Сопричастность к России

Идентичность — это чувство сопричастности к чему-то или к кому-то. Если мы говорим о национальной идентичности, то это фактически синоним национального самосознания. Конечно, употребление словосочетания «национальная идентичность» требует уточнения. На бытовом уровне часто под этим имеется в виду только этническая идентичность, то есть чувство сопричастности к своей этнической группе, культуре, языку и т. д. Я же употребляю этот термин в его гражданском, страновом понимании. Национальная идентичность для меня — это чувство сопричастности к своей стране, которую считаешь родиной и гражданином которой являешься. Хотя встречаются и некоторые исключения: например, человек может быть гражданином не только одного государства или же иметь идентичность с той или иной страной, но не иметь ее гражданства. Так что гражданская идентичность — это чувство сопричастности к стране, которую ты считаешь своей родиной. В нашем случае — к России.

Это принципиальная позиция. Еще 15–20 лет назад вопрос о том, что такое российская идентичность, стоял весьма остро: связана ли она с гражданским самосознанием или же все-таки с этнонациональным? Но сегодня понятие российской гражданской идентичности закрепилось на самом высоком уровне, оно присутствует и в документах стратегического планирования, и в выступлениях главы государства. Так, 30 марта этого года на заседании Совета по межнациональным отношениям при Президенте РФ Владимиром Путиным тоже было сказано, что есть российская идентичность и как она формируется. Подобный подход абсолютно встраивается и в международный научный язык, и в мировую правовую практику.

Автор фундаментального исследования «Российский народ: история и смысл национального самосознания», научный руководитель Института этнологии и антропологии имени Н.Н. Миклухо-Маклая, академик Валерий Тишков давно ищет ответы на эти вопросы. По его мнению, ясность на сей счет чрезвычайно важна: «Почему мы один народ-нация, как мы себя ощущаем и как нас воспринимает остальной мир? Эти вопросы имеют фундаментальное значение для российских граждан и для страны в целом». В преддверии отмечаемого 12 июня праздника — Дня России — разговор об этих категориях имеет особую актуальность.

В поисках идентичности

— Что такое российская гражданская идентичность?

— Идентичность — это чувство сопричастности к чему-то или к кому-то. Если мы говорим о национальной идентичности, то это фактически синоним национального самосознания. Конечно, употребление словосочетания «национальная идентичность» требует уточнения. На бытовом уровне часто под этим имеется в виду только этническая идентичность, то есть чувство сопричастности к своей этнической группе, культуре, языку и т. д. Я же употребляю этот термин в его гражданском, страновом понимании. Национальная идентичность для меня — это чувство сопричастности к своей стране, которую считаешь родиной и гражданином которой являешься. Хотя встречаются и некоторые исключения: например, человек может быть гражданином не только одного государства или же иметь идентичность с той или иной страной, но не иметь ее гражданства. Так что гражданская идентичность — это чувство сопричастности к стране, которую ты считаешь своей родиной. В нашем случае — к России.

Это принципиальная позиция. Еще 15–20 лет назад вопрос о том, что такое российская идентичность, стоял весьма остро: связана ли она с гражданским самосознанием или же все-таки с этнонациональным? Но сегодня понятие российской гражданской идентичности закрепилось на самом высоком уровне, оно присутствует и в документах стратегического планирования, и в выступлениях главы государства. Так, 30 марта этого года на заседании Совета по межнациональным отношениям при Президенте РФ Владимиром Путиным тоже было сказано, что есть российская идентичность и как она формируется. Подобный подход абсолютно встраивается и в международный научный язык, и в мировую правовую практику.

— Как соотносятся понятия «российская нация» и «русский народ»?

— Конечно, существует большая и довольно сложная проблема соотношения русского и российского. У этих двух категорий есть своя историческая динамика. Когда появились термины «россияне», «российский народ»? Это началось в эпоху Петра Великого, нашло отражение в трудах Ломоносова, а затем в произведениях Карамзина и Пушкина.

— Значит, те, кто считает, что понятие «россияне» возникло в период президентства Бориса Ельцина, глубоко неправы?

— Разумеется. Мне Владимир Жириновский написал письмо где-то в 1990-е годы: «Объясните вы, как главный этнограф, разве может быть такой народ — россияне? Это все равно что марсиане».

Но если говорить серьезно, важно иметь в виду, что понятия «русский» и «российский» длительное время были достаточно синонимичными. Они употреблялись как взаимозаменяемые. Посмотрите работу Николая Михайловича Карамзина «Записка о древней и новой России»: там понятие «русский» используется очень широко — в основном в культурно-этнографическом смысле. Понятие же «российский народ» употребляется в более торжественном и более обобщенном плане и уже имеет гражданскую коннотацию. Так что в XIX веке эти два термина фигурировали в равной мере.

Почему еще дистанция между «российским» и «русским» была небольшая? Потому что понятие «русский» не было строго этническим, оно включало как минимум три народа общерусской ветви — великороссов, малороссов и белороссов. Было даже более широкое понимание русского — как православного. Принявший православие считался русским. Вспомните, у Чехова в «Даме с собачкой» Гуров, узнав фамилию Анны Павловны — фон Дидериц, сказал: «Твой муж немец?» А она ответила: «Нет, у него, кажется, дед был немец, но сам он православный». То есть, получается, стал русским. Так что эти две категории во многом были идентичны.

— А что лежит в основе сегодняшнего национального самосознания? Какие базовые категории?

— Прежде всего это чувство общей судьбы, общей истории — и побед, и достижений, и драм. Это очень важные вещи. Среди знаковых точек этого общего прошлого 9 мая 1945 года и в целом память о войне занимают особое место. Это образ страны как самой большой в мире, с прекрасной природой, с богатейшими ресурсами. Это язык и культура, которые имеют мировые достижения, и россияне гордятся тем, что в мире трудно найти человека, который бы не знал, кто такой Достоевский, Чайковский или Толстой. Чувство российской идентичности подкрепляется очень мощным чувством сопричастности и привязанности к малой родине, поэтому патриотизм малой родины очень часто дополняет, усиливает чувство сопричастности ко всей стране, к России. Это и символы, связанные с нашим государством: гимн, герб, флаг, которыми люди гордятся.

Великороссы, русские и просто Russians

— Когда понятие «русский» приобрело строго этнический смысл?

— Это произошло уже в советское время, когда ликвидировали категории «великороссов», «малороссов», «белороссов». Тогда категорию «русский» отнесли только к великороссам, то есть заузили до одной из трех ветвей общерусского древа. В итоге великороссы стали русскими, и получилось, что белороссы и малороссы ими быть перестали, превратившись соответственно в украинцев и белорусов.

Не будем забывать и о том, что в 1920-е годы произошел решительный демонтаж самого слова «Россия», а также понятий «россияне» и «российский народ». Из названия страны исчезло понятие «Россия». Определение «Российская» осталось только для обозначения одной из республик — РСФСР, и то с придатком «Советская Федеративная Социалистическая». Понятие же «российский народ» и вовсе было заменено на «советский народ».

Между тем для Гоголя в свое время не было дилеммы, кто он — русский или малоросс. Он был и тем, и другим, потому что понятие «русский» включало в себя и малороссийскость. Так что историческую динамику соотношения «русский» — «российский» обязательно нужно иметь в виду.

— А что сегодня?

— Сегодня понятие «русский народ» — это наследие советской традиции. Оно обозначает прежде всего этническую общность — русских. Это самый большой по численности народ в нашей стране и один из крупнейших народов мира. При этом десятки миллионов русских, то есть тех, кто считает себя русскими, продолжают жить и за пределами России. Ведь русский — это и тот, кто считает себя таковым по самосознанию, по культуре, по языку, по вероисповеданию: много факторов, которые определяют выбор человека в пользу того, что он называет себя русским. Но эта категория — все-таки категория этническая, культурная, а не общегражданская и не политическая.

— При этом за рубежом долгие годы всех выходцев из нашей страны — Российской империи, СССР, Российской Федерации — называли и называют русскими.

— Это не совсем верно, потому что, когда нас называют за рубежом Russians, они имеют в виду жителей нашей страны — буквально «жителей of Russia», «жителей of Russian Federation». Мы же не переводим Russian Federation с английского как «Русская Федерация», мы переводим как «Российская Федерация». Тогда почему мы Russians переводим как «русские», а не «россияне»? Кстати, грамотные и опытные переводчики, включая спортивных комментаторов, так и переводят термин Russians на русский язык: они говорят не «русские», а «россияне» и «российский народ», а не «русский народ». А менее грамотные по-прежнему продолжают Russians переводить только как «русские».

«Новый тип исторической общности»

— Получается, что сейчас мы отчасти дублируем конструкцию, которая была в Советском Союзе: там ведь тоже были разные этнические идентичности, но при этом была гражданская общность, которая называлась «советский народ». Было даже понятие «советский человек»…

— Конечно! При этом советский народ был историческим продолжением российского народа. Моя бабушка в уральском городке считала, что после 1917 года ничего в этом смысле не изменилось — какая разница? Российский народ был и остался. Поменялись очень сильно границы страны, ушли целые территории — например, Финляндия и Польша. Были уничтожены или вынуждены покинуть страну целые страты общества. Но в целом страна осталась, народ остался — он все тот же.

И в этом смысле советский народ действительно был историческим продолжением российского народа. Другое дело, что страновое определение народа было заменено политизированным — производным от Советов как формы власти и от нового названия государства — СССР. И понятие это утверждалось тоже не сразу: окончательно это произошло уже во время Великой Отечественной войны. А потом понятие «советский народ» стало абсолютно довлеющим, и была форма идентичности «мы — советские люди». Причем она существовала даже за рубежом: была такая кличка Sovs, которая потом пришла и к нам как «совки».

Но были, безусловно, издержки с этой категорией, когда советский народ назвали «новым типом исторической общности людей». Никаким «новым типом» он, конечно, не был. Это была форма гражданской идентичности, очень политизированная, предельно идеологизированная, но не более того. И кстати, она долгое время существовала уже после распада СССР. Все 1990-е годы идентификация «мы — советские люди» фиксировалась в социологических опросах и в политической лексике, пока старики не ушли из жизни. И до сих пор у коммунистов еще осталась такая форма идентификации.

Вы хотите спросить меня, не опасно ли нам сейчас создавать конструкцию «российский народ», которая во многом напоминает конструкцию «советский народ»?

— Именно!

— Думаю, нет. Ведь Советский Союз распался совсем не оттого, что была искусственная конструкция — «советский народ». Поэтому нет смысла говорить о том, что не надо создавать искусственный конструкт, иначе он якобы тоже окажется нежизнеспособным. Давайте честно скажем: все общности так или иначе конструируются в результате предписаний сверху или каких-то усилий (в том числе массовых, низовых — я этого не отрицаю). Но это всегда результат целенаправленной социальной деятельности людей. Не от состава крови или генотипа люди становятся русскими или советскими, российскими или французскими…

«Воображаемые сообщества»

— А от чего?

— Все начинается с идеи нации. Когда во второй половине XIX века объединители Италии завершали объединение страны, они заявили: «Италию мы создали, объединили, теперь будем делать итальянцев». Это «делание итальянцев», «делание французов», «делание россиян» — задача интеллектуальной элиты, которая и создает «формулы» рождения нации. Да и сам национализм, сама идея нации — они формулируются, как правило, представителями образованного класса. Причем порой даже не той национальной, этнической принадлежности и даже не в той стране, о которой идет речь. Вспомним, к примеру, что идея грузинской нации была выработана грузинскими интеллектуалами, учившимися и работавшими в высших учебных заведениях Санкт-Петербурга: именно там впервые возникли кружки, которые формулировали идею грузинской нации. Это уже потом она перекочевала в Грузию. Точно так же многие вещи, связанные с «украинством», с украинской национальной идеей, формулировались в Санкт-Петербурге, в петербургских кружках — вспомните хотя бы того же Тараса Шевченко. Многие идеи национальной идентичности в Восточной Европе формулировались интеллектуалами, которые были совсем другой этнической принадлежности и порой даже не говорили на языке той нации, о которой они сочиняли свои трактаты, доказывая, что она все-таки есть.

— В своем выступлении на недавнем заседании Совета по межнациональным отношениям при Президенте РФ вы как раз и говорили об особой роли интеллектуалов в формировании российской идентичности…

— Совершенно верно. Потому что нация сначала рождается в головах, сначала рождаются ее лидеры, прежде всего интеллектуальные, а уже потом на свет появляются массовые убеждения и основанная на них солидарность. Так создается нация, осознающая себя таковой. Поэтому выдающийся британский социолог Бенедикт Андерсон и назвал нации imagined communities — «воображаемыми сообществами». А чешский историк Мирослав Грох в книге о механизмах рождения нации выделил три стадии. Сначала стадия A — когда интеллектуалы разрабатывают проект нации. Затем стадия B — когда создаются партии и организации вокруг этой идеи и пишутся программы. И третья стадия C — когда идея подхватывается массами, вокруг нее возникают массовые движения, происходит мобилизация масс, которая заканчивается либо успехом, достижением автономии или даже государственности, либо неуспехом. Но процесс этот все-таки идет сверху вниз, а не снизу вверх.

— В чем должна выражаться работа интеллектуалов? Ведь российская гражданская нация на стадии C, если пользоваться терминологией Гроха, уже давно добилась успеха?

— То, что люди имеют в своих головах, — это ведь не с рождения. Человек рождается как tabula rasa — «чистая доска», и только в результате социализации — семейной, школьной, а потом взрослой, трудовой — у него формируются определенные представления, нормы, ценности, культурный багаж.

Мы совершенно справедливо придаем большое значение народным традициям. Но при формировании представлений, связанных с проживанием в таком большом социальном коллективе, как страна или государство, при формировании того, о чем мы с вами говорим, — идентичности, одним лишь повседневным жизненным опытом и традициями не обойтись. Именно поэтому государство в лице его институтов и образованной интеллектуальной элиты берет на себя функции просвещения, образования, воспитания, если хотите — индоктринации.

И здесь ключевая роль именно у тех, кого Мишель Фуко называл «производителями субъективных предписаний». Это те, кто формулирует идеи и смыслы. Для этого, собственно говоря, и существует образованный класс. Именно он отвечает за сохранение исторической памяти. И если отстаивание объективной трактовки прошлого — это задача профессиональных историков, то учить людей истории своей страны, просвещать их — задача школы, СМИ, таких журналов, как ваш.