Санкции и стратегия выживания: как Иран с опорой на Китай выстроил параллельную нефтяную систему

Санкционная политика последних лет показала, что ее эффективность определяется не столько жесткостью введенных мер, сколько существованием или отсутствием альтернативных центров силы в мировой экономике. В этом контексте парадокс санкций против иранского нефтяного сектора заключался не в их несовершенной конструкции, а в столкновении с реалиями рыночной силы и геополитического соперничества.

До выхода США из СВПД в 2018 г. и восстановления санкций Иран экспортировал в среднем 2,2 млн баррелей нефти в день в 16 разных стран. Почти 28% приходилось на Китай, 20% — на Индию, 12% — на Южную Корею, 7% — на Японию и 8% — на Турцию, значительные объемы также направлялись в ОАЭ, Сирию, Италию, Францию, Испанию, Грецию и Нидерланды. Казалось, что подобная широта поставок обеспечит бесперебойность энергетического экспорта, однако введение американских вторичных санкций выявило жесткую истину: диверсификация не гарантирует устойчивости.

Почти все покупатели Ирана — за исключением Китая — прекратили импорт после возобновления санкций США. При этом к 2019 г. экспорт иранской нефти в Китай снизился до 466 тыс. баррелей в день, а в 2020 г. — до 333 тыс. баррелей. Тем не менее подписание Тегераном в 2021 г. Договора о всестороннем сотрудничестве с Пекином сроком на 25 лет изменило тенденцию: экспорт вырос в 4,5 раза до 1,494 млн баррелей. К 2024 г. доля иранской нефти в импорте Китая составила 14,1% по сравнению с 3,3% в 2020 г. Тегеран активно инвестировал в «серый флот» устаревших танкеров, многие из которых были перерегистрированы под флагами Панамы, Либерии или Маршалловых островов. Финансовая составляющая системы, вероятно, была закреплена в договоре, хотя его детали остаются засекреченными. Сообщается только, что Китай пообещал вложить 280 млрд долл. в энергетический сектор Ирана и 120 млрд долл. в инфраструктуру. Взамен Иран обязался продавать нефть значительно дешевле. В среднем на 2025 г. иранская нефть торгуется на 7–8 долл. дешевле, чем не подпадающая под санкции нефть от других ближневосточных поставщиков.

Система платежей строилась по той же логике. Китайская межбанковская платежная система (CIPS) могла бы стать оптимальным инструментом для Ирана с целью обхода западных финансовых санкций, однако угроза вторичных санкций со стороны США по-прежнему ограничивает возможности по полному и открытому использованию CIPS для расчетов с Ираном. Несмотря на то, что не опубликовано никаких официальных документов, подтверждающих прямое членство Ирана в CIPS, значительный объем двусторонней торговли между Ираном и Китаем в сочетании с возрастающим использованием китайского юаня в их коммерческих операциях убедительно свидетельствуют о том, что CIPS уже играет косвенную, но существенную роль в облегчении данных транзакций.

Часть контрактов оплачивалась не наличными, а товарами и услугами: китайские компании поставляли Ирану оборудование, автомобили и электронику в обмен на нефть. Денежные расчеты все чаще велись в юанях, а не в долларах, при этом Пекин получал льготные условия: задолженности по нефти иногда растягивались на два года и погашались в юанях. В рамках этой системы Иран также экспериментировал с другими альтернативными валютами, используя дипломатию для снижения зависимости от доллара. Эта многоуровневая схема — предоплата в юанях, бартерные сделки, скидки, отсроченные платежи и использование альтернативных валют — обеспечила как стабильность товарного импорта в Иран, так и ликвидность вне зоны досягаемости санкций США.

Устойчивость подобных схем гарантировал сам Китай объемами своей экономики: масштабные санкции против китайских компаний дестабилизировали бы мировые рынки и вызвали резкий рост цен. Столкнувшись с внутренним инфляционным давлением, Вашингтон проявлял терпение и выборочно применял санкции. Пекин же извлекал максимум выгоды: получал сверхдешевую энергию, укреплял свое присутствие в иранской экономике и способствовал реализации инициативы «Один пояс — один путь» в Персидском заливе. Тегеран, несмотря на предоставленные скидки, обеспечивал свое выживание благодаря надежным потокам и устойчивым к санкциям механизмам. Обе стороны повышали устойчивость, а авторитет американских санкций снижался.

Опыт Ирана показывает, что санкции не могут применяться в полной изоляции, если стратегический покупатель, обладающий политической волей и рыночным влиянием, готов нести издержки неповиновения. Сосредоточив почти весь экспорт нефти в одном канале с Китаем, Тегеран пожертвовал диверсификацией, но обрел устойчивость. Возникла не просто система обхода санкций, а параллельная торговая структура, основанная на бартере, финансировании в юанях и «серых» морских сетях, функционирующая независимо от западного контроля. Для Вашингтона и его союзников это стало доказательством того, что «усталость» от санкций — это не только сбой в их применении, но и структурное ограничение принуждения в многополярном мире. Вторичные санкции рушатся там, где сталкиваются с покупателями, слишком крупными, чтобы их можно было дисциплинировать, и слишком важными, чтобы игнорировать. Нефтяная дипломатия Ирана с Китаем не просто смягчила санкции — она изменила сами границы их применимости.

Санкционная политика последних лет показала, что ее эффективность определяется не столько жесткостью введенных мер, сколько существованием или отсутствием альтернативных центров силы в мировой экономике. Опыт Ирана показывает, как давление односторонних, региональных и международных санкций может стимулировать развитие нефтяной дипломатии. В этом контексте парадокс санкций против иранского нефтяного сектора с 2018 г. заключался не в их несовершенной конструкции, а в столкновении с реалиями рыночной силы и геополитического соперничества.

Даниал Ранджбар Мешкин:
Санкции и миграция: как экономическое давление увеличивает приток беженцев

До восстановления санкций Иран экспортировал в среднем 2,2 млн баррелей нефти в день в 16 разных стран. Почти 28% приходилось на Китай, 20% — на Индию, 12% — на Южную Корею, 7% — на Японию и 8% — на Турцию, при этом меньшие, но значительные объемы направлялись в ОАЭ, Сирию, Италию, Францию, Испанию, Грецию и Нидерланды. Поначалу казалось, что подобная широта поставок обеспечит бесперебойность энергетического экспорта Тегерана, однако восстановление американских вторичных санкций выявило жесткую истину: диверсификация не гарантирует устойчивости. Почти все покупатели Ирана — за исключением Китая — прекратили импорт после возобновления санкций США, что обнажило уязвимость позиций Ирана.

Когда Соединенные Штаты вышли из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) в 2018 г. и восстановили масштабные санкции, их цель была очевидна: экспорт Ирана рухнет, доходы сократятся, и Тегеран будет вынужден пойти на уступки. Сначала эти прогнозы казались верными. Экспорт сырой нефти сократился с 2,125 млн баррелей в день в 2017 г. до 1,849 млн баррелей в 2018 г. и всего 651 тыс. баррелей в 2019 г. Однако данные ОПЕК демонстрируют последующий резкий рост: с 404 тыс. баррелей в день в 2020 г. до 1,566 млн баррелей в 2024 г. — примерно на 288% за четыре года. Это объяснялось не полным провалом санкций, а двумя факторами: «усталостью» самих США от санкций, выражавшейся в исключениях и выборочном неприменении, и созданием Ираном санкционно-устойчивого канала «нефть в обмен на товары», основанного на дипломатическом сближении с Китаем.

Особая роль Пекина в данном случае обусловлена объемами его импорта. К 2019 г. экспорт иранской нефти в Китай снизился до 466 тыс. баррелей в день, а в 2020 г. — до 333 тыс. баррелей. Однако подписание в 2021 г. Договора о всестороннем сотрудничестве с Китаем сроком на 25 лет изменило тенденцию: экспорт вырос в 4,5 раза до 1,494 млн баррелей. К 2024 г. доля иранской нефти в импорте Китая составила 14,1% по сравнению с 3,3% в 2020 г. По сути, санкции, лишившие Иран большинства рынков сбыта, привели к углублению его зависимости от Китая, который использовал это положение для получения больших скидок и обеспечения стабильных поставок.

Иван Тимофеев:
Война Израиля против Ирана — часть переговорной стратегии Трампа?

Меры, призванные предотвратить такой исход, были жесткими и всеохватывающими. Правовую основу энергетических санкций США составляют четыре ключевых документа. Согласно Закону о национальной обороне 2012 г., статья 1245, запрещалось посредничество в продаже иранской нефти, тогда как, согласно Закону о свободе Ирана и противодействии его распространению оружия массового уничтожения (IFCA) 2012 г., ограничивались возможности иностранных банков проводить платежи, связанные с иранской энергетикой. Согласно Закону о противодействии противникам Америки посредством санкций (CAATSA) 2017 г., наказания вводились уже за иностранное участие в нефтяных и газовых проектах Ирана, а, согласно Исполнительному указу 13846 2018 г., изданному после выхода США из СВПД, все снятые ранее санкции были восстановлены и включали теперь вторичные меры, включая закрытие для иностранных компаний рынка США за «значительные сделки» с Ираном. Следует добавить, что в Европе, согласно Регламенту Совета (ЕС) № 267/2012, также было введено эмбарго на иранскую нефть и установлен запрет на страхование судов, что значительно ограничило доступ Тегерана на европейские рынки.

Стратегия Ирана по смягчению последствий санкций не была случайной или импровизированной. Тегеран активно инвестировал в «серый флот» устаревших танкеров, многие из которых были перерегистрированы под флагами Панамы, Либерии или Маршалловых островов.

Финансовая составляющая системы, вероятно, была закреплена в Договоре о 25-летнем стратегическом партнерстве. Хотя его детали остаются засекреченными, сообщается, что Китай пообещал вложить 280 млрд долл. в энергетический сектор Ирана и 120 млрд долл. в инфраструктуру. Взамен Иран обязался на десятилетия вперед продавать нефть значительно дешевле. По состоянию на июль 2025 г. трейдеры подтверждали, что легкая иранская нефть предлагалась на 3,30–3,50 долл. дешевле котировок ICE Brent. В среднем иранская нефть торгуется на 7–8 долл. дешевле, чем не подпадающая под санкции нефть от других ближневосточных поставщиков, что отражает как риск санкций, так и рыночное давление Китая.

Система платежей строилась по той же логике. Согласно иранским источникам, Китайская межбанковская платежная система (CIPS) могла бы стать оптимальным инструментом для Ирана с целью обхода западных финансовых санкций. Вместе с тем угроза вторичных санкций со стороны США по-прежнему ограничивает возможности Китая по полному и открытому использованию CIPS для расчетов с Ираном. Несмотря на то, что не опубликовано никаких официальных документов, подтверждающих прямое членство Ирана в CIPS, значительный объем двусторонней торговли между Ираном и Китаем в сочетании с возрастающим использованием китайского юаня в их коммерческих операциях убедительно свидетельствуют о том, что CIPS уже играет косвенную, но существенную роль в облегчении данных транзакций.

Петр Кортунов:
В стране невыученных уроков: почему метод кнута с Ираном по-прежнему не работает

Часть контрактов оплачивалась не наличными, а товарами и услугами: китайские компании поставляли Ирану оборудование, автомобили и электронику в обмен на нефть. Денежные расчеты все чаще велись в юанях, а не в долларах, при этом Пекин получал льготные условия: задолженности по нефти иногда растягивались на два года и погашались в юанях. В рамках этой системы Иран также экспериментировал с другими альтернативными валютами, используя дипломатию для снижения зависимости от доллара. Эта многоуровневая схема — предоплата в юанях, бартерные сделки, скидки, отсроченные платежи и использование альтернативных валют — обеспечила как стабильность товарного импорта в Иран, так и ликвидность вне зоны досягаемости санкций США.

Устойчивость подобных схем гарантировал сам Китай объемами своей экономики. Масштабные санкции против китайских компаний дестабилизировали бы мировые рынки и вызвали резкий рост цен. Столкнувшись с внутренним инфляционным давлением, Вашингтон проявлял терпение и выборочно применял санкции. Пекин же извлекал максимум выгоды: получал сверхдешевую энергию, укреплял свое присутствие в иранской экономике и способствовал реализации инициативы «Один пояс — один путь» в Персидском заливе. Тегеран, несмотря на предоставленные скидки, обеспечивал свое выживание благодаря надежным потокам и устойчивым к санкциям механизмам. Обе стороны повышали устойчивость, а авторитет американских санкций снижался.

Траектория развития нефтяного сектора Ирана после 2018 г. иллюстрирует более глубокую истину о санкциях как инструменте государственной политики. Их эффективность зависит не только от юридической точности или масштабов наказаний, но и от баланса сил между инициатором и тем, кто готов оказывать поддержку. Опыт Ирана показывает, что санкции не могут применяться в полной изоляции, если стратегический покупатель, обладающий политической волей и рыночным влиянием, готов нести издержки неповиновения. Сосредоточив почти весь экспорт нефти в одном канале с Китаем, Тегеран пожертвовал диверсификацией, но обрел устойчивость. Возникла не просто система обхода санкций, а параллельная торговая структура, основанная на бартере, финансировании в юанях и «серых» морских сетях, функционирующая независимо от западного контроля. Для Вашингтона и его союзников это стало доказательством того, что «усталость» от санкций — это не только сбой в их применении, но и структурное ограничение принуждения в многополярном мире. Вторичные санкции рушатся там, где сталкиваются с покупателями, слишком крупными, чтобы их можно было дисциплинировать, и слишком важными, чтобы игнорировать. Нефтяная дипломатия Ирана с Китаем не просто смягчила санкции — она изменила сами границы их применимости.