Во вторник в Москве прошло заседание «ближневосточной площадки» Валдайского клуба — одного из самых авторитетных «мозговых трестов» по выработке новых подходов к международной политике в эру многополярного мира. Обсуждали главную тему последних дней — обострение в сирийской провинции Идлиб, из-за чего Турция, имеющая здесь свои интересы, заметно рассорилась с главной союзницей Дамаска — Россией. Можно ли распутать этот ближневосточный клубок, и не вернется ли теперь Анкара под крыло США? Об этом «Комсомолке» рассказал один из экспертов Валдайского клуба, научный руководитель Института востоковедения РАН, доктор исторических наук Виталий Наумкин.
«Позитив в отношениях с Турцией перевешивает»
— Виталий Вячеславович, как можно оценить ситуацию в Идлибе?
— Ситуация, действительно, сложная. Не хотел бы повторять то, что уже известно из СМИ, поскольку Идлиб — это сегодня самая, пожалуй, «модная» тема для всевозможных информационных сообщений и даже спекуляций. Идлибом манипулируют, Идлиб используется как карта в руках глобальных и региональных держав. Поэтому очень трудно разобраться в том, что в действительности там происходит.
— Но то, что с российско-турецкими отношениями из-за этого не всё ладно, — факт.
— Они, конечно, сильно осложнились. Но я бы не стал преувеличивать степень этой проблемности и степень конфликтности, которая наблюдается между Москвой и Анкарой. Потому что позитив, накопленный в российско-турецких отношениях, явно перевешивает. Остаются все те достижения экономического сотрудничества, в том числе и на стратегическом уровне, которые хорошо известны. Это и строительство АЭС «Аккую», и газопровод «Турецкий поток», и первые серьезные этапы взаимодействия в военно-технической сфере — в частности, поставки Анкаре зенитно-ракетных комплексов С-400. И целый ряд других моментов: достаточно сказать, что в прошлом году в Турции побывало 7 млн. российских туристов. Огромная цифра, и мы тут — на первом месте. Все эти и другие сферы сотрудничества никто не отменял, и никто не говорит, будто сегодня им что-либо угрожает. Я думаю, такой позитив перевешивает.
— 15 февраля Трамп позвонил Эрдогану, выразил поддержку в связи с ситуацией в Идлибе. Турция теперь опять в американскую струю вливается?
— Турция еще никуда не влилась. То, что американцы хотели бы помочь ей, не является чем-то новым в нынешней ситуации. Ведь Турция — член НАТО. По уставу Альянса, Соединенные Штаты вполне вправе предложить Турции свою поддержку. Другой вопрос, к чему всё приведет. Мне почему-то кажется, что Анкара не заинтересована [принять это предложение Америки — прим. ред.]. Турция сказала устами Эрдогана, что не стремится к конфронтации с Россией. Поэтому сегодня использовать стремление американцев вмешаться в идлибский конфликт, чтобы надавить на Москву, — путь бесперспективный. Эрдоган как умный лидер, я думаю, это понимает.
«Мы общаемся со всеми сторонами ливийского конфликта»
— Другая больная точка — Ливия. Там часть российских структур поддерживают маршала Халифу Хафтара, а Турция — его противников из «Правительства национального согласия». Тот же Эрдоган упрекает Москву, что под Триполи якобы действуют ЧВК (частные военные компании) российского происхождения.
— Давайте начнем с того, что в России одна политика. И осуществляет ее президент Владимир Путин. Поэтому преувеличивать профессиональные и корпоративные расхождения между российскими ведомствами и министерствами не следует. Безусловно, у каждого из них свои функции, задачи и интересы. Но они никоим образом не противоречат нашему достаточно последовательному внешнеполитическому курсу в отношении Ливии. А именно — мы поддерживаем контакты со всеми конфликтующими сторонами, привержены международному праву и решениям Совбеза ООН, за которые Россия голосовала. И самое главное — мы готовы стать посредником с тем, чтобы в Ливии воцарился мир, чтобы обе стороны договорились о проведении всеобщих выборов и едином правительстве.
— Об этом они, кажется, ещё в 2015 году договорились, а воз и ныне там.
— Ничего. Мы же действуем в этом направлении, не поддерживаем одну сторону против другой в этом конфликте. И наш президент заявлял неоднократно, что государство не посылает туда российские войска, в чём нас обвиняют. Это видно из того, чем мы занимаемся последнее время, — посредничеством. И данный курс мы собираемся продолжать.
Где взять $700 млрд для Сирии?
— Ещё одна сложнейшая тема — палестино-израильский конфликт. И вот Трамп месяц назад предлагает «план мирного урегулирования», правда, не пригласив на его обсуждение палестинцев. Насколько всё это реалистично?
— Вы сами сказали, что он палестинцев не пригласил. Как можно решать их проблемы за них? Как можно договариваться Америке с Израилем, вообще забыв о том, что есть вторая сторона? И эта сторона, Палестина, здесь как раз главная в вопросе решения именно её проблемы, удовлетворения её национальных прав, о которых говорят резолюции Совбеза ООН. Проводить в одностороннем порядке столь серьезные инициативы, как попытка урегулирования самого застарелого конфликта в регионе, — это совершенно бесперспективно. И первая — достаточно негативная — реакция основной части международного сообщества на этот план весьма показательна.
— Если вернуться к соседней Сирии, то, по некоторым оценкам, экономический ущерб от почти десятилетнего конфликта в стране — $700 млрд. Где их брать?
— Проблема очень сложная. Без внешней помощи Сирия не сумеет восстановить экономику и возместить тот ущерб, который ей нанесен. Государств, готовых инвестировать или тем более оказывать безвозмездную помощь, не так много. Если не сказать, что совсем мало. Пока. Но ситуация тяжелая. И то, что Россия в меру своих возможностей, помимо помощи в борьбе с террористами, еще и реализует в Сирии экономические проекты, помогает восстанавливать хозяйство, — тоже говорит о том, что мы хотим мира, а не войны.
— Месяц назад в России сменилось правительство. Внешний вектор останется неизменным?
— У нас президентская политика, о чём я уже говорил. А если к этому прибавить еще то, что у нас остается и прежний министр обороны, и прежний министр иностранных дел (ключевые министры в той сфере, о которой вы говорите), — я думаю, это означает: преемственность — ключевое слово в данном случае.
Источник: Комсомольская правда
