После слияний и поглощений

По странному стечению обстоятельств после смены президента в Белом доме и прихода туда демократов оживилась тема Украины. Киев перешел в информационно-политическое наступление. Тут и очередной виток заявлений о невыполнимости Минских соглашений, предостережения о вероятности нового военного обострения в Донбассе, и нокаутирующий удар по телеканалам, называемым пророссийскими. Владимир Зеленский все меньше напоминает себя двухгодичной давности, от лозунгов, с которыми он приходил на президентский пост, мало что осталось. Во всяком случае, в той части, которая касалась урегулирования конфликта на востоке Украины и отношений с Россией.

Шаги и заявления Киева не вызывают противодействия со стороны его западных партнеров. Понятно, что в условиях ухудшения отношений с Москвой Запад будет поддерживать Украину еще более демонстративно. Несколько изумляет, конечно, одобрение Западом действий Киева по закрытию телеканалов - можно было выразить хотя бы формальные сомнения в соответствии данного деяния принципам свободы слова. Впрочем, усугубление мировой ситуации очистительно сказалось на международной политике. Прежде считавшаяся необходимой оболочка лицемерия более не нужна, а ценностные инвективы стали инструментами борьбы против конкурентов. Без лишних сантиментов.

Вопрос, однако, в другом. Какую роль играет теперь Украина в отношениях России и Запада, шире - в общеевропейской политике? Кризис 2014 года был апофеозом и одновременно переломным моментом европейского развития событий после "холодной войны". Можно говорить о геополитической экспансии Запада, которая была остановлена российским применением силы, потому что Москва посчитала, что дальнейшее отступление угрожает уже главным основам национальной безопасности. А можно взглянуть и иначе. Украина стала окончательным и непреодолимым камнем преткновения на пути сооружения "Большой Европы", которая после распада СССР мыслилась как не просто желаемое, но почти безальтернативное будущее. И, напомним, Россия с ним соглашалась.

По странному стечению обстоятельств после смены президента в Белом доме и прихода туда демократов оживилась тема Украины. Киев перешел в информационно-политическое наступление. Тут и очередной виток заявлений о невыполнимости Минских соглашений, предостережения о вероятности нового военного обострения в Донбассе, и нокаутирующий удар по телеканалам, называемым пророссийскими. Владимир Зеленский все меньше напоминает себя двухгодичной давности, от лозунгов, с которыми он приходил на президентский пост, мало что осталось. Во всяком случае, в той части, которая касалась урегулирования конфликта на востоке Украины и отношений с Россией.

Шаги и заявления Киева не вызывают противодействия со стороны его западных партнеров. Понятно, что в условиях ухудшения отношений с Москвой Запад будет поддерживать Украину еще более демонстративно. Несколько изумляет, конечно, одобрение Западом действий Киева по закрытию телеканалов - можно было выразить хотя бы формальные сомнения в соответствии данного деяния принципам свободы слова. Впрочем, усугубление мировой ситуации очистительно сказалось на международной политике. Прежде считавшаяся необходимой оболочка лицемерия более не нужна, а ценностные инвективы стали инструментами борьбы против конкурентов. Без лишних сантиментов.

Вопрос, однако, в другом. Какую роль играет теперь Украина в отношениях России и Запада, шире - в общеевропейской политике? Кризис 2014 года был апофеозом и одновременно переломным моментом европейского развития событий после "холодной войны". Можно говорить о геополитической экспансии Запада, которая была остановлена российским применением силы, потому что Москва посчитала, что дальнейшее отступление угрожает уже главным основам национальной безопасности. А можно взглянуть и иначе. Украина стала окончательным и непреодолимым камнем преткновения на пути сооружения "Большой Европы", которая после распада СССР мыслилась как не просто желаемое, но почти безальтернативное будущее. И, напомним, Россия с ним соглашалась.

Заявление министра иностранных дел Сергея Лаврова о готовности разорвать отношения с единой Европой, если с ее стороны будут приняты серьезные санкции в отношении России, вызвало немалый ажиотаж. Хотя, во-первых, министр об этом уже предупреждал прошлой осенью, во-вторых, если говорить именно о Евросоюзе как организации, разрывать, по сути, уже нечего. Политический диалог прервался в 2014 году. А сам он был продуктом как раз общего видения будущего, согласованного в середине девяностых годов.

Та схема была вполне стройной. Как считалось, она заведомо исключала конфликты за сопредельные/промежуточные территории, ибо подразумевала распространение норм и правил Евросоюза на все пространство к востоку от его границ до, по возможности, Тихого океана. Окажись модель "Большой Европы" дееспособной, Украина комфортно расположилась бы в ее центре, получая дивиденды от своей выгодной географии.

Но всеобщей гармонии не получилось. Попытка вмонтировать Россию в некую "европейскую сферу" (надо сказать, не очень усердная, без фантазии) убедила и ту и другую сторону в невозможности по-настоящему общего пространства. Однако и новое размежевание на "зоны влияния" работающим вариантом не выглядело - это время прошло. Получилось отодвигание России все дальше на восток под разговоры, что это вовсе не экспансия, а нечто совсем другое. По объяснимым историческим и геополитическим причинам именно Украина стала местом, где Россия ответила наиболее резко. В итоге вместо потенциально самого благоприятного расположения Украина оказалась в самом неблагоприятном - территорией, зажатой между конкурирующими силами и расколотым изнутри обществом в зависимости от отношения к этим силам.

Если бы "общеевропейский дом" строили в соответствии с мечтаниями авторов "нового политического мышления" 1980-х годов, проект согласовывали бы совместно, с участием "архитекторов" по обе стороны бывшего "железного занавеса". И это обеспечило бы учет интересов всех участников, прежде всего крупных, но и остальным создало бы более комфортную атмосферу. Когда-то на заре перемен выдвигалась идея создания "Совета Безопасности Европы". Если вообразить, что он создавался бы по образу и подобию Совбеза ООН, там должно было бы быть право вето, гарантия того, что решения, неприемлемые для кого-то из важных игроков, не могли быть приняты. Но все это осталось утопией. На деле объединение Европы пошло по модели поглощения, а не слияния, причем довольно скоро это поглощение стало рассматриваться как недружественное.

Сейчас, впрочем, наиболее удручающе выглядит не острота соперничества за "активы", а как раз спад интереса к ним, поскольку геополитические конкуренты заняты внутренними проблемами. То есть борьбы за влияние вроде бы никто не отменял, но прежней страсти в этом нет, больше символы и имитация. Соответственно, странам, привыкшим выстраивать свое поведение в зависимости от интересов внешних грандов, требуется собственная продуманная политика. А ее в большинстве случаев не получается.

Пока Киев явно рассчитывает, пользуясь приходом Байдена на президентский пост в США и резким охлаждением между Россией и Евросоюзом, опереться на западные страны. Но то, что работало еще пять-шесть лет назад, может оказаться сейчас неэффективным.