В условиях, когда выживание великой державы не находится даже в небольшой зависимости от военных усилий её союзников, моральные императивы сотрудничества выходят на первое место. И в этом отношении Россия, в отличие от США или Китая, находится в гораздо более сложном, но и выигрышном в стратегическом отношении положении. В первую очередь потому, что для нашей внешней политики моральная чистота перед самими собой значит намного больше именно как фактор уверенности в собственной правоте и в необходимости тех или иных действий. Доступная для наблюдателей динамика развития международной среды позволяет предположить, что сравнительно стабильные союзнические отношений окажутся в предстоящие десятилетия достаточно редким феноменом. Но это совершенно не означает, что полностью эгоистическая политика приобретёт черты «новой нормальности».
Международная политика XX и первой четверти XXI веков поставила несколько весьма серьёзных вопросов относительно перспектив сохранения такого устойчивого на протяжении всех предшествовавших столетий феномена, как союзнические отношения. Во-первых, изобретение ядерного оружия и создание небольшим количеством держав его действительно колоссальных арсеналов создали огромный разрыв в силовых возможностях между ними и всеми остальными участниками мировой политики. Это означает, что для России, США или даже Китая ни одна третья держава не может быть настолько важной как союзник, чтобы от неё зависело их собственное выживание. Уже на протяжении нескольких десятков лет существует узкая группа государств, которые могут представлять опасность только друг для друга и испытывать настоящую угрозу только со стороны своего внутреннего развития. И для них союзники перестают быть принципиально важными в вопросе выживания, а становятся либо источником дополнительного тактического усиления, либо, что ещё хуже, активом, который необходимо защищать от разнообразных посягательств.
Поэтому наличие постоянных союзников для России или США (у Китая их просто нет) – это головная боль в той же степени, как и дополнительная возможность в случае конфликта с равным себе.
Союзники больше не могут рассматриваться в качестве необходимого фактора выживания государства в хаотичном международном окружении. Тем более когда речь идёт о великих ядерных державах. А это значит, что в ближайшие годы нам предстоит двигаться в сторону нового понимания того, что такое союзы и союзники, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
В условиях, когда выживание великой державы не находится даже в небольшой зависимости от военных усилий её союзников, моральные императивы сотрудничества выходят на первое место. И в этом отношении Россия, в отличие от США или Китая, находится в гораздо более сложном, но и выигрышном в стратегическом отношении положении. В первую очередь потому, что для нашей внешней политики моральная чистота перед самими собой значит намного больше именно как фактор уверенности в собственной правоте и в необходимости тех или иных действий. Доступная для наблюдателей динамика развития международной среды позволяет предположить, что сравнительно стабильные союзнические отношений окажутся в предстоящие десятилетия достаточно редким феноменом. Но это совершенно не означает, что полностью эгоистическая политика приобретёт черты «новой нормальности».
Международная политика XX и первой четверти XXI веков поставила несколько весьма серьёзных вопросов относительно перспектив сохранения такого устойчивого на протяжении всех предшествовавших столетий феномена, как союзнические отношения. Во-первых, изобретение ядерного оружия и создание небольшим количеством держав его действительно колоссальных арсеналов создали огромный разрыв в силовых возможностях между ними и всеми остальными участниками мировой политики. Это означает, что для России, США или даже Китая ни одна третья держава не может быть настолько важной как союзник, чтобы от неё зависело их собственное выживание. Уже на протяжении нескольких десятков лет существует узкая группа государств, которые могут представлять опасность только друг для друга и испытывать настоящую угрозу только со стороны своего внутреннего развития. И для них союзники перестают быть принципиально важными в вопросе выживания, а становятся либо источником дополнительного тактического усиления, либо, что ещё хуже, активом, который необходимо защищать от разнообразных посягательств.
Поэтому наличие постоянных союзников для России или США (у Китая их просто нет) – это головная боль в той же степени, как и дополнительная возможность в случае конфликта с равным себе.
Те страны, которые связаны с этими двумя сверхдержавами союзническими отношениями, конечно, дают им дополнительные возможности в политике и экономике. Однако все они, в большей или меньшей степени, стремятся к расширению пределов своей самостоятельности: большей в случае с союзниками России и совершенно ничтожной, когда речь идёт о союзниках США. Однако в обоих случаях это означает, что Москва и Вашингтон должны постоянно думать о том, как удерживать своих союзников фоне посягательств внешних сил и их собственной ненадёжности.
Во-вторых, стратегическое поражение Европы в ходе двух мировых войн 1914–1945 годов привело к тому, что её ведущие государства оказались полностью привязаны к США и потеряли фактический суверенитет в военно-политической области. Даже наличие у Франции и Великобритании некоторых запасов ядерных вооружений не имеет фундаментального значения, поскольку во всём остальном их суверенитет является сейчас достоянием истории. Не говоря уже о других европейских странах, которые и вовсе исчезли, как Германия или Италия, с карты самостоятельных игроков мировой политики. Результатом стал переход европейских государств из категории потенциальных союзников одной из сверхдержав в разряд сателлитов, не способных серьёзно повлиять на решения своего гегемона. Потеря политической самостоятельности Европы является сейчас основным фундаментом существования такого феномена, как «коллективный Запад», и, конечно, даёт его участникам много преимуществ в противостоянии с остальным человечеством. Однако она же превращает европейские страны из союзников США в простую территориальную базу для развёртывания американских сил в случае конфликта с третьей державой или источник небольших дополнительных военных ресурсов.
Исчезновение Европы с политической карты мира – это один из самых серьёзных ударов по самой концепции союзнических отношений в их традиционном понимании.
В-третьих, активное включение Азии в международные дела привнесло в них принципиально новое видение самой вероятности постоянных союзнических отношений. В силу геополитических причин Азия не знает традиции устойчивого союзничества, поскольку значительные, по сравнению с Европой, расстояния никогда не делали его практически применимым. Другими словами, в Азии даже наличие союзника никогда не гарантировало того, что он успеет прийти на помощь просто в силу дистанции. Последовательный отказ ведущих азиатских держав от того, чтобы связывать себя устойчивыми и формальными союзническими обязательствами, представляет собой продукт их исторического опыта в той же мере, как и проявление выработанной во второй половине прошлого века стратегии. Тем более что колоссальные демографические размеры, например, Индии, Китая или Индонезии также являются ограничителями способности к постоянным союзам: огромное население требует столько сил и внимания, что ограничивать свою свободу внешними обязательствами становится невозможным.
Япония или Южная Корея в данном случае не в счёт, поскольку они со Второй мировой войны находятся под иностранной оккупацией, даже если она формально упакована сейчас в союзнические отношения с США. И мы не знаем, насколько обе страны были бы готовы к союзу с Вашингтоном, если бы на их территории не были размещены американские воинские контингенты. По меньшей мере мы видим, что для Токио или Сеула именно американское присутствие является единственной причиной проводить последние два года даже вполне умеренную политику санкционного давления на Россию. Не будь такого присутствия, у Москвы вообще не было бы в Азии ни одной существенной озабоченности.
И наконец, сама по себе динамика развития международной среды работает на усиление стремления государств к абсолютизации своего суверенитета там, где это возможно. Феномены мирового большинства или Глобального Юга означают совокупность стран, которые в сложной глобальной обстановке хотят и пытаются жить своим умом, не особенно оглядываясь на мнение своих крупных партнёров, если это не представляет прямой опасности. Наиболее крупная из таких стран – Индия – часто проводит политику, которая вызывает опасения в Китае и даже в России. Однако официальные индийские власти не делают ни одного шага в сторону того, чтобы связать себя с США или Европой формальными союзническими обязательствами. Более того, они вполне уверенно принимают участие в объединении БРИКС, рассматриваемом как наиболее вероятный источник альтернатив западному доминированию. Другими словами, страны мирового большинства не для того пытаются освободиться, с большим или меньшим успехом, от диктата Запада, чтобы просто следовать национальным интересам его противников в Москве и Пекине.
Подводя итог, можно сказать, что сейчас сами по себе особенности того, как организован союз стран Запада, показывают: эта форма отношений между государствами изживает себя в прежнем классическом понимании. Союзники больше не могут рассматриваться в качестве необходимого фактора выживания государства в хаотичном международном окружении. Тем более когда речь идёт о великих ядерных державах. А это значит, что в ближайшие годы нам предстоит двигаться в сторону нового понимания того, что такое союзы и союзники. А поскольку, в отличие от США, Россия не собирается лишать своих друзей их независимости, простого ответа на этот вопрос также не предвидится. Остаётся надеяться в этой связи, что с точки зрения российской внешнеполитической культуры фактор обязательств перед более слабыми союзниками является не менее мотивирующим на поддержание с ними особых отношений, чем присущее странам Запада стремление к извлечению односторонних выгод. Россия представляет собой страну, которая обеспечена ресурсами и может сама решить свои внешнеполитические задачи. А это значит, что моральное удовлетворение от собственных действий для неё играет роль, вполне соотносимую с физическими дивидендами.
Источник: Международный дискуссионный клуб «Валдай»
