных дел Андрей Козырев поддерживает идею о передаче 201-й дивизии в двойное подчинение – наше и таджикское. Ею может распоряжаться и.о. председателя Верховного совета Акбаршо Искандаров. Он уже отдает распоряжения командиру дивизии Мухридину Ашурову (в будущем герою России). Мы втягиваемся в поддержку одной из сторон в конфликте, неминуема жесткая реакция кулябцев и вооружающих их узбеков. Не говоря уже о такой «мелочи», как использование вооруженных сил за рубежом без санкции Верховного совета РФ. Не сумев убедить Козырева, решаюсь обратиться к главе правительства Егору Гайдару. Он отвечает: назад хода нет, уже есть договоренность на этот счет с Ельциным.
На мою мельницу льет воду сообщение от Виктора Комплектова, направленного мною в Среднюю Азию, что ни президент Киргизии Аскар Акаев, ни казахстанский президент Нурсултан Назарбаев не будут поддерживать Искандарова. За ним, считают они, стоит ПИВТ, а за ней Иран. Не помогает: соглашение о временном двойном подчинении подписывается. Довод: надо искать фигуру вроде Наджибуллы, Искандаров с Ашуровым (он таджик по отцу) наведут порядок и защитят русскоязычное население. Но оно сразу же попадает под огонь другой стороны. Глава ДПТ Шодмон Юсуф, обвинив российских военных во вмешательстве во внутренние дела Таджикистана, заявляет, что теперь русскоязычное население становится заложником. Бегство русских из страны резко увеличивается, осуществлять эвакуацию приходится в экстремальных условиях.
Помощь приходит с неожиданной стороны: уже подписанное с Искандаровым соглашение не прошло через Государственно-правовое управление президента РФ. Те потребовали: заключайте соглашение о передаче дивизии таджикам, но при условии ратификации Верховными советами обеих стран. Таджикский неизвестно когда будет созван, а наш не ратифицирует ни под каким предлогом. Но и это не конец: через несколько дней вернулись к двойной юрисдикции. Искандаров в Москве, ему обещают оружие и поддержку: в каждом кабинете своя внешняя политика. В ответ Узбекистан готовит наступление кулябцев. Их лидер грозит, что «разрежет Ашурову живот и набьет его камнями». Вернувшийся из поездки в Среднюю Азию Козырев рассказал, что Назарбаев в его присутствии многозначительно бросил Каримову: «Ты смотри, Душанбе не возьми, пока мы тут разговариваем». Совместное воздействие на министра среднеазиатских президентов окончательно снимает вопрос о передаче дивизии.
«Есть, Егор Тимурович, позиция»
13 ноября, заседание глав правительств стран СНГ. В перерыве Гайдар обращается ко мне (я представляю МИД в качестве первого зама Козырева): «Анатолий Леонидович, у нас ведь нет позиции по Таджикистану?» Отвечаю: «Есть, Егор Тимурович, позиция». – «И вы можете ее назвать?» – «Да, могу» – и перечисляю те пункты, которые успела наработать «таджикская» команда:
– не присоединяться ни к одной группировке, особенно не заключать соглашения с Искандаровым, который вот-вот уйдет;
– подталкивать страны СНГ к введению в Таджикистан миротворческих сил, лучше, чтобы мы там были не одни;
– попытаться усадить противоборствующие стороны за стол переговоров, попробовав созвать Верховный совет;
– защищать русскоязычное население силами 201-й дивизии, но не больше того, в остальном она должна соблюдать нейтралитет;
– оказывать гуманитарную помощь, где только можно.
Главное: определить конечной целью наших усилий национальное примирение. Гайдар: «Да, пожалуй, что так». Еще я предложил, исходя из советского опыта, создать при президенте межведомственную группу по Таджикистану во главе с министром иностранных дел.
Встречаясь в Алма-Ате с руководителями среднеазиатских республик, Козырев публично заявил: «Россия не может отказаться от многолетних тесных связей с Таджикистаном». Это было принципиально важно на фоне настроений об уходе в стане российских демократов. Участники встречи обратились к Акбаршо Искандарову с коллективным призывом срочно созвать внеочередную сессию народных депутатов в Худжанде, наиболее спокойном городе страны. 16 ноября 1992 г. там удалось собрать не только Верховный совет, но и республиканское собрание представителей регионов и даже полевых командиров. Это-то вообще рассматривалось как совершенно невероятное.
В результате полумесячной работы сделаны начальные шаги к национальному согласию. Конституционную законность приобрела добровольная на этот раз отставка Рахмона Набиева, в сентябре в душанбинском аэропорту оппозиция заставила его силой подписать заявление об уходе. Пост президента решили вообще отменить, ушел Искандаров и еще ряд деятелей. Председателем Верховного совета был избран Эмомали Рахмонов. Скорее всего, имел место компромисс между худжандцами и кулябскими полевыми командирами, среди которых выделялся жесткий и решительный Сангак Сафаров. Власть впервые в новой истории Таджикистана перешла к кулябскому клану. Ее укрепление станет в дальнейшем для кулябцев центральной задачей. Россия в отношении кандидатуры Рахмонова была поставлена перед свершившимся фактом.
Верховный совет единогласно обратился к странам СНГ с просьбой ввести миротворческие силы. Уже 1 декабря заключено соответствующее соглашение. Миротворцы состояли в основном из российских военнослужащих, но «бренд» был многосторонний, службу несли также небольшие подразделения Казахстана, Узбекистана и Киргизии. Вклад миротворцев велик: они, в частности, доставили, в том числе в труднодоступные горные районы, сотни тонн гуманитарного груза. Нередко это означало спасение от голодной смерти.
Результаты Худжанда российская пресса встретила плохо. В то время наши демократы с порога выступали против возвращения к власти «прежних», вне зависимости от того, как складывались конкретные обстоятельства. Правительству Рахмонова предрекали короткую жизнь. (Эмомали Шарифович через два года был избран на восстановленный пост президента и занимает его до сих пор.) Но какова была альтернатива? Продолжение безвластия и хаоса, окончательная криминализация общества, распад страны? Неизвестно, как повели бы себя в этих условиях Афганистан, где к власти шли талибы, и Иран, где господствовали муллы. Появившаяся в Таджикистане власть имела наибольшую легитимность, какой можно было добиться на декабрь 1992 года. Под российско-таджикские отношения стал подводиться международно-правовой базис. В случае внешней угрозы Россия могла бы прийти на помощь на законных основаниях.
Другое дело, что в качестве следующего шага напрашивался поиск согласия с оппозицией. Хунджандская сессия Верховного совета именовалась примирительной. К сожалению, новые власти сделали упор на силу. Был вооружен (главным образом Узбекистаном) так называемый Народный фронт (НФ). Его костяк составили кулябцы и узбеки, как таджикские, так и из соседней республики. Военными советниками служили узбеки и, приходится признать, россияне; эти последние нанимались на личной основе. Уже в начале декабря – Назарбаев как в воду глядел – вооруженные отряды НФ захватили Душанбе. Рахмонов, говорили его противники, въехал в столицу на узбекском танке. Есть свидетельства того, что в последовавшей расправе пострадали несколько сот памирцев и гармцев, значительную часть которых составила интеллигенция. Был брошен лозунг: «Победителям можно все!» Гражданская война не утихла, скорее ужесточилась. Бои развернулись к востоку и югу от Душанбе, в некоторых использовалась авиация, по данным российских историков Валентина Бушкова и Дмитрия Микульского, узбекская. Этнические чистки приобрели широкие масштабы, убивали друг друга только из-за принадлежности к различным регионам. Вооруженные бандиты расстреливали безоружных крестьян, насиловали женщин, грабили. Десятки тысяч людей, боевиков, но больше мирных жителей были выдавлены в Афганистан, уходили целыми совхозами. Бежали и в соседний Узбекистан. Летом 1993 г. демократические и исламистские партии и движения были запрещены.
Наши постоянные обращения к правительству с призывом начать поиски мирного урегулирования результата не давали. Что удалось на том этапе сделать, это подключить ООН. Ее Генеральный секретарь назначил своим специальным представителем по Таджикистану бывшего уругвайского посла в Москве Рамиро Пирис-Бальона.
По-прежнему были сильны настроения насчет того, что нам нечего делать в Таджикистане, «втором Афганистане», что он дорого обходится и самое разумное – уйти. Но это означало бросить на произвол судьбы русскоязычное население, пренебречь уникальными экономическими интересами, оставить оголенной границу. На тысячи километров дальше в Среднюю Азию и в Россию не осталось бы никакой преграды ни для заброски наркотиков, ни для проникновения террористов. Единственную возможность удерживать какие-то рубежи давали внешние границы СССР. С другой стороны, надо было действительно следить за тем, чтобы не повторять афганских ошибок. Мы исходили из того, что Россия должна помочь таджикам, но не может действовать за них. На местном руководстве лежит ответственность за то, чтобы навести порядок, договориться о балансе клановых, региональных и политических сил.
Трагедия 12-й погранзаставы
Гром грянул в июле 1993 года. Вооруженная оппозиция, базировавшаяся в Афганистане, постоянно совершала набеги на таджикскую территорию, иногда подолгу удерживая довольно обширные плацдармы. Это вело к беспрерывным стычкам с российскими пограничниками. Охраняли границу именно они в соответствии с соглашением между Россией и Таджикистаном, 16 тыс. пограничников составляли мощное прикрытие. Удар, нанесенный 13 июля по 12-й погранзаставе, был из ряда вон выходящим. Огонь шел и со стороны Афганистана, и в спину пограничникам с таджикской территории. Подходы, откуда шла помощь армейцев, заминировали. В результате застава разгромлена, погибли 25 пограничников из 51.
На совещании, coзванном премьером Виктором Черномырдиным, выяснилась серьезнейшая неподготовленность и пограничников, и 201-й дивизии. Между ними постоянные препирательства, Министерство безопасности не может сговориться с Министерством обороны, в погранотрядах не хватает людей. Вопрос вынесен и на заседание Совета Безопасности под председательством президента. Завершилось оно указанием Бориса Ельцина подготовить указ о мерах по урегулированию конфликта на таджикско-афганской границе, что мы и сделали в кратчайшие сроки. Приоритетными назывались мероприятия политического характера. Впервые на таком уровне Россия с полной определенностью заявила, что будет содействовать установлению контактов между правительством Таджикистана и оппозицией.
Когда слово дали МИДу, я попытался объяснить, что главное не таджикско-афганский и не русско-афганский, а таджикско-таджикский конфликт. Вытесненная в Афганистан оппозиция продолжает бороться с правительством, пытаясь привлечь на свою сторону моджахедов. Афганцы лишь используются в качестве наемников и не всегда лезут на рожон. Есть данные, что Ахмад Шах Масуд запретил полевым командирам поддерживать таджиков. Важно было сделать на этом акцент, поскольку таджикское руководство нередко списывало свои упущения на то, что ему приходится воевать с Афганистаном. Президент одобрительно закивал, но тут меня перебил министр обороны Павел Грачёв: «Посол у них там паршивый в Душанбе, надо менять». Я был о после другого мнения и ответил: «Сами будем разбираться, кто и как работает, кого менять». На это последовал выговор от Бориса Николаевича: «В МИДе должны прислушиваться к мнению опытных людей», вступил в разговор премьер, предложивший уволить еще и Георгия Кунадзе, заместителя Козырева, так что обсуждение по существу было свернуто. (И того и другого МИДу удалось отстоять.) В числе мер, принятых после трагических событий на границе, Грачёву было поручено координировать деятельность военных и политических ведомств, а Козырева назначили специальным представителем президента по таджикскому конфликту. Но на следующий день оба они ушли в отпуск.
«Эмомали, ты же сам воевал»
После заседания Совета Безопасности лечу на Юг. В делегацию включили представителей МО и МЧС с тем, чтобы принять меры по техническому и военному обеспечению охраны границы. Всем главам среднеазиатских республик везу послание российского президента. Благодаря этому могу обращаться с просьбой быть принятым первыми лицами. Излагаю им основные положения позиции России: предотвратить новый раунд гражданской войны в Таджикистане, который может перерасти в крупномасштабный конфликт, обеспечить безопасность многонационального населения, вывести страну на путь демократизации и национального примирения, не допустить превращения Таджикистана в источник экстремизма и насилия для всего региона СНГ. Российский подход встречает понимание во всех пяти столицах.
С Эмомали Рахмоновым 30 июля разговор длительный и серьезный на базе послания Ельцина. А в нем жесткая позиция Москвы: вызывает сожаление, что в Таджикистане не действуют многие демократические законы, принятые ранее, нет гарантий безопасности для возвращающихся из Афганистана беженцев, нет спокойствия у русскоязычного населения. Пора крепко задуматься о гражданском примирении. Россия твердо за переговоры с оппозиционными лидерами и командирами вооруженных группировок. В свою очередь, мы выполним все обязательства по отношению к Таджикистану, которые вытекают из двусторонних соглашений. Мне показалось, что в настрое главы Таджикистана появились подвижки. Не успели мы, однако, уехать из Душанбе, как на официальном уровне было сказано, что возможность переговоров с оппозицией – «людьми, у которых руки по локоть в крови» – исключается. Захватывающие командные высоты кулябцы считают, что продолжение боевых действий играет им на руку.
Тем более так важна встреча в Москве, на которую Ельцин пригласил высших руководителей пяти республик. Для достижения своих целей Россия пускает в ход «тяжелую артиллерию». Встреча, первая в таком формате после образования СНГ, состоялась 7 августа 1993 года. Удалось собрать всю «пятерку», включая Туркмению, она, правда, представлена не на высшем уровне. Как я ни уламывал Сапармурата Ниязова приехать в Москву, он отказался, прислав зампремьера Бориса Шихмурадова.
Первое, что поразило меня на встрече, это поведение лидеров, стремившихся заполучить расположение Ельцина, «руководителя великой державы, играющей решающую роль в Центральной Азии», и все в том же цветистом стиле, весьма схожем с прежним советским. Разительный контраст по сравнению, скажем, с выволочкой на имперские темы, которую узбекский президент устроил мне за несколько дней до этого в Ташкенте, когда мы три часа провели за коньяком. Самое обидное, что не во всем он был не прав. Наивно думал, что и тут он будет возмущаться по поводу политики Москвы. Ничего подобного. Потом я понял, что такая манера была весьма эффективна в смысле получения льгот у России.
Главное, естественно, – результаты встречи. Они оправдали ожидания. Шесть государств заявили, что ключевой задачей является политическое урегулирование, и призвали международное сообщество поддержать направленные на это усилия. На Рахмонова навалились все. В какой-то момент Назарбаев сказал: «Эмомали, ты же сам воевал, что это за разговоры: “по локоть в крови”». В итоге правительство Таджикистана впервые согласилось начать диалог с оппозицией.
Но даже московский саммит полного результата не достиг. Душанбе либо не мог, либо не хотел договариваться со своими противниками. Точнее, там были готовы говорить только с внутренней оппозицией при условии, что будут разоружены отряды, находившиеся в Афганистане. А это была основная боевая сила ОТО – Объединенной таджикской оппозиции. К чести правительства, оно способствовало возвращению из Афганистана нескольких тысяч беженцев. Но сил на подавление оппозиции вооруженным путем у него не хватало. Отсюда тупик и опасность ползучего втягивания России в военные действия по афганскому сценарию. В числе других мер задействовали межведомственную комиссию по Таджикистану. Пришли к общим выводам: Рахмонов убежден, что при всех обстоятельствах Россия и Узбекистан будут его поддерживать. Он выдвигает к оппозиции требование сложить оружие в качестве предварительного условия для начала разговора. На такой основе никто с ним говорить не будет. В то же время Рахмонов – лучшая из возможных фигур для руководства страной, надо откровенно поговорить с узбеками, пусть прекратят попытки сместить его. Самого Рахмонова нужно постоянно нацеливать на диалог с оппозицией и в перспективе на то, чтобы поделиться властью. В качестве одного из рычагов воздействия рассмотрели возможность приостановить военную помощь, но решили пока держать это в уме.
Но, в общем-то, нам плохо давались нажимные методы. Брежневский восемнадцатилетний период не прошел даром. Власть в республиках привыкла к парадигме: Москва делает вид, что командует, мы делаем вид, что подчиняемся. Нас обвиняют в имперских привычках, но как раз имперскому управлению мы так и не научились.
«Захотели независимости, так ешьте ее»
Перелом произошел в феврале 1994 года. Козырев был с весьма продуктивным визитом в Ташкенте, за ним туда проследовал я. Узбеки проявили полную готовность к сотрудничеству по Таджикистану: пора сажать за один стол правительство и оппозицию. Не сошлись мы в том, что касается внутренних таджикских дел. Узбеки выступали за кадровые перестановки, что иногда казалось правильным по существу, ибо клановая борьба могла развалить страну на ряд самостоятельных регионов. Но перемены они хотели сделать нашими руками, на что мы, разумеется, не шли. Пусть будет референдум, как хотят таджики, пускай пройдут выборы, как хотят таджики, пусть выберут того, кого они сами хотят.
В Душанбе, куда перелетели из Ташкента через великолепный Гиссарский хребет, теплый и вроде даже доверительный разговор состоялся с Эмомали Рахмоновым. На этот раз он согласился на мою поездку в Тегеран для переговоров с оппозицией. Долго противился, неровен час придется делиться властью. Но в Москве твердо исходили из того, что без такого, безусловно, трудного шага риск возобновления гражданской войны снят не будет. Очень просился Рахмонов к Ельцину в Москву, поскольку ситуация действительно тяжелейшая, муки в городе осталось на три дня. В депеше в Москву я обозначил возможность короткого рабочего визита Рахмонова для встречи с российским президентом, сильно сомневаясь, что это получится. Самадов, новый таджикский премьер, прилетел в Москву специально для встречи с Черномырдиным, тот его проволынил несколько дней, но так и не принял. Затем и зампремьера отказался от встречи: «Нечего летать, пока не позвали, захотели независимости, так ешьте ее».
«Мы приедем обязательно»
Теперь Тегеран, поскольку пришло подтверждение от специального представителя Генсека ООН по таджикскому урегулированию, что нас там ждут лидеры оппозиции. Когда мы обсуждали с ним вопрос о месте будущих переговоров, почувствовал, что Пирис Бальон не будет отстаивать Москву. По его словам, этого не хочет оппозиция, она предпочитает Тегеран или Исламабад, в крайнем случае Женеву. Тогда я предложил такой ход: скажите оппозиции, что я прилечу к ним в Тегеран, чего они добиваются, но они за это согласятся на Москву как место для переговоров. До отлета в Тегеран ответа мы не получили, и я сказал министру: возможны напрасные хлопоты, Москву они могут не дать. Решили, что все равно лететь надо.
В ключевом для нас вопросе – таджикском – у иранцев произошли перемены. В начале смуты они вели себя весьма активно: первыми открыли посольство, их дипломатов замечали раздающими деньги таджикам. Тегеран был явно не прочь посадить в Душанбе послушное ему правительство. Ничего не вышло, поскольку в дело вступила Россия. Не отказываясь окончательно от перетягивания Таджикистана на свою сторону, персы намеревались теперь помочь близким к ним по духу деятелям сохранить влияние в стране. А это было невозможно без достижения модус вивенди с правительством. Тут наши интересы стыковались.
Первый контакт с оппозицией состоялся в иранском МИДе, встречу открыл министр Велаяти. От оппозиции было четверо: два исламистских лидера, Ходжа Акбар Тураджонзода, руководитель делегации и Мухаммад Шариф Химматзода; и два демократа – Отахон Латифи, единственный, кого я знал, ибо он был в свое время корреспондентом «Правды», и Абдунаби Сатторов, доктор филологических наук, профессор таджикского университета. Все они показались мне людьми, с которыми можно разговаривать. Слегка, как водится, блефовали. Уверяли, что могли бы свергнуть правительство вооруженным путем, но не делают этого, поскольку гражданская война уничтожит таджиков как нацию. В ходе переговоров добились их согласия начать прямой разговор с правительством Душанбе. До сих пор они отвергали это под высокомерным предлогом, что будут говорить только с русскими. Кстати, я отвечал на это так: если бы Россия была хозяином в Таджикистане, диалог с оппозицией уже шел бы полным ходом.
У нас с Бахтияром Хакимовым, главным нашим экспертом по Средней Азии, была задумка: перетащить встречу в посольство, на нашу территорию. Помимо всего прочего мы бы избавлялись от излишней опеки персов. Когда дело в иранском МИДе шло к концу, сказал, что мы хотим продолжить разговор, и я приглашаю таджикских представителей в посольство России. К некоторому нашему удивлению, Акбар сразу же ответил: «Мы приедем обязательно». В посольстве мы хорошо их приняли, накормили обедом, показали зал, где проходила тегеранская конференция 1943 года. Если на встрече в иранском МИДе наше предложение избрать местом переговоров Москву они встречали уклончиво, то в посольстве вполне определенно согласились и на проведение переговоров, и на их первый раунд в российской столице.
«Вы самый уважаемый человек»
Сложности пришли с неожиданной стороны. Побывал в Душанбе Козырев, собрав там министров иностранных дел среднеазиатских государств. Каково же было мое изумление, когда, рассказывая нам об этом, он вдруг начал говорить, что политический диалог с оппозицией не нужен. Таджики не хотят переговоров, узбеки тоже, вернее, обе стороны хотят, но позже, а сейчас важнее заняться таджикскими внутренними делами, прежде всего экономическими. Было ясно, что настропалили министра в Душанбе, где Рахмонов снова попытался уйти от переговоров. Но это уж, действительно, дальше некуда: столько месяцев добиваться своего, уговаривать вместе с узбеками Рахмонова, сделать, как написала одна газета, невозможное в Тегеране, вытащив оппозицию в Москву, и все для того, чтобы самим отказаться от переговоров. Министр, надо отдать ему должное, упорствовать не стал, мы ему оппонировали вчетвером. Потом началось тоже нелегкое дело, ибо таджики настроились на одно, а тут звоню я и вытаскиваю их на прежний путь. Они твердят: разве Козырев не передал, что договорились отложить переговоры? Премьеру Самадову, не выдержав, говорю: «Вы просите денег, но мы не можем позволить такого положения, при котором Россия одной рукой дает рубли, а другой получает пощечины». Не очень складно по-русски, но понятно.
На следующий день раздается по ВЧ звонок (советская связь работает), на трубке Рахмонов. Ему я, естественно, ни слова насчет увязки между деньгами и приездом делегации в Москву не сказал. Больше того, подтвердил, что Дубинин, министр финансов, выделяет Таджикистану наличность. С Дубининым мы сговорились накануне, что задержим выплату, причем я ему честно сказал: у меня, Сергей Константинович, нет на этот счет разрешения, действую по собственному пониманию. Дубинин вник в ситуацию и на день-два деньги задержал. Без этого, возможно, ничего бы не получилось. В Таджикистане убили зампремьера Моеншо Назаршоева, горного бадахшанца, который должен был возглавить делегацию в Москву. В преступлении обвинили оппозицию, и Рахмонов заявил на митинге, что не сядет за один стол с убийцами.
Накат против переговоров вообще был сильный. Приводились доводы, что никого тегеранская оппозиция не представляет, хотя имена тех, с кем мы разговаривали, были согласованы с таджиками, утверждены в Москве. Пустили, не без помощи некоторых наших военных, слух о том, что Абдулло Нури, верховный лидер исламистов, дезавуировал тегеранцев. На поверку выясняется, что заявлений такого рода со стороны Нури нет, все наоборот, он поддерживает переговоры. Но и на эти темы я с Рахмоновым говорить не стал, упирал на то, что переговоры, имеющие целью национальное примирение, еще больше повысят его авторитет. И услышал в ответ такие слова: «Вы самый уважаемый в Таджикистане человек, и я направляю в Москву делегацию».
Теперь начали тянуть таджики с той стороны. Это волновало меня меньше: если они сорвут переговоры, то вся ответственность ляжет на них, МИД и о таком варианте предупреждал. Позже узнал, что Туранджонзода не капризничал. От своих людей в Таджикистане и от иранцев до него доходили слухи, что в Москве его могут убить. Скорее всего, его запугивали, пытаясь в последний момент помешать московским переговорам. Изобретательный «Бах» Хакимов уговорил министра выдать двум исламским лидерам на короткий срок российские дипломатические паспорта, случай беспрецедентный. Дело накануне переговоров усугубилось еще и тем, что военные собрались проводить учения миротворческих сил с танками и самолетами, да еще вблизи Тигровой балки, уникального таджикского заповедника.
Так что когда 5 апреля 1994 г. в Москве начались таджикско-таджикские переговоры, это был действительно прорыв. Присутствовали наблюдатели от ООН, России, Афганистана, Ирана, Узбекистана, Казахстана, Киргизии, Пакистана. На начальной церемонии министр Козырев предупредил: «В России не поймут, если одна из сторон покинет переговоры и возьмется за оружие». Это стало камертоном на весь длительный процесс. Переговоры – их второй раунд состоится, как и договаривались, в Тегеране (июнь 1994 г.), третий в Пакистане (сентябрь), а всего их будет восемь, – так и пойдут со спадами и подъемами и под аккомпанемент боевых действий. Ни та ни другая сторона длительное время не отказывалась от силы как решающего средства воздействия на противника. От нас требовалось постоянное внимание, как в том, что касается правительства и оппозиции, так и в том, что касается посредников ООН. У душанбинцев складывалось впечатление, временами обоснованное, что ООН поощряет оппозицию и недолюбливает правительство («прокоммунистическое», как выражались ооновцы, хотя коммунистического в нем точно ничего не было). Мы не стеснялись при необходимости указывать, что в позиции Организации Объединенных Наций имеется перекос, который надо исправить. Но то, что с самого начала к таджикскому урегулированию удалось подключить ООН, было крупным достижением. В целом она и ее военные наблюдатели – мы долго пытались их привлечь, что и удалось в октябре 1994 г., – сыграли положительную роль.
Необходимый «чемодан без ручки»
Общая для всего постсоветского пространства борьба за власть, за раздел и передел собственности сплела в один клубок в Таджикистане социально-экономические, кланово-родственные, региональные и религиозные противоречия. Их конгломерат принял причудливые формы современных политических движений. Здесь не подходило прямолинейное деление на демократов и бывших коммунистов с безусловной поддержкой первых и априори отметания вторых, что превалировало в нашем первоначальном отношении к таджикским событиям.
Значение религиозного фактора, возможно, преувеличивалось, порой он использовался как жупел соседним Узбекистаном. Какое-то время Ташкент не проявлял активности в деле национального примирения в Таджикистане, уповая больше на силу. Но с первых месяцев 1994 г. Узбекистан, его президент Ислам Каримов внесли существенный вклад в достижение договоренностей между Душанбе и оппозицией. Реальной угрозой исламский фундаментализм стал позднее, не в последнюю очередь в силу жестких методов правления в среднеазиатских странах. Тем не менее, если бы мы продолжили поддерживать коалицию ДПТ и ПИВТ (это им хотели передать 201-ю), то с учетом слабости первых и более организованной силы вторых могли бы сыграть на руку тем в Таджикистане, кто втайне вынашивал идеи исламистского государства. На это были нацелены усилия ряда стран Ближнего Востока, международных мусульманских организаций.
В те времена бывшие советские республики сравнивали с чемоданом без ручки: и тащить тяжело, и бросить жалко. Россия не бросила. Уйди мы из Таджикистана, кто заполнил бы вакуум? Не получилось бы так, что исламский экстремизм раскачал бы, пользуясь выражением Назарбаева, одну бывшую республику за другой? Уйди мы из Средней Азии, не превратилась бы она в котел, постоянно клокочущий у наших границ? Таджикистан остался на российской орбите, и решилось это в 1992–1994 годах.
Активно поддерживая правительство Таджикистана, мы одновременно весь наш вес бросали на достижение примирения между таджиками, сдерживали, как могли, воинственные настроения и правительства, и оппозиции. Куда было воевать дальше? Жертвы, прежде всего среди мирного населения, таджиков, узбеков, русских были огромными. Позже были названы такие цифры: погибли более 60 тыс. человек, пропали без вести 100 тыс., 55 тыс. детей остались сиротами. Беженцы и вынужденные переселенцы насчитывались сотнями тысяч. Промышленность была парализована, сельское хозяйство разрушено. Материальный ущерб от войны оказался сопоставим с национальным доходом республики за 15 лет. Из всех конфликтов, разгоревшихся на постсоветском пространстве после «бескровного» упразднения СССР, таджикский был наиболее разрушительным.
Посадила таджиков за стол переговоров Россия, это можно сказать с полной определенностью. Она же удерживала их за переговорным столом, когда возникал очередной тупик. Вместе с тем мы всегда исходили из того, что не можем достичь договоренности за таджиков. В условиях тяжелейшей кровавой встряски, в атмосфере взаимной ненависти и продолжающихся вооруженных столкновений мирный процесс не мог не быть долгим. Он занял три с половиной года. 27 июня 1997 г. в Москве, там, где начались переговоры, Эмомали Рахмонов и лидер ОТО Саид Абдулло Нури подписали Общее соглашение об установлении мира и национального согласия в Таджикистане. Россия – один из международных гарантов этого соглашения.
Рахмонов поделился властью, отдав оппозиции 30% властных полномочий на разных уровнях, от правительственного до местного. Таджикистан оказался единственным среднеазиатским государством, где исламисты были допущены в правительство. Несколько тысяч боевиков нашли место в гражданской жизни, огромное число беженцев репатриировано. Многое из того, что Рахмонов отдал, Рахмон, как теперь именуется таджикский президент, отыграл назад, ряд обещаний, касающихся демократических реформ, не выполнил. Но это уже сюжет для другого рассказа, к сожалению, не очень веселого.
Было бы прегрешением против истины утверждать, что российские солдаты ни разу не были вовлечены в межтаджикские столкновения. Но пограничники, бойцы 201-й дивизии главным образом давали отпор вооруженным нападениям. Потери мы понесли сравнительно небольшие.
Есть законная гордость за то, что Россия добилась в 1992–1994 гг. основных целей, которые ставила перед собой. (Если вспомнить перечень, предложенный Гайдару, он оказался полностью выполненным.) Причем добилась почти исключительно мирными средствами, даже если обе стороны пытались втянуть Россию в свою борьбу. Мы не сделали из Таджикистана свой протекторат, хотя не раз высказывалась просьба об опеке со стороны России и даже о вхождении в ее состав. Кстати, тем более беспочвенны утверждения о геноциде русских.
Источник - Россия в глобальной политике.
(Нет голосов) |
(0 голосов) |