Египетским «Братьям-мусульманам» в списке экстремистских организаций не место

Египетским «Братьям-мусульманам» в списке экстремистских организаций не место

Наступившая в позапрошлом году на Ближнем Востоке «арабская весна» продолжает держать весь и без того неспокойный регион в состоянии постоянной турбулентности. О тенденциях ближневосточных процессов, исламистском факторе, сирийской войне и роли России с «МК» побеседовал директор Института востоковедения РАН, член-корреспондент РАН Виталий НАУМКИН.

— Осенью 2011 года в интервью «МК» вы обозначили происходящее на Арабском Востоке как цепь смены светских режимов режимами исламистскими. Сегодня вы придерживаетесь все той же точки зрения — или же скорректировали ее?

— Ситуация на Ближнем Востоке всегда сама себя корректирует, она быстро и динамично меняется. Вряд ли найдется в мире эксперт или даже игрок, вовлеченный в то, что там происходит, который способен предсказать, что там будет, даже на краткосрочную перспективу.

Нет никаких чрезвычайных событий в регионе, которые побудили бы меня изменить упомянутую вами точку зрения. Считаю, что на сегодняшний день реальной угрозы тем исламистским силам, которые пришли к власти, нет. Несмотря на происходящее в Египте острое противостояние между президентом Мурси и исламистским блоком (прежде всего «Братьями-мусульманами») с одной стороны и светскими, либеральными, националистическими, левыми группами — с другой, «Братья» остаются самой влиятельной политической силой в Египте. Думаю, что не следует рассматривать как опрометчивый шаг или результат упоения успехами поведение Мурси, поторопившегося изменить один из конституционных принципов страны, который наделяет его чрезвычайными полномочиями. Этот шаг был достаточно хорошо просчитан, с его помощью президент прозондировал ситуацию в египетском обществе, оценил меру противодействия его нынешним и будущим шагам. В конечном счете, уже после референдума он получил подтверждение того, что большинство населения продолжает его поддерживать.

Полагаю, что оппозиционное движение против Мурси и «Братьев-мусульман» остается достаточно ограниченным по масштабу, по уровню поддержки населением. И не способно пошатнуть власть «Братьев». А они торопятся — потому что понимают: удовлетворить те чаяния народа, которые были с начала «арабской весны», крайне сложно. Не думаю, что они сумеют решить успешно социально-экономические проблемы страны, если не будет массированной внешней поддержки (но я не вижу сегодня источников такой поддержки этому огромному государству с огромным количеством проблем и большими ожиданиями со стороны населения).

Пока и президент Мурси, и «Братья-мусульмане» сохраняют положение самой влиятельной силы. В среднесрочной перспективе им может угрожать утрата позиций в связи с невыполнением ими обещаний. Но сегодня исламский характер режима остается превалирующим — это факт. Более того, другие группировки, прежде всего салафитская партия «Нур», проявляют достаточно гибкости. Это отнюдь не те косные бородатые люди, которые, по представлению некоторых наших аналитиков, хватают на улицах «неподобающе одетых» женщин. Это в значительной части образованные, молодые, динамичные люди. Не исключено, что именно салафиты на фоне некоторых проблем у «Братьев-мусульман» будут наращивать позиции. Это тем более говорит в пользу того, что исламистская волна в Египте не остановилась.

Если говорить о Тунисе, то ситуация там примерно такая же. Хотя есть данные, которые свидетельствуют о возникновении противодействия партии «Ан-Нахда», вряд ли есть шанс какого-то рецидива светского национализма или военного режима.

Что касается Ливии, то страна все еще находится фактически в состоянии хаоса, трудно сказать, когда ситуация стабилизируется. Это как раз тот случай, когда с учетом результатов выборов можно говорить о необходимости некоторого пересмотра оценок о превалировании исламистских элементов в движении, которое снесло режим Каддафи. Оказалось, что они не так сильны, как это выглядело ранее. Но все равно исламисты, в том числе и экстремистского толка, остаются влиятельной силой в этой стране. Мы знаем о том объеме оружия, которое из Ливии потекло к исламистам в зоне Сахеля, — события в Мали тому хороший пример; идет мобилизация алжирских и тунисских радикалов с помощью подпитки из Ливии.

Словом, ситуация в Северной Африке не дает оснований пересматривать оценку событий как приход исламистов на смену светским режимам. А если посмотреть на Машрик, восточную часть арабского мира, то, к примеру, в Сирии усилились позиции исламистов в оппозиционном движении. Сегодня тот факт, что Катару, Саудовской Аравии удалось продавить решение ЛАГ о готовности оказывать военную поддержку оппозиционерам, свидетельствует о том, что именно эти элементы могут воспользоваться данным решением. То, что угрожает Сирии, — это именно волна исламского радикализма.

— А Йемен укладывается в эту картину?

— События в Йемене в нее пока не укладываются, вы совершенно правы. Ситуация здесь отличается от других — я вообще считаю, что все «арабское пробуждение» не стоит валить в одну кучу и игнорировать огромные различия, которые существуют между арабскими странами. Даже в таких похожих странах, как Египет и Тунис, события происходили по-разному. Если посмотрим на Сирию, то здесь ситуация совсем иная. Даже такие державы, хорошо знавшие Сирию, как Турция, ошиблись, предсказывая еще два года назад, что Асад вот-вот падет, чуть ли не через неделю. А режим по-прежнему держится, хотя и серьезно шатается.

Йемен же — это племенная страна, очень неоднородная (в этом смысле она чем-то напоминает Ливию); здесь ключевая проблема — противоречие между Севером и Югом, двумя главными кластерами. В йеменском опыте особенно интересно то, что здесь была реализована концепция национального примирения, — и это редкий случай, когда худо-бедно удалось избежать перерастания начавшегося силового противостояния в масштабную гражданскую войну. Пример Йемена пока позитивен — там сохранилась и элита прежнего режима, хотя ее потихоньку начали отодвигать от власти, пришли и новые силы. Несмотря на массу проблем, здесь все же есть место для оптимизма. Но и в йеменском спектре политических сил тоже есть сильный исламистский компонент (в частности, блок «Ислах»), который играет важную роль.

* * *

— Из того, что видно сегодня, складывается впечатление, что в Египте, Тунисе к власти пришли исламисты довольно умеренного толка. Насколько велика вероятность того, что они могут взять себе в качестве ориентира турецкую модель, которую олицетворяют Эрдоган и его партия?

— Такая вероятность существует. Если не произойдет чего-нибудь такого, что подтолкнет нынешние исламистские элиты к радикализации или приведет им на смену другие, более радикальные силы — в результате невыполнения ими обещаний, данных населению. Правда, разделение исламистов на умеренных и «неумеренных» очень условное, границу провести трудно. Я бы сказал, что скорее надо говорить о прагматизме, способности к эволюции и готовности учитывать существующую реальность, особенно внешнеполитическую. Впервые исламские партии берут ответственность за судьбу страны: раньше у них такого опыта не было. Возьмем египетских «Братьев-мусульман». Это жесткая бюрократическая структура, которая привыкла выживать в условиях репрессий, ограничений, интриг. И вдруг неожиданно эта сила оказалась у власти. И теперь эти «Братья-мусульмане», которые, к примеру, всегда резко критиковали мирный договор Египта с Израилем, вынуждены с ним считаться. Если мы посмотрим их роль в разрешении кризиса в Газе, работу с палестинцами, то увидим, что доля прагматизма занимает очень важное место в философии нахождения у власти, которую они сегодня исповедуют.

— Недавно в южноафриканском Дурбане наш президент встретился со своим египетским коллегой Мурси, пришедшим к власти из «Братьев-мусульман». Несколько лет назад Верховный суд РФ внес эту организацию в список запрещенных на территории России. Не создает ли это обстоятельство помехи отношениям между Россией и новыми властями Египта?

— Немного мешает. Понятно, почему в свое время это решение было принято: эта организация была причастна к поддержке сепаратистов в Чечне. Но сегодня с юридической точки зрения наш президент, встречаясь с Мурси, не нарушает закона, так как Мурси вышел из «Братства», став президентом всего Египта. К тому же «Братья» в 2011 году создали новую политическую партию — Партию свободы и справедливости, которая юридически уже не является самим движением «Братья-мусульмане». Возьмем движение ХАМАС — это те же «Братья-мусульмане», которые, создав это движение, сделали его самостоятельной политической организацией. Поэтому представители ХАМАС приезжали в Москву и вели здесь переговоры. Но ситуация, конечно, парадоксальная — и по большому счету египетским «Братьям-мусульманам» в списке экстремистских организаций не место. С ними надо работать.

— Вернемся к Сирии. Вопреки многим прогнозам, режим Асада демонстрирует волю к выживанию и сопротивлению. В условиях почти полной дипломатической блокады Асад, который не является представителем большинства населения, держится. В чем секрет?

— Никакого секрета нет. Мы с самого начала прогнозировали, что Асад будет стоять достаточно долго. Чем дальше, тем ожесточеннее режим борется за выживание. И тем труднее обратный путь. Армия и силы безопасности держатся очень консолидировано и, будучи предельно измотанными боями и враждебностью со стороны части населения, проявляют чудеса стойкости. За эти два с половиной года не было случаев серьезного дезертирства — такого, чтобы целые армейские подразделения переходили на сторону противника или уходили с позиций.

Правящая верхушка контролирует очень активный сегмент населения, который противостоит вооруженной оппозиции. Если ситуация изменится и если гипотетически предположить, что эти люди решили «сдать» Асада, то существующая властная пирамида рассыпалась бы.

— Можно ли предположить, что Сирии грозит «ливанизация» с затяжной гражданской межобщинной войной?

— Это не исключено. Более того, если мы проанализируем тактику, которой придерживается сирийская армия, то наиболее интенсивные бои за контроль над территориями ведутся в районе Хомса — что говорит о том, что режим Асада хочет сохранить для себя коридор, который мог бы обеспечить продолжение поддержки со стороны Ирана, выход в долину Бекаа в Ливане, выход к морю, в районы, населенные преимущественно алавитами, — предгорья и горы над Латакией. Только гипотетически можно предположить, что один из вариантов развития событий может быть связан с уходом Асада из Дамаска и переход в район Латакии, где при условии сохранения помощи Ирана и ливанской «Хизбаллы» можно говорить о длительном противостоянии. Неясна судьба самого Дамаска: некоторые западные аналитики считают, что вслед за разрушением Алеппо в результате боев с получающей новое вооружение оппозицией наступит неизбежное разрушение и столицы. Тогда встанет вопрос: а за что вообще драться, когда разрушается тот центр, за контроль над которым ведется главная борьба? Разрушение Дамаска было бы катастрофой. Но если это произойдет, то сильно изменит ситуацию в стране. За принятым решением ЛАГ, легитимизировавшим оппозиционную коалицию, может последовать признание со стороны Запада и, если будет снято эмбарго на поставки оружия оппозиции, то это может изменить будущее конфликта. Но окно для диалога существует. Слишком велика фрагментация сирийского общества. Неважно, сколько процентов населения поддерживает Асада: одни говорят — 60%, другие — 40, третьи — 30. Даже если и 30. Важно, что есть разрыв между людьми. Немалая часть народа не захочет жить под теми, кто сейчас рвется к власти, они будут «голосовать ногами» — и это трагедия. Единственный путь — надо договариваться. В Камбодже удалось же договориться даже с «красными кхмерами», устроившими страшный геноцид, уничтожившими четверть взрослого населения страны. Встречаясь с оппозиционерами, я предлагаю: «Объявите всеобщую амнистию — и вы привлечете людей, тех же алавитов, которые хотели бы не бояться, что к власти придут люди, которые станут резать им горло, тогда можно будет договариваться». Но пока они призывают к возмездию. А некоторые боевики Сирийской свободной армии на самом деле перерезают горло пленным…

— Но ведь оппозиция разношерстна. Одно дело оппозиционеры, которые «торгуют лицом» по мировым столицам, другое — «отмороженные» экстремисты. Ведь винтовка рождает власть. Не получится ли так, что будет объявлена амнистия, а потом к человеку придут вполне реальные бойцы резать горло?..

— Да, так может получиться. Но это не значит, что надо сидеть сложа руки. Мы пытаемся помочь, общаемся с людьми, с которыми можно вести переговоры. Естественно, не с экстремистами — с ними не о чем говорить. Эти люди, настроенные даже не только на физическую ликвидацию сторонников режима, но на оттеснение меньшинств от участия в жизни общества.

* * *

— Обращает на себя появление нового игрока — Катара, который тянет на себя одеяло лидерства в арабском, исламском мире. С чем же связана активизация этой маленькой, но очень богатой страны?

— Главная причина, я считаю, в том, что в лидерстве арабо-исламского мира образовалась пустота. С уходом Египта, с тем, что Саудовская Аравия в силу определенной косности режима и зацикленности на поддержку наиболее консервативных, салафитских элементов в исламском движении не выглядит в глазах других стран столь привлекательной, как турецкая модель или даже катарская. В Катаре тоже ваххабитский режим, но с другой системой, другим образом жизни, там нет такой косности, как в Саудовской Аравии. Эта страна сумела занять свою нишу: Катар давно уже проявлял способность к диверсификации своих внешних связей, позиции в мире, выборе своих партнеров. Держат у себя штаб-квартиру американского центрального командования, поддерживают прекрасные отношения с ваххабитской международной элитой, хорошие отношения с палестинцами; правящая элита взаимодействует с Израилем, активно выполняет посреднические функции в различного рода конфликтных ситуациях. Буквально несколько дней назад в своем выступлении недавно избранный президент Сомали — государства, которое еще совсем недавно называлось «провалившимся» (а это богатая ресурсами страна), сказал: «Мы благодарны трем государствам, которые нас поддерживают, — это Катар, Турция и Норвегия». Ну почему бы и нам не думать с опережением и не развивать отношения с тем же Сомали, в котором полно наших выпускников вузов? Почему Турция, Катар сотрудничают? Здесь видна связка между Анкарой и Дохой: в Турции сильна тенденция к поддержке умеренного крыла исламского движения, и то же самое — Катар, который видит своей задачей поддержать исламистскую революцию, консолидировать арабский мир, в лидерстве которого Катар будет играть ключевую роль. Конечно, его финансовый ресурс играет большую роль, но нельзя сбрасывать со счетов и его способность к политическому маневрированию и проведению исключительно активной позиции на многих фронтах.

— То есть той позиции, которой, увы, так не хватает России... Есть ли у нашей страны время запрыгнуть в уходящий ближневосточный поезд — или уже все места заняты согласно купленным билетам и нам останется только призывать к взвешенности и диалогу?

— Есть точка зрения, что мы опоздали, и что если билеты остались, то только в плацкартный вагон. Я с этим не вполне согласен: мы показали свою силу, влияние, свою способность жестко проводить свой курс. Это на Востоке уважают. И какой-то резон в нашей позиции видят даже наши противники. Мы не потеряли всего на Ближнем Востоке — это видно и по Ираку, и даже по Ливии, где слышны голоса о необходимости восстановления военно-технического сотрудничества с Россией. Конечно, надо постоянно корректировать свою позицию. И у нас есть большой шанс продолжать играть активную роль в регионе.

Андрей Яшлавский

Источник: Московский комсомолец