Украинский конфликт предсказуемо стал проверкой на состоятельность европейских элит, которые активно включились в эту гибридную войну с Россией, дабы нанести ей "стратегическое поражение" или, как заметил Джон Миршаймер, "покончить с ней". В итоге, ввиду очевидного поражения Киева, они оказались политически и нравственно привязаны к "колеснице" Зеленского. Понятно, почему, вопреки всем "фактам на земле", европейские столицы сделали ставку на продление конфликта еще на три года (утверждение министра иностранных дел Польши Радослава Сикорского): чтобы подготовиться к прямой войне с Россией, которую министр обороны ФРГ Борис Писториус назначает то на 2029 год, то годом ранее.
На этом фоне активизировалась дискуссия о будущей роли Европы в мировых делах и перспективах возобновления отношений с Москвой. Если Америка Трампа сделала выбор в пользу великодержавности, что ставит ее вровень с Россией и Китаем, то это означает конец исторического Запада, включая НАТО, и Европа выпадает из этого отработавшего свое глобального проекта, оставаясь там, где ее поставили история и география. Набор исторических держав, включая Великобританию, не делает объединенную Европу глобальным игроком, и у нее нет опции великодержавности в "мире сильных суверенных государств", как его определил Дональд Трамп. Осложняет положение то обстоятельство, что, как заметил на днях, выступая на площадке "Петербургского диалога" в Москве, Жак Сапир из парижской Высшей школы социальных наук, "ЕС постепенно уходит из истории, тогда как Россия по-прежнему имеет в ней глубокие корни". Словом, Евросоюз, создававшийся в иную эпоху и как антироссийский проект, тоже отработал свое и не в состоянии вписаться в новый геополитический контекст. Надо полагать, отсюда там такая запредельная ненависть к России.
Таким образом, вопрос будущего наших отношений с Европой актуален и требует осмысления с нашей стороны. При этом учета требуют следующие моменты.
Украинский конфликт предсказуемо стал проверкой на состоятельность европейских элит, которые активно включились в эту гибридную войну с Россией, дабы нанести ей "стратегическое поражение" или, как заметил Джон Миршаймер, "покончить с ней". В итоге, ввиду очевидного поражения Киева, они оказались политически и нравственно привязаны к "колеснице" Зеленского. Понятно, почему, вопреки всем "фактам на земле", европейские столицы сделали ставку на продление конфликта еще на три года (утверждение министра иностранных дел Польши Радослава Сикорского): чтобы подготовиться к прямой войне с Россией, которую министр обороны ФРГ Борис Писториус назначает то на 2029 год, то годом ранее.
На этом фоне активизировалась дискуссия о будущей роли Европы в мировых делах и перспективах возобновления отношений с Москвой. Если Америка Трампа сделала выбор в пользу великодержавности, что ставит ее вровень с Россией и Китаем, то это означает конец исторического Запада, включая НАТО, и Европа выпадает из этого отработавшего свое глобального проекта, оставаясь там, где ее поставили история и география. Набор исторических держав, включая Великобританию, не делает объединенную Европу глобальным игроком, и у нее нет опции великодержавности в "мире сильных суверенных государств", как его определил Дональд Трамп. Осложняет положение то обстоятельство, что, как заметил на днях, выступая на площадке "Петербургского диалога" в Москве, Жак Сапир из парижской Высшей школы социальных наук, "ЕС постепенно уходит из истории, тогда как Россия по-прежнему имеет в ней глубокие корни". Словом, Евросоюз, создававшийся в иную эпоху и как антироссийский проект, тоже отработал свое и не в состоянии вписаться в новый геополитический контекст. Надо полагать, отсюда там такая запредельная ненависть к России.
Таким образом, вопрос будущего наших отношений с Европой актуален и требует осмысления с нашей стороны. При этом учета требуют следующие моменты.
Во-первых, о будущем самой Европы. Тут уместно процитировать Лермонтова: "Его грядущее — иль пусто, иль темно" (стихотворение "Дума"). В будущем этого субконтинента не уверены даже сами европейцы. Это неподъемные проблемы собственного развития: уже не один год в состоянии рецессии находятся ведущие европейские страны, включая Великобританию, миграционный тупик и кризис политических систем, в рамках которых не дается никаких ответов на указанные вызовы. Отсюда зажим свободы слова и подавление всякого инакомыслия: существующие политикумы могут продолжать свое пребывание у руля только в условиях закрытого медийно-информационного пространства. Попытку выйти из этого порочного тупика предпринял Трамп в Америке, но европейские элиты смотрят на него как на возмутителя спокойствия, который, они надеются, долго не протянет и проиграет промежуточные выборы в ноябре следующего года.
Во-вторых, это также конфликт между космополитичными элитами (условными десятью процентами населения) и подавляющим большинством, укорененном в своих традиционных ценностях и истории. То есть конфликт идентичности, которую элиты хотят стереть и превратить население в стадо, не знающее, откуда и зачем они явились в этот мир. Если смотреть далее, это еще и конфликт между наднациональным Брюсселем с его неподотчетной бюрократией и национальными государствами, которые передают Евросоюзу существенные сектора своей компетенции, что вызывает кризис демократической подотчетности самих национальных правительств. Под большим вопросом будущее европейского интеграционного проекта, будь то кризис франко-германского тандема (лондонская Financial Times называет обе страны "экономическим болотом") или состояние ФРГ, для которой Евросоюз был, по существу, "четвертым (экономическим) рейхом". В условиях кризиса и деиндустриализации, спровоцированной украинским конфликтом, немцы начинают тяготеть к своей марке. Проблема и в том, что единая валюта так и не была поддержана унификацией экономической политики всех стран-участниц (об этом убедительно писал британский экономист Дэвид Марш). Так что тут проблема экономической "физики", с которой ничего не поделаешь и которую не может подменить милитаризация ЕС, да еще в долг. Так, 40 процентов пенсионных выплат во Франции идут из заемных средств.
В-третьих, сомнительно, что так уж безоблачно будущее дважды объединенной Германии. Первое объединение — "железом и кровью" (при Бисмарке) — стерло культурные и иные различия между немцами, подведя их под общий знаменатель прусского милитаризма, от которого, как оказалось, был один шаг до нацизма. Помимо "Альтернативы для Германии", которая стала главной оппозиционной силой и преобладает в землях бывшей ГДР, набирают силу "рейхсбюргеры", которые хотят восстановить Второй рейх. Давнюю традицию суверенного существования имеет Бавария, где ХСС объективно сближается с АдГ. Курс на милитаризацию может только усилить эти тенденции, в том числе как ответ на нежелание элит сменить курс, раз до этого дошло дело. Под бременем милитаризации рушится "государство всеобщего благосостояния" или послевоенный "общественный договор" в Европе.
В-четвертых, очевидно, что украинский кризис, спровоцированный американцами, был заговором против Европы и имел целью не допустить "союза России с Европой" или, другими словами, российско-германской системы в европейской политике. Этот замысел — в духе сдерживания не только России, но и Германии — вполне удался. Более того, Москва, реагируя на санкционное давление, была вынуждена участвовать в этом разрушении Европы. Нас оправдывает только то, что, как и в случае с нашествиями Наполеона и Гитлера, мы были вынуждены отстаивать свое право на существование и собственную идентичность, отличную, как мы теперь это понимаем, от западной. Об этом еще сто лет назад писал Освальд Шпенглер в своем "Закате Европы". Не исключаем, что в случае демонтажа Евросоюза часть Центральной и Восточной Европы будет тяготеть к России — к нашим ресурсам, но и в цивилизационном отношении тоже.
В-пятых, это не значит, что между нами не может быть возвращения к нормальным отношениям и сотрудничеству, — но не раньше, чем там произойдет смена элит на национально ориентированные. В Европе должны помнить, что ее социально ориентированная экономика и "социализация" стали ответом на "вызов Советского Союза". То есть мы напрямую участвовали в послевоенном экономическом успехе Европы. Нет нужды говорить о наших энергоносителях, которые обеспечивали глобальную конкурентоспособность Германии и всего Евросоюза. Теперь США не нужен конкурент в лице Европы, которая по вине собственных элит перестает быть и актором глобальной политики.
В-шестых, мы взяли все лучшее от европейской культуры. Можно сказать, что в России она обрела второе дыхание. Это не только Пушкин, Толстой, Достоевский и Чехов, но также музыка и живопись — наш авангард. Это мы ценим, это навсегда останется с нами, даже если в Европе, как писал Достоевский, останутся только "дорогие нам камни и покойники". Андре Мальро говорил, что наследование культуры реализуется через ее преображение. Именно это и произошло.
В-седьмых, все зависит от самой Европы: сможет ли она найти пути решения своих проблем. И если возродится, то мы будем готовы к возобновлению всего спектра наших отношений. Но это будет непросто: мы уже перенастроились на качественно новые отношения со странами Глобального Юга и Востока, которые цивилизационно ближе к нам. Собственно, никто не мешает Европе доказать свою цивилизационную совместимость. Наше встраивание в Запад, а именно на это мы ориентировались до самого последнего времени, было заведомо исключено без его качественной трансформации: тогда бы нам пришлось участвовать в неоколониальной эксплуатации всего остального мира, притом что мы сами оставались бы ее жертвой в системе координат западного доминирования.
Наконец, Европе придется столкнуться с новой политической реальностью в Северной Атлантике. Речь об англосаксах (так определено самое последнее географическое направление нашей дипломатии в действующей Концепции внешней политики), то есть США, Канаде, Великобритании и Ирландии, которые, похоже, обречены на территориально-политическое сближение и, кстати, курируются одним и тем же Департаментом Северной Атлантики МИД России.
Явление Трампа в 2016 году, как и британский референдум о выходе из ЕС, не было случайным. Трамписты связывают многоплановую дисфункцию своей страны с силами и политикой глобализма с центром в Лондоне. Как стало недавно известно, в 1835 году Сити выдал правительству заем на астрономическую сумму в 35 миллионов фунтов сроком на 180 лет для выплаты компенсаций рабовладельцам в связи с отменой рабства в британских колониях. Условия, включая наличие "золотой оговорки" и размер процентов, до сих пор держатся в секрете. Легко предположить, что Британия вместе со своей империей и геополитикой, включая первую в России цветную революцию, каковой была Февральская в 1917 году, и натравливание на нас Второго и Третьего рейхов, существовала в интересах своих финансовых олигархов.
В 1913 году 26 американских банков во главе с Морганами, связанными с Лондонским Сити, создали Федеральную резервную систему с целью централизовать денежную эмиссию в США, которая была децентрализована с тех пор, как прежний "народный президент" Эндрю Джексон (1829—1837 гг.) упразднил Второй банк Соединенных Штатов. В результате за сто с лишним лет Америка испытала Великую депрессию 30-х, тяжелейший кризис 1970-х, который привел к разрядке, участвовала в двух мировых войнах, спровоцированных англичанами, а доля финансового сектора в ее экономике выросла с пяти до 70 процентов. Получается, что американцев обрекли на имперское (вместо нормального национального) существование с долларом и "упованием на Бога" (In God we trust) во имя финансового олигархата, которому стало тесно в Европе?
Так что для нас англосаксы одним миром мазаны. Все это обусловливает геополитическое сиротство континентальной Европы, которой и решать свое будущее: или на путях саморазрушительной милитаризации (дабы помочь поднять американский ВПК как критический элемент реиндустриализации США — для этого рост расходов на оборону до пяти процентов ВВП для союзников по НАТО), или заново обустраиваться на национальной основе. Свои отношения Россия, скорее всего, будет выстраивать в новых условиях с каждым европейским государством в отдельности.
Источник: РИА Новости
