В своем заявлении 21 ноября Владимир Путин отметил, что применение украинской стороной западных систем дальнобойного высокоточного оружия по территории России с учетом невозможности его использования без участия военных специалистов стран-производителей придает продолжающемуся конфликту «элементы глобального характера». То есть к идущим боевым действиям уже нельзя относиться как к столкновению России и Украины или даже как к крупной региональной европейской войне. Перейдя очередную «красную черту», Запад в лице администрации Джо Байдена встал на путь глобализации военного противостояния с Россией.
Что эта глобализация означает на практике? Прежде всего то, что теперь уже никому из прямых или опосредованных участников конфликта не удастся отсидеться в безопасности, по своему усмотрению дозируя дистанционную военную поддержку одной из сторон. Это принципиально новая реальность по сравнению с региональными конфликтами, в которых великие державы участвовали раньше. В XXI столетии география перестала играть ту определяющую роль в военном деле, которую она играла в прошлые исторические эпохи; одним из пока не вполне осознанных последствий процессов глобализации стало окончательное стирание грани между региональным и глобальным конфликтами.
Если в сферах экономики, финансов и даже культуры процессы глобализации хотя бы частично обратимы, то в военно-технической и военно-политической области убедительного варианта «деглобализации» просто не существует — с каждым прошедшим годом географическая неделимость международной безопасности становится всё более явственной и бесспорной. Обдумывая те или иные решения в этой области, лидеры великих держав, несущие наибольшую ответственность за безопасность на планете, с самого начала должны просчитывать вероятные глобальные последствия своих действий, включая не только самые ближайшие, но и долгосрочные. В противном случае коллективное самоубийство человечества окажется всего лишь вопросом времени.
В своем заявлении 21 ноября Владимир Путин отметил, что применение украинской стороной западных систем дальнобойного высокоточного оружия по территории России с учетом невозможности его использования без участия военных специалистов стран-производителей придает продолжающемуся конфликту «элементы глобального характера». То есть к идущим боевым действиям уже нельзя относиться как к столкновению России и Украины или даже как к крупной региональной европейской войне. Перейдя очередную «красную черту», Запад в лице администрации Джо Байдена встал на путь глобализации военного противостояния с Россией.
Что эта глобализация означает на практике? Прежде всего то, что теперь уже никому из прямых или опосредованных участников конфликта не удастся отсидеться в безопасности, по своему усмотрению дозируя дистанционную военную поддержку одной из сторон. Это принципиально новая реальность по сравнению с региональными конфликтами, в которых великие державы участвовали раньше. В XXI столетии география перестала играть ту определяющую роль в военном деле, которую она играла в прошлые исторические эпохи; одним из пока не вполне осознанных последствий процессов глобализации стало окончательное стирание грани между региональным и глобальным конфликтами.
Эта грань когда-то была одной из основ глобальной стратегической стабильности. Во второй половине прошлого века Советский Союз мог помогать Северной Корее или Вьетнаму в борьбе против Америки, не опасаясь перспективы неизбежного прямого военного столкновения с Вашингтоном. Советская поддержка Ханоя не помешала президенту Ричарду Никсону приехать в мае 1972 года в Москву, договориться о разрядке и подписать Договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1). Точно так же Соединенные Штаты могли почти десять лет помогать афганским моджахедам в их противостоянии с СССР, особо не беспокоясь по поводу возможной эскалации и выхода конфликта на глобальный уровень. Более того, еще каких-нибудь 40 лет назад в Пентагоне рассматривались сценарии «ограниченной» ядерной войны, в которой поле битвы между СССР и США было бы ограничено исключительно европейским театром, а территория самих США оставалась бы в неприкосновенности.
Сегодня, в условиях революционных сдвигов и военных технологий, эрозии традиционных международных иерархий, усилившейся зависимости политиков от переменчивого общественного мнения, роста взаимосвязанности и взаимозависимости самых отдаленных друг от друга стран и регионов мира, удержать крупный конфликт на региональном уровне становится практически невозможным. И не только в конкретном случае с Украиной. Например, если бы завтра началась большая война на Корейском полуострове, то она очень быстро приобрела бы те же «элементы глобального характера», о которых говорил российский президент. Точно так же любой крупный конфликт на Ближнем Востоке неизбежно втянул бы в свою орбиту не только региональные, но и ведущие нерегиональные державы. Возможное столкновение КНР и США в Тайваньском проливе или вокруг спорных островов в Южно-Китайском море с самого начала приобрело бы форму глобального, а не регионального конфликта.
Происходящая военно-техническая глобализация меняет привычные представления о силе и слабости государств. Например, если раньше особенности географического положения США и наличие многочисленных военных плацдармов на значительном удалении от американских границ выступали как очевидные геостратегические преимущества Соединённых Штатов, то сегодня ситуация выглядит с точностью до наоборот. Наличие почти 800 американских военных баз на территории более чем 80 стран мира создает уникальный и максимально широкий набор потенциальных целей для нанесения ударов самого разного масштаба и формата.
В равной степени многочисленные двусторонние и многосторонние соглашения о безопасности становятся не столько индикатором силы и международного влияния США, сколько источником дополнительных рисков и уязвимостей. Вообще говоря, высокий уровень технического прогресса, сложная политическая система, диверсифицированные торгово-экономические связи — всё это в условиях современного конфликта способно оказаться фактором слабости, а не силы. Вспомним, сколько ударов со стороны Саудовской Аравии, ОАЭ, США, Великобритании и других стран приняли на себя йеменские хуситы за последние десять лет. И представим себе, что такое же военное давление было бы оказано на Германию, на Францию или на ту же Великобританию. Едва ли ведущие европейские державы были бы в состоянии пройти такую проверку на прочность.
Если конфликт содержит значительный набор «элементов глобального характера», то и его урегулирование тоже с неизбежностью должно включать в себя глобальное измерение. Нельзя рассчитывать на прочный и устойчивый мир, основанный исключительно на каких-то двусторонних договоренностях между Москвой и Киевом. Окончательное урегулирование конфликта предполагает создание принципиально новой архитектуры безопасности, причем не только региональной (европейской), но глобальной (всеобщей).
Данная задача может показаться слишком амбициозной и едва ли реализуемой в обозримом будущем. И всё же общие контуры новой архитектуры постепенно начинают вырисовываться. Упомянем хотя бы Казанскую декларацию БРИКС, принятую на саммите группы 23 октября, в которой некоторые элементы будущей глобальной безопасности не только обозначены, но и раскрыты со значительной детализацией.
Если в сферах экономики, финансов и даже культуры процессы глобализации хотя бы частично обратимы, то в военно-технической и военно-политической области убедительного варианта «деглобализации» просто не существует — с каждым прошедшим годом географическая неделимость международной безопасности становится всё более явственной и бесспорной. Обдумывая те или иные решения в этой области, лидеры великих держав, несущие наибольшую ответственность за безопасность на планете, с самого начала должны просчитывать вероятные глобальные последствия своих действий, включая не только самые ближайшие, но и долгосрочные. В противном случае коллективное самоубийство человечества окажется всего лишь вопросом времени.
Впервые опубликовано в «Известиях».
