В субботу, 24 июня, россиянам зрелого возраста (примерно от 40 лет) довелось наблюдать третью на их веку попытку государственного переворота, осуществлявшуюся с опорой на военную силу. Первая, в августе 1991 года, – заговор консервативного крыла советского руководства с целью не допустить подписания нового Союзного договора. Вторая – острый конфликт между президентом и парламентом в октябре 1993-го. Третья – рейд на Москву Евгения Пригожина и его ЧВК «Вагнер» с требованием отставки верхушки Минобороны. Все три попытки провалились. Результативным же оказалось другое событие, изменившее государственный строй, – упразднение СССР в декабре 1991-го в Беловежской Пуще. Но оно как раз не подразумевало использования вооруженных сил. В августе 91-го была предпринята последняя тщетная попытка остановить осыпание увядающей государственности. В октябре 93-го – схватка за то, под чьей эгидой пойдет строительство новой государственности. А что сейчас? В чем смысл громкого демарша? Попробуем разместить случившееся на шкале развития новейшей России.
Квинтэссенция XXI века
Пару лет назад автор этих строк писал на страницах «Профиля», что по всем признакам территория бывшего СССР вступила в очередной период трансформации. И причина – не только и не столько соперничество внешних сил за контроль и влияние, сколько эволюция самих постсоветских стран. Все они возникли в декабре 1991 года просто по факту упразднения единого государства. Три десятилетия спустя настал момент, когда изменение международного ландшафта и смена политических поколений заставляют доказывать состоятельность сложившихся государственных конструкций. Проверка будет суровой и касается всех.
За точку отсчета можно взять митинговую смену власти в Армении весной 2018 года. Затем последовали сенсационные президентские выборы на Украине (победа Зеленского в 2019-м), политический переворот в Молдавии с изгнанием системообразующего олигарха (2019), пандемия, встряхнувшая всех, попытка свержения Лукашенко в Белоруссии (2020), вторая карабахская война (2020), массовые беспорядки в Казахстане и начало большого военного конфликта с участием России (2022). События очень разные, но в основе – структурные вызовы государствам, которые (при всех проблемах) как-то устоялись. И, хотя Россия с ее размером и ресурсами качественно отличается от прочих постсоветских стран, уже тогда можно было предположить, что и она не останется в стороне от описываемых процессов.
События вокруг группы «Вагнер» – своего рода квинтэссенция российской политики XXI века, как внутренней, так и внешней. Феномен специфического частно-государственного партнерства с плавающими рамками сопровождает всю постсоветскую историю России, но баланс сил в нем с годами менялся. Первое десятилетие с хвостиком ведущую роль играл частный компонент, потом ее перехватило государство, сформулировав новые правила, но не ликвидировав саму схему. В этом смысле Евгений Пригожин типологически продолжает традицию крупных политизированных предпринимателей второй половины 1990-х – начала 2000-х, несмотря на разительный контраст с ними буквально во всем.
В российском случае решение внешнеполитических задач с самого начала было не просто привязано к внутриполитическим, но и считалось приоритетом. Если вспомнить программную статью Владимира Путина, опубликованную накануне его назначения и. о. президента России в декабре 1999 года, главной целью там было обозначено недопущение скатывания страны во второй-третий эшелон мировой политики. Внутренние меры по оздоровлению государства и общества в конечном итоге должны были способствовать решению именно этой задачи.
Особенность периода, начавшегося в 2010-е, – все более тесное переплетение внутренних и внешних обстоятельств. Контекст глобального мира, неотъемлемой частью которого стала Россия, все больше влияет на происходящее внутри. Не в смысле вмешательства враждебных сил извне, а прежде всего из-за включенности страны в общемировые процессы, контролировать которые даже на своей территории власти полностью не могут. Отсюда расцвет самых разнообразных «гибридных» форм управления с задействованием множества «оттенков серого».
По заветам Шрёдингера
У России на руках много козырей – от ресурсного потенциала до геополитического положения и возможностей культурно-гуманитарного влияния. Однако возвращение страны, пережившей мало с чем сравнимый социально-экономический и политический обвал, в высшую лигу международных отношений – задача колоссальная. Ее сложно решить быстро, тем более в ситуации дефицита денег, которых у России в сравнении с ведущими державами всегда недостаточно, и без способности влиять на международные нарративы. Поэтому в ход пошли всяческие заместительные инструменты, включая манипуляции разной, мягко говоря, степени прозрачности и легальности. Подразделения, наподобие того, что наделало немало шума 24 июня, – один из таких инструментов. Не случайно до начала специальной военной операции ЧВК «Вагнер» находилась в статусе «кота Шрёдингера» – то ли есть, то ли нет. Это обеспечивало ей особые возможности, как и деятельность других подразделений империи Евгения Пригожина, да и не только ее. В целом подход «А ты докажи!» стал одним из лейтмотивов российского международного поведения.
Ассортимент методов полусвета не ограничивался компаниями такого рода и подразумевал разные формы политико-дипломатического дриблинга. Основной принцип – повышать статус государства на международной арене, находя прорехи в мировом порядке, который установил Запад после холодной войны. Это не целостная стратегия, скорее, более или менее скоординированная цепь тактических действий, периодически успешных. Справедливости ради Россия: а) неуникальна, те же ЧВК – не наше изобретение, а калька с американского; б) вся международная среда последовательно погружалась в сумятицу, становилась все более хаотичной, и происходило это отнюдь не под российским влиянием. Тем более что остальные игроки, в первую очередь западные, допускали грубые ошибки и своими действиями подрывали собственные правила, создавая те самые прорехи, которые грех не использовать.
Эшелон есть, признания нету
К середине прошлого десятилетия международный статус России достиг уровня, когда можно было говорить о закреплении в искомом «первом эшелоне». Правда, другие участники высшей лиги этот статус и соответствующие ему привилегии в полной мере не признали. А все более настойчивые требования России сделать это (апогеем стал запрос «долгосрочных гарантий безопасности» в декабре 2021-го) эффекта не имели. Встал вопрос о необходимости силовой фиксации статуса. Это привело к началу СВО – прямой заявки на противостояние с держателями мирового «контрольного пакета». Противостояние скрытое и явное – разные жанры. Война и спецоперация отличаются по характеру. Откровенная конфронтация подобного масштаба не может вестись теми же средствами, при помощи которых был осуществлен прорыв обратно в «высшую лигу». Потребовалось подтверждение полноценной состоятельности и боеспособности.
Исход столкновения пока неясен, оно приняло затяжной характер, и решающим фактором станет устойчивость (выносливость) противоборствующих субъектов – России с одной стороны и «коллективного Запада», стоящего за Украиной, с другой. Устойчивость – не то же самое, что совокупный силовой потенциал, это способность выдерживать длительное внешнее воздействие без деформации государственной конструкции.
Участие в спецоперации ЧВК «Вагнер», созданной для решения не объявляемых публично задач в более или менее отдаленных частях мира, перенесло нравы и обычаи такого рода подразделений, во-первых, в ожесточенное лобовое столкновение равноценных армий, а, во-вторых, на территорию России. Смешение жанров – предприятие, чреватое неожиданностями. И та самая деформация неизбежна, поскольку монополия государства на насилие – основа устойчивости, а нарушение монополии – залог дестабилизации. Эксцесс, имевший место в последнюю субботу июня, – более чем наглядная иллюстрация этого правила.
Закрыть гештальты
Символично: в России случился рецидив того, что много раньше происходило в гораздо более хрупких постсоветских странах – колоритные вожди вооруженных формирований в разное время заявляли амбиции на власть в Грузии, Азербайджане, Таджикистане. Закрыт пропущенный ранее гештальт. Что важнее – отчасти намеренная, но в большей степени вынужденная архаизация силовой политики, которая отсылает к историческим примерам феодальной эпохи, привела к неутешительному результату. Вероятно, это отобьет желание продолжать подобные эксперименты. Сейчас, конечно, стало модно ссылаться на скатывание мира в «новое средневековье» с присущими тому периоду формами общественно-политической организации. Основания для этих рассуждений действительно есть. Но это не значит, что процесс стоит сознательно форсировать.
События конца 2010-х – начала 2020-х годов предваряют финал постсоветского времени на территории, которую занимал СССР. Схватка между Россией и Украиной, в основе которой лежит культурно-историческое размежевание связанных теснейшим образом народов, – отложенное раскалывание советского ядра, не случившееся сразу, в момент развода. Переустройство этого пространства пойдет со все меньшей оглядкой на совместное прошлое в одном (надо признать, весьма специфически устроенном) государстве. А самоопределение стран, кажется, будет колебаться между стремлением одних сохранить конфигурацию границ, обретенных благодаря распаду СССР, и желанием других от этих начертаний избавиться. Последнее – случай не только России, но и, например, Молдавии, где как минимум часть политической элиты попросту тяготится суверенной государственностью.
В российском случае тест на дееспособность, который проходят все постсоветские страны, – борьба за статус великой державы в классическом понимании. Однако вопрос иерархии решается в гонке на выносливость, и это заставляет по-новому задуматься о параметрах великодержавности.
Ностальгия по статусу
Казус с «Вагнером» показал, что российское общество и каркас государственного управления обладают иммунитетом к агрессивно-пассионарному ферменту. Потрясения мало кого привлекают, и владелец ЧВК это понял. Больше врасплох оказалось застигнуто верхнее звено руководства, при содействии которого долгое время набирала силу данная персона и его подразделение.
Разрешение кризиса многих удивило. Урегулирование внутренней проблемы посредством привлечения пусть и очень близкого, но все же внешнего игрока – необычная практика для страны «высшей лиги», ревностно декларирующей ценность суверенитета. Подобный «слом шаблона» можно только приветствовать, потому что он помог избежать трагедии. Но он же ставит вопрос о дальнейшем позиционировании России на мировой арене, месте, которое она может и должна занять в международной иерархии.
Российская государственность, вопреки периодически звучащим эмоциональным заявлениям, не находится под угрозой. Стресс-тест, который она проходит с конца 1980-х, продемонстрировал ее высокую устойчивость. Последний по времени этап этой проверки, начавшийся в феврале 2022 года, данный вывод не поколебал. Скорее, даже подкрепил новыми аргументами, показав удивившую многих эффективность российской экономической системы.
Распад СССР оставил глубокую травму. Обрушение международного статуса – от одной из двух опор мирового порядка до страны, вынужденной просить материальной помощи у вчерашних противников – было не только масштабным, но и беспрецедентно быстрым. Поэтому психологически понятно, что преодоление последствий обвала стало лейтмотивом последующего периода (см. упоминавшуюся статью Владимира Путина).
Однако жизненно важно не промахнуться в двух вещах. Во-первых, не переоценить место в мировой иерархии, которое в принципе достижимо Россией в современной международной обстановке. И, соответственно, не ставить заведомо невыполнимых целей. Во-вторых, признать особенности мира, в котором великодержавного успеха добивается не самый сильный, а самый выносливый. Это другой подход. Менее эффектный, но более перспективный. Россия, в принципе, к нему приспособлена много лучше других. Просто это надо осознать. И может статься, что колоритный частный военный предприниматель поможет это сделать, сам того не желая.
Источник: Профиль
