Те, кто пытаются серьёзно писать о мировой политике, традиционно рассматривают международные институты в качестве одного из важнейших достижений XX века, который во всём остальном оставил нам мало хороших воспоминаний. Однако сейчас, когда международный порядок вступил в фазу своего самого серьёзного за несколько сот лет обновления, вопрос об их применимости к решению самых сложных проблем двустороннего и многостороннего характера опять становится крайне актуальным. Тем более что современные международные институты являются продолжением и частью силовой политики, лежащей в основе мироустройства, которым мы недовольны. Все они без исключений стали продуктом адаптации порядка, в центре которого традиционно был произвол великих держав, к требованиям второй половины прошлого века, но не изменения природы этого порядка.
Именно поэтому у России, как и остальных, накопилось столько претензий к глобальным и региональным институтам. Однако для того, чтобы отделить наше субъективное отношение от сравнительно независимой стороны дела, нужно отметить, что институты уже давно подвергались критике по существу. На теоретическом уровне критические оценки этой формы взаимодействия между государствами были суммированы в великолепной статье Джона Миршаймера «Фальшивое обещание международных институтов», опубликованной вскоре после завершения холодной войны . Нужно отметить, что оценки лидера реалистической школы науки о международных отношениях касаются прежде всего того, что его волнует, – то есть отсутствия влияния институтов на природу поведения государств. Если же мы идём ближе к причинам текущего напряжения в международной политике, то самым важным является то, что Миршаймер как раз ставит под сомнение: способность институтов формировать общие интересы их участников.
Для БРИКС и ШОС риск последовать путём Запада намного ниже, чем это можно было бы предположить, основываясь на традиционных представлениях о последствиях сильных институтов для глобального мира. В любом случае оба примера являются новыми по своей философии, оценка их природы и потенциала даёт нам богатый материал для лучшего понимания того, как может быть организован более справедливый мировой порядок, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Те, кто пытаются серьёзно писать о мировой политике, традиционно рассматривают международные институты в качестве одного из важнейших достижений XX века, который во всём остальном оставил нам мало хороших воспоминаний. Однако сейчас, когда международный порядок вступил в фазу своего самого серьёзного за несколько сот лет обновления, вопрос об их применимости к решению самых сложных проблем двустороннего и многостороннего характера опять становится крайне актуальным. Тем более что современные международные институты являются продолжением и частью силовой политики, лежащей в основе мироустройства, которым мы недовольны. Все они без исключений стали продуктом адаптации порядка, в центре которого традиционно был произвол великих держав, к требованиям второй половины прошлого века, но не изменения природы этого порядка.
Именно поэтому у России, как и остальных, накопилось столько претензий к глобальным и региональным институтам. Однако для того, чтобы отделить наше субъективное отношение от сравнительно независимой стороны дела, нужно отметить, что институты уже давно подвергались критике по существу. На теоретическом уровне критические оценки этой формы взаимодействия между государствами были суммированы в великолепной статье Джона Миршаймера «Фальшивое обещание международных институтов», опубликованной вскоре после завершения холодной войны . Нужно отметить, что оценки лидера реалистической школы науки о международных отношениях касаются прежде всего того, что его волнует, – то есть отсутствия влияния институтов на природу поведения государств. Если же мы идём ближе к причинам текущего напряжения в международной политике, то самым важным является то, что Миршаймер как раз ставит под сомнение: способность институтов формировать общие интересы их участников.
Мы за последние годы имели множество возможностей убедиться в том, что участие значительной группы самых сильных в военном отношении и развитых экономически стран действительно формировало их общий интерес. И этот интерес естественным образом если не прямо становился противоположным желаниям остального международного сообщества, то учитывал такие желания в самую последнюю очередь. Драматическая судьба Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) после холодной войны стала здесь великолепной иллюстрацией. Страны Запада немедленно смогли выступать в рамках этого института с консолидированной позицией, что исключало даже незначительные проявления справедливости в отношении базовых интересов других: России, Казахстана или более мелких государств за пределами Европейского союза и НАТО.
И то, что только Россия активно выступала против, связано исключительно с её собственными возможностями и амбициями. Маленькие страны осознают свою незначительность и уязвимость и предпочитают молчать, даже когда их положение является униженным. Тем более что в ряде случаев, как это происходит, например, с Казахстаном, слабая политическая система и тотальная зависимость от Запада не оставляет никаких возможностей кроме ритуального приспособления к требованиям США и Европы. Для России такая имитационная модель участия в международной жизни была пригодна только на отдельных, весьма изолированных этапах современной истории.
Другими словами, прошедшие после завершения холодной войны десятилетия дали нам массу примеров, подтверждающих, что составленный Миршаймером перечень проблем, сопровождающих деятельность международных институтов, может быть дополнен. И эти дополнения имеют даже намного более разрушительные последствия для международной безопасности, в чём мы сейчас и убеждаемся на примере острого военно-политического конфликта в Европе. Можно даже предположить, что этот конфликт – столкновение России и НАТО по поводу Украины – сам стал продуктом институциональной динамики после холодной войны. И если бы США и Западная Европа могли действовать в условиях ограничителей, которые оказались сняты их участием в общих международных институтах, мир в Европе удалось бы сохранить.
Этого, однако, не случилось, и теперь мы должны отвечать на вопрос о том, способна ли такая форма межгосударственных отношений вообще выжить в новых условиях? Тем более что за прошедшие годы создание институтов стало практикой, распространённой даже без непосредственного участия Запада. В глобальном масштабе мы наблюдаем за деятельностью группы БРИКС, возникшей как альтернатива западному мировому порядку, но принявшей форму его самого интересного достижения. На региональном уровне Евразии достаточно успешной стала деятельность Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), также являющейся международным институтом, но без участия стран Запада. Даже Россия и её ближайшие соседи создали такие институты, как Евразийский экономический союз (ЕАЭС) и Организация договора о коллективной безопасности (ОДКБ).
Первые два института являются новыми в том смысле, что они не имеют связи с силовым потенциалом участников. ЕАЭС и ОДКБ находятся в более сложном положении, поскольку в их центре находится Россия, намного превосходящая своих союзников в экономике и военном отношении. Поэтому для сравнения с институтами прошлого международного порядка большего внимания заслуживают, конечно, БРИКС и ШОС. И их оценка позволяет нам выделить то, что способно сделать именно такие организации более перспективными и полезными для глобальной и региональной безопасности, то есть для реализации основной цели государств – их выживания.
На основе анализа природы и деятельности БРИКС и ШОС мы можем увидеть то, что отличает их от традиционных институтов Запада и способно, таким образом, внести коррективы в оценки, предложенные почти тридцать лет тому назад Миршаймером. Главное здесь, как мы уже отметили, – это отсутствие четко выраженной силовой основы. Оба международных института являются в этом смысле антиподами НАТО и Европейского союза – вершин институционального строительства Запада. НАТО была создана вокруг жёсткого стержня абсолютного силового доминирования США над своими союзниками. Это позволяет данной организации избегать серьёзных внутренних конфликтов, а также обеспечивает её важнейшую задачу – поддержания стратегической внутренней стабильности участников. Все правительства стран НАТО передают важнейшую функцию оборонного планирования в руки США и тем самым избавляют себя от одного из наиболее частых источников внутриполитических потрясений. В случае с Европейским союзом речь идёт о более сложном балансе сил между крупными странами, позволяющем поддерживать устойчивость общего сотрудничества, несмотря на сохранение несправедливости по отношению к интересам более слабых стран.
БРИКС и ШОС не имеют с такой природой ничего общего. И с учётом разности интересов и геополитических приоритетов их участников эволюция в таком направлении также не представляется вероятной. Это является важнейшим признаком, который нуждается в изучении: новый тип международных организаций, представленный ШОС и БРИКС, даёт шансы на сохранение такой формы сотрудничества между государствами даже в условиях завершения международного порядка под управлением Запада. А стало быть, позволяет говорить о некотором изменении природы отношений между странами с разным силовым потенциалом, что, безусловно, может быть востребовано в новую эпоху.
В том же случае, если мы говорим о влиянии международных институтов на всеобщую безопасность, БРИКС и ШОС также весьма интересны. Оба института не способны создавать общий интерес стран-участниц в таком масштабе и такого качества, что это могло бы противопоставить их другим членам международного сообщества. То есть для БРИКС и ШОС риск последовать путём Запада намного ниже, чем это можно было бы предположить, основываясь на основе традиционных представлений о последствиях сильных институтов для глобального мира. В любом случае оба примера являются новыми по своей философии, оценка их природы и потенциала даёт нам богатый материал для лучшего понимания того, как может быть организован более справедливый мировой порядок.
Источник: Международный дискуссионный клуб «Валдай»
