Разобранная мозаика мира

Пандемия и связанные с ней события, изначально воспринятые как страшный перелом, поворотная точка в развитии современной цивилизации, постепенно, по мере утихания паники, начали восприниматься уже не как резкий поворот истории, а как, с одной стороны, катализатор ранее запущенных тенденций, а с другой – некий фермент, выделивший эти тенденции и процессы.

Что это за процессы?

Это, прежде всего, продолжение фрагментации мира, которая началась отнюдь не в 2020 г., но теперь представляется неоспоримой. Так вышло, что сама природа вызова, с которым мы сейчас столкнулись, не предполагает иного ответа, кроме как изоляция. По сути, был реализован сценарий, о котором раньше специалисты по глобальным процессам могли рассуждать только теоретически. Фрагментация международной среды, повторю, не инициированная, а лишь ускоренная пандемией, уже является свершившимся фактом. И кризис глобального устройства мира, а он выражается именно в этом – в исчезновении всеобщей взаимозависимости, – связан с большим количеством проблем тех стран, которые после окончания холодной войны его и инициировали, то есть развитых стран Запада. Эта фрагментация мира, однако, не означает, что мир превращается как бы в «разобранную мозаику» – мозаика остаётся, но только каждый её фрагмент становится гораздо более ярким, и попытки стереть её больше невозможны.

Пандемия также подчеркнула важнейший вопрос, который, кстати, очень активно обсуждался именно в нашей стране, – вопрос о роли государства, а именно – о его якобы снижающемся в глобализированном мире значении. Реальная практика показала, что в критические моменты людям, по сути, больше не на кого рассчитывать, кроме как на свои государства – международные институты не оправдали возложенных на них надежд. Всё как бы вернулось к норме. Другое дело, что это возвращение к норме означает, что перед государством встаёт очень мощный и серьёзный вызов и ответственность его становится ещё более рельефной.

Для всех без исключения государств, как бедных, так и богатых, сейчас актуален вопрос, как сочетать эту сохраняющуюся взаимосвязанность с ростом ответственности каждого за свой сегмент общей картины.
 

При этом пандемия ясно показала – изобилие ресурсов не является синонимом эффективности решения проблемы.

Важнейший элемент изменений, который, наверное, больше всего повлияет на наше будущее – это внезапная остановка мобильности: мобильности людей, капиталов, товаров, идей, информации. Безальтернативность идеи глобального мира, краеугольным камнем которого является непрекращающаяся всеобщая мобильность, – не оправдала себя. Это, впрочем, не означает, что такая мобильность ушла безвозвратно. Но здесь, на мой взгляд, возникает важнейший момент выбора: закрылись государства практически одновременно, а вот открываться все будут по-разному, в том числе, используя этот объективный фактор как инструмент политики. Теперь, когда вопрос посткризисного управления стал исключительным полномочием конкретных правительств и только они решают, как и когда открывать границы, появляются широкие возможности воспользоваться ситуацией и под предлогом обеспечения безопасности оказывать давление на своих зарубежных партнёров, как это часто делает, например, Европейский союз, выдвигая те или иные условия. В этих условиях и перед законодателями, и перед исполнительной властью нашей страны встаёт очень важная задача: как оптимальным образом, не скатываясь в изоляционизм или автаркию, регулировать этот процесс, то есть как экономически и политически Россия будет выходить обратно на мировую арену. Последствия некачественно спланированного «выхода» могут быть очень болезненными.

Перед законодателями и исполнительной властью нашей страны встаёт очень важная задача: как оптимальным образом, не скатываясь в изоляционизм, выходить обратно на мировую арену после пандемии. Последствия некачественно спланированного «выхода» могут быть очень болезненными, отметил главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Фёдор Лукьянов 3 ноября, на заседании Совета Федерации в рамках проекта «Время эксперта». Делимся его выступлением.

Случайно, но достаточно символично, что моё выступление следует прямо за выступлением министра по цифровизации, ведь когда мы говорим о современных международных процессах, первое, что приходит в голову, – это стремительные технологические изменения, которые нас сопровождают, и как выясняется, довольно сильно влияют на международные дела. Ещё одно довольно знаковое совпадение состоит в том, что мы встречаемся 3 ноября, в тот день, когда весь мир, затаив дыхание, смотрит на избирательную кампанию в Соединённых Штатах. Кампанию, подобных которой, кажется, еще не бывало.

Конечно, этот год войдёт в историю и мира, и международных отношений по целому ряду параметров. Прежде всего, как год, когда мир остановился. Пандемия и связанные с ней события, изначально воспринятые как страшный перелом, поворотная точка в развитии современной цивилизации, постепенно, по мере утихания паники, начали восприниматься уже не как резкий поворот истории, а как, с одной стороны, катализатор ранее запущенных тенденций, а с другой – некий фермент, выделивший эти тенденции и процессы.

Что это за процессы?

Это, прежде всего, продолжение фрагментации мира, которая началась отнюдь не в 2020 г., но теперь представляется неоспоримой. Так вышло, что сама природа вызова, с которым мы сейчас столкнулись, не предполагает иного ответа, кроме как изоляция. По сути, был реализован сценарий, о котором раньше специалисты по глобальным процессам могли рассуждать только теоретически. Фрагментация международной среды, повторю, не инициированная, а лишь ускоренная пандемией, уже является свершившимся фактом. И кризис глобального устройства мира, а он выражается именно в этом – в исчезновении всеобщей взаимозависимости, – связан с большим количеством проблем тех стран, которые после окончания холодной войны его и инициировали, то есть развитых стран Запада. Эта фрагментация мира, однако, не означает, что мир превращается как бы в «разобранную мозаику» – мозаика остаётся, но только каждый её фрагмент становится гораздо более ярким, и попытки стереть её больше невозможны.

Пандемия также подчеркнула важнейший вопрос, который, кстати, очень активно обсуждался именно в нашей стране, – вопрос о роли государства, а именно – о его якобы снижающемся в глобализированном мире значении. Реальная практика показала, что в критические моменты людям, по сути, больше не на кого рассчитывать, кроме как на свои государства – международные институты не оправдали возложенных на них надежд. Всё как бы вернулось к норме. Другое дело, что это возвращение к норме означает, что перед государством встаёт очень мощный и серьёзный вызов и ответственность его становится ещё более рельефной.

При этом пандемия ясно показала – изобилие ресурсов не является синонимом эффективности решения проблемы.

Важнейший элемент изменений, который, наверное, больше всего повлияет на наше будущее – это внезапная остановка мобильности: мобильности людей, капиталов, товаров, идей, информации. Безальтернативность идеи глобального мира, краеугольным камнем которого является непрекращающаяся всеобщая мобильность, – не оправдала себя. Это, впрочем, не означает, что такая мобильность ушла безвозвратно. Но здесь, на мой взгляд, возникает важнейший момент выбора: закрылись государства практически одновременно, а вот открываться все будут по-разному, в том числе, используя этот объективный фактор как инструмент политики. Теперь, когда вопрос посткризисного управления стал исключительным полномочием конкретных правительств и только они решают, как и когда открывать границы, появляются широкие возможности воспользоваться ситуацией и под предлогом обеспечения безопасности оказывать давление на своих зарубежных партнёров, как это часто делает, например, Европейский союз, выдвигая те или иные условия. В этих условиях и перед законодателями, и перед исполнительной властью нашей страны встаёт очень важная задача: как оптимальным образом, не скатываясь в изоляционизм или автаркию, регулировать этот процесс, то есть как экономически и политически Россия будет выходить обратно на мировую арену. Последствия некачественно спланированного «выхода» могут быть очень болезненными.

Стремительный рост важности новых технологий – прежде всего технологий управления в широком смысле слова – стал ещё одним важным аспектом открывшейся нам новой реальности. В этом смысле интересна возникшая на Западе дискуссия о природе антикризисных механизмов управления обществом, которая, как оказалось, в демократических и авторитарных государствах, вопреки желанию апологетов демократии, практически не отличается.

Важно отметить и то, что вопреки ожиданиям весны, международная политическая повестка не изменилась – по мере оживления мира все конфликты и противоречия также возвращаются на прежний уровень эскалации, а некоторые в результате социально-политического воздействия пандемии даже обостряются. И к слову, чем более развитые государства, тем более серьёзными оказались в них социальные последствия кризиса.

Что всё это значит в глобальном разрезе? Мы имеем дело с разрушением того возникшего в результате холодной войны либерального мирового порядка, который на самом деле новым порядком не являлся, он был обломком того биполярного международного порядка, который существовал на протяжении второй половины XX века. Сейчас даже те, кто свято верил в «конец истории», вынуждены признать, что он не состоялся, а мировая политика возвращается к более классическим канонам, причём классическим именно с точки зрения увеличившегося фактора хаотичности в международных отношениях. Если попытаться описать новую эпоху, то она станет – и уже стала – временем высочайшей неопределённости по всем направлениям. В этих условиях построение каких-либо долгосрочных стратегий развития, скорее всего, будет иметь мало смысла. Любая такая стратегия в любой момент может быть уничтожена каким-то отдельным событием или их чередой. Однако стратегии более конкретного и прикладного характера, как, например, принятая недавно Стратегия развития Арктической зоны России и обеспечения национальной безопасности на период до 2035 года – необходимы и будут нуждаться в активном развитии.

Что касается России, то следует понимать, что наша внешняя политика сейчас вступает в новый этап. Магистральная внешнеполитическая стратегия России, которой мы придерживались на протяжении последних двадцати лет, достигла своей цели – Россия сумела вернуть себе статус великой державы. Теперь же перед нами стоят два вопроса: как этим распорядиться и как это удержать в совершенно новой среде. Главным залогом успешного развития нашего государства, в том числе внешнеполитического, сегодня является обеспечение внутриполитической устойчивости. Именно устойчивость государства и общества в условиях фрагментированного мира будет наиболее активно испытываться, причём как традиционными, так и новыми способами. Внутренняя политика государства начинает всё больше определять его внешнеполитическое поведение – самый яркий, хотя и несколько карикатурный, пример тому – Соединённые Штаты. Важно также, что тенденция переноса акцента на внутриполитическую устойчивость не ограничивается каким-либо регионом, а значит, в большой степени может считаться универсальной.

Примечательно, что президент Владимир Путин, выступая две недели назад со своей традиционной речью на заседании Валдайского клуба, помимо традиционных международно-политических вопросов, довольно подробно остановился на двух важнейших факторах. Во-первых, он акцентировал внимание на тенденции роста глобальной роли общества и ответственности государств, которую они несут перед этим обществом. Во-вторых, президент обратился к проблеме окружающей среды, отметив важный фактор экологических, климатических изменений, последствия которых для нас, учитывая сложность климатических условий России, могут иметь весьма существенное влияние. Кроме того, в ответах президента очень чётко прослеживался посыл, что Россия не заинтересована ни в каких конфликтах, а напротив, стремится сосредоточиться на внутреннем развитии. Тем более что, как показывает практика последних лет, стратегия влияния извне через дестабилизацию внутриполитической ситуации стремительно отнимает позиции у традиционной стратегии прямого военного столкновения.

Таким образом, задача формулирования места и роли России в новом, неструктурированном мире выходит на первый план. А условия существования в этом мире требуют отхода от традиционной для нас дихотомии развития – Запад/не-Запад, потому что конкуренция сегодня развивается по линии если не «все против всех», то более ситуативного эгоистичного поведения государств. У России есть всё, чтобы успешно ответить на эти вызовы – и потенциал, и значительный опыт, что в свою очередь определяет наши конкурентные преимущества и позволяет избежать ошибок и просчётов, которые уже совершили некоторые крупные игроки. Осталось только сделать так, чтобы задача обеспечения условий для внутреннего развития осталась не внешнеполитическим лозунгом, а стала полноценным руководством к действию.

---

Источник: «Россия в глобальной политике»