Москва впервые использовала для проведения своей политики находящийся под её контролем институт. До сих пор считалось, что ценность в нём (них) сугубо декоративная. Понятно, что силы, размещённые в Казахстане, будут в подавляющем большинстве российскими. Во-первых, они гарантируют дееспособность. Во-вторых, если с российским военным присутствием Казахстан согласиться может, то с армянским или, Господи прости, киргизским, конечно, нет. При этом само задействование коалиционного бренда даёт Москве дополнительные возможности и придаёт политический резон альянсу. Насколько казахстанский случай воспроизводим в других государствах ОДКБ, станет понятно потом, но прецедент создан.
Накануне переговоров с США о системе безопасности всё случившееся своевременно. Россия напомнила о своей способности принимать быстрые и нестандартные решения в военно-политической сфере, воздействовать на происходящее в важных для неё частях мира. Конечно, с расширением сферы влияния расширяется и сфера ответственности – за происходящее в странах, где неприятностей произойдёт ещё изрядно. Но с последствиями этих неприятностей Москве пришлось бы разбираться в любом случае. Удобнее это делать, владея инициативой и набором разных инструментов.
Решение ввести миротворческий контингент ОДКБ в Казахстан для стабилизации там обстановки – веха в развитии всего постсоветского пространства.
Стёрта грань между внешними и внутренними обстоятельствами. Угрозу обвала государственного управления в одной из стран-членов, связанную с причинами внутреннего характера (накопление структурных социально-политических дисбалансов в сочетании с затянувшимся и всё более витиеватым транзитом власти), решено без всяких промедлений и размышлений интерпретировать в качестве агрессии «террористических банд» извне. Враг отныне – всегда внешний, даже если внутри. Это снимает барьер, сковывавший ОДКБ, даёт формальное основание для приглашения организации и её действий. Ни в Киргизии (а там повторяющиеся события такого рода – почти норма), ни в Армении три с половиной года назад такого не было. Тогда и ОДКБ (читай: Москва), и сами страны всячески подчёркивали внутренний характер процессов, и то, что нет необходимости привлекать силы извне.
Исчезновение границы между внешним и внутренним – процесс всеобщий. Любопытно, что в прежние десятилетия его приводным ремнём служил либеральный и правозащитный подход, – суверенитет не догма, если затронуты права и свободы человека. Сейчас мотивация охранительно-консервативная: вмешательство допустимо, если на кону безопасность и страны-источника нестабильности, и её соседей.
Справедливости ради, надо отметить, что запрос на введение миротворцев поступил от правительства, легитимность которого под сомнение не ставится, даже протестующие публично требовали ухода не нынешнего президента, а бывшего. В этом отличие ситуации, например, от Бишкека-2010 (свержение Курманбека Бакиева), когда к ОДКБ пыталась обратиться ставшая временным главой государства Роза Отунбаева. В Киргизии тогда наблюдался коллапс всех правомочных органов власти, так что формальная законность вмешательства была крайне сомнительна. Правовая основа прочнее и по сравнению с западными «гуманитарными интервенциями» – там речь шла о смене режимов, пусть со сложной репутацией, но признанных на международном уровне.
Подоплёку нынешних событий мы, вероятно, ещё узнаём, в частности, как принималось решение и в Казахстане, и в Москве, от кого исходила инициатива. Понятно, что российское руководство решило не ждать, пока пламя разгорится окончательно, а действовать на опережение. Это – развитие подхода, продемонстрированного полтора года назад в Белоруссии. Тогда прозвучало только предупреждение Путина о готовности российских силовиков вмешаться, и его хватило. Теперь обошлись без предупреждений, сразу к действиям, видимо, в Москве не было уверенности, что сами местные начальники способны удержать власть.
Диффузия внешнего и внутреннего не может быть полной. Важный вопрос сейчас – значит ли ввод контингента ОДКБ окончание борьбы кланов («транзита») в Казахстане, установление там единовластия. И чьё это будет единовластие. У Москвы есть шанс занять наиболее выигрышную для себя позицию – физическое силовое присутствие на территории ключевого для России государства в роли гаранта, от позиции которого зависят дальнейшие события. Похожее имеет место в Армении после войны 2020 года. Это не финальная ситуация и не решение вопроса, но она предоставляет эффективный набор инструментов на предстоящий период.
Главное – не вовлекаться в местные дрязги, которые в значительной степени привели к кризису. Часто звучащие у нас призывы «работать не только с властью» по примеру США и ЕС, приваживать оппозицию, формировать выгодную для Москвы расстановку сил в интересующих государствах не учитывают, что в каждой политической культуре есть свои сильные и слабые стороны. Москва этого делать не умеет и никогда не умела, а когда пыталась – проигрывала. Идеальная ситуация для России – установить в интересующих странах силовой предохранитель, наличие которого позволяет не слишком беспокоиться по поводу тамошней внутриполитической динамики. Иными словам, всё равно, кто будет брать верх, любой власти придётся принимать во внимание объективные обстоятельства – российское военное присутствие.
Уже не раз доводилось писать: примерно четыре-пять лет назад территория, которую принято называть «постсоветским пространством», вступила в критически важный для всех расположенных на ней стран период – время доказательства собственной состоятельности как дееспособных суверенных государств. В 1992 году все они были признаны в качестве таковых исключительно в силу упразднения СССР, а не по своему фактическому состоянию. Становление происходило по-разному, общим был контекст: большой внешний интерес – российский, западный, в меньшей степени региональный. Это (борьба внешних сил за наследство бывшего Советского Союза), как правило, играло дестабилизирующую роль, но придавало событиям определённую логику. И делало их частью больших международных процессов.
Но с некоторого момента значимость происходящего в «новых независимых государствах» (помните такой термин начала девяностых?) стала снижаться для грандов мировой политики. Это произошло из-за глобальных сдвигов и сосредоточения крупных стран на собственных проблемах, которых всё больше. Они, конечно, не совсем отвернулись от бывших союзных республик, но внимания и ресурсов им уделяли гораздо меньше. Это касается даже России, хотя она, понятно, в особом положении и ищет оптимальные формы влияния в условиях сужения спектра интересов.
На этом фоне политическое пространство постсоветских стран заполнялось внутренними процессами, отражавшими взаимодействие разных групп, национальную политическую культуру и специфику общественного устройства. Тем более что повсюду наступает период смены политического поколения. Потрясения последних лет в большинстве случаев (исключение, пожалуй, «заговор послов» в Молдавии в 2019 году) – продукт самобытной эволюции. Армения-2018, Украина-2019 (приход Зеленского и «слуг народа»), Киргизия-2020, Белоруссия-2020, теперь Казахстан. Внешние силы вынуждены на это всё реагировать, в каких-то случаях вмешиваться или грозить вмешательством (как в белорусском), но не они выступают инициаторами перемен, скорее к ним приспосабливаются и стараются их использовать. Исход больше зависит от зрелости и эффективности сложившихся в соответствующих странах социально-политических систем, чем от позиции сторонних патронов.
«Проверка на вшивость» серьёзная. И не все её благополучно пройдут. Пример Армении показывает, что последствия для нации могут быть крайне тяжёлыми. А ведь в армянском случае доминировало представление, что страна, несмотря на очевидные проблемы, обладает стойкой идентичностью перед лицом традиционного противника, способна успешно мобилизоваться и выживать. Казахстан тоже рискует оказаться примером разительного контраста между долго укреплявшимся благополучным фасадом и глубоко проблемным деформированным содержанием. Нет сомнений, что казус не последний.
Москва впервые использовала для проведения своей политики находящийся под её контролем институт. До сих пор считалось, что ценность в нём (них) сугубо декоративная. Понятно, что силы, размещённые в Казахстане, будут в подавляющем большинстве российскими. Во-первых, они гарантируют дееспособность. Во-вторых, если с российским военным присутствием Казахстан согласиться может, то с армянским или, Господи прости, киргизским, конечно, нет. При этом само задействование коалиционного бренда даёт Москве дополнительные возможности и придаёт политический резон альянсу. Насколько казахстанский случай воспроизводим в других государствах ОДКБ, станет понятно потом, но прецедент создан.
Накануне переговоров с США о системе безопасности всё случившееся своевременно. Россия напомнила о своей способности принимать быстрые и нестандартные решения в военно-политической сфере, воздействовать на происходящее в важных для неё частях мира. Конечно, с расширением сферы влияния расширяется и сфера ответственности – за происходящее в странах, где неприятностей произойдёт ещё изрядно. Но с последствиями этих неприятностей Москве пришлось бы разбираться в любом случае. Удобнее это делать, владея инициативой и набором разных инструментов.
Источник: Профиль.
