Конфликт между США и Ираном может укрепить позиции Китая на Ближнем Востоке

Закрепление КНР на Ближнем Востоке — это не просто следствие дипломатии долговой ловушки или расширения зоны китайского влияния в целом; для того, чтобы вписать нового игрока в региональный контекст и обеспечить вытекающую из этого трансформацию институтов, требуются идеологические коррективы. Любой шаг США в отношении Тегерана может ощутимо сыграть на руку Пекину и укрепить его позиции в регионе. Привлечение китайского капитала, технологий и вооружения в Иран, а также дальнейшее открытие для КНР иранских экспортных рынков способно значительно ускорить фундаментальные перемены в ближневосточном закулисье: вектор геоэкономики региона может сместиться с севера на юг, отвернувшись от Москвы в сторону Индийского океана, что упростит доступ для Поднебесной.

Сегодня Пекин уже располагает зарубежными военными базами в Таджикистане и Джибути. Китай также заигрывал с демонстрацией силы в Сирии. Кроме того, КНР поставляет Ирану технологии в сфере мирного атома. При этом у Поднебесной есть инструменты для того, чтобы получить доступ к любому аспекту иранской военной ядерной программы. В краткосрочной перспективе полноценное развертывание китайцев в Иране маловероятно, но в более отдаленной — развитие двустороннего военного сотрудничества может вылиться в формирование естественного союза в противовес влиянию США в регионе. Американские СМИ пока реагируют на воинственную риторику Вашингтона по Ирану с недоумением, тогда как в КНР на торговую войну с Соединенными Штатами реагируют в духе «око за око, зуб за зуб». Так, 15 мая в эфире государственного Центрального телевидения Китая (CCTV) прозвучало, что Поднебесная не хочет воевать, но не боится этого и при необходимости будет драться. Если бы Пекин поддержал Тегеран в опосредованной войне с Вашингтоном, для последнего ситуация превратилась бы в непроходимое болото.

Возможно, Китай не готов к проецированию мощи и влияния в регионе, но к этому не готовы и ястребы в Вашингтоне и Москве. И те, и другие всегда рассматривали КНР лишь в рамках собственных матриц угроз, а никак не в условиях, когда Пекин переписывает эти матрицы.

Закрепление КНР на Ближнем Востоке — это не просто следствие дипломатии долговой ловушки или расширения зоны китайского влияния в целом; для того, чтобы вписать нового игрока в региональный контекст и обеспечить вытекающую из этого трансформацию институтов, требуются идеологические коррективы. Любой шаг США в отношении Тегерана может ощутимо сыграть на руку Пекину и укрепить его позиции в регионе. Привлечение китайского капитала, технологий и вооружения в Иран, а также дальнейшее открытие для КНР иранских экспортных рынков способно значительно ускорить фундаментальные перемены в ближневосточном закулисье: вектор геоэкономики региона может сместиться с севера на юг, отвернувшись от Москвы в сторону Индийского океана, что упростит доступ для Поднебесной.

Андрей Кортунов:
Китай и США в Азии: четыре сценария на будущее

Если в АТР с подачи США не начнется торговая война, а в районе Персидского залива не разгорится масштабный вооруженный конфликт, мировому сообществу пока не о чем беспокоиться в отношении Китая. В целом КНР недостаточно компетентна, чтобы быть сверхдержавой, с точки зрения идеологии, глобального управления, проецирования влияния и геоэкономики. Добавьте к этому тот факт, что в последние полтора года Пекин геополитически «перенапрягся» и по сути не имеет опыта в ближневосточных делах, и мы увидим, что он не в состоянии полноценно выступить в поддержку Тегерана в случае конфликта с Вашингтоном.

Однако формирующаяся ось будущего влияния Китая пролегает примерно по прямой от Урумчи до Каира. Профессор Института центральноазиатских исследований Университета Ланьчжоу Ван Яншу считает, что экономическое взаимодействие КНР с государствами Центральной Азии и Ближнего Востока будет осуществляться вдоль этой оси и параллельно с США. Я бы развил эту мысль, добавив, что вся зона к югу от нее относится к китайской сфере влияния в районе Индийского океана, а к северу — к вотчине Москвы. Более того, если для России исторически значимыми региональными акторами являются Афганистан, Иран и Турция, то для Китая это Пакистан, Иран и Турция. Очевидно, что в геостратегии Пекина XXI в. Тегерану отводится центральная роль.

Иран представляет собой стратегический «мост» в рамках инициативы «Один пояс — один путь» и критически важен для планов Поднебесной по строительству наземной и морской инфраструктуры для прокладки торговых путей из Европы и Восточной Африки на запад Китая. Все пять ключевых для КНР в экономическом плане ближневосточных государств, имеющих выход к Индийскому океану (Пакистан, Иран, Саудовская Аравия, Египет и Оман), сосредоточены вокруг китайской геопромышленной политики в его бассейне. Наращивание геоэкономического влияния Пекина в Персидском заливе и Красном море подразумевает появление множества геоэкономических перспектив для Поднебесной в Индийском океане и открывает ей обширный спектр геопромышленных и геополитических вариантов. Это означает, что торгово-промышленную политику Китая на Ближнем Востоке следует рассматривать в качестве геопромышленной основы для будущей геополитики.

Руслан Мамедов:
Перспективы сотрудничества России и Китая на Ближнем Востоке

Похоже, что с точки зрения Ирана КНР тоже является ответом на все большие экономические вопросы. В рамках китайской программы передачи атомных технологий гражданского использования в Иран поступят водо-водяные реакторы третьего поколения «Хуалун-1», которые можно размещать на внутренних реках вдали от уязвимого морского побережья. Помимо передачи технологий, Пекин предлагает строительство мощностей по производству алюминия и стали, инвестиции в агропромышленный сектор и, разумеется, огромный потребительский рынок для нефти. Также Китай нарабатывает опыт в области водной безопасности в регионе, занимается отводом текущих в Индию тибетских рек, разрабатывает план по насыщению водой Тибета и Синьцзяна, а также налаживает отношения стратегического партнерства с Киргизией и Таджикистаном, имеющими колоссальные запасы пресной воды. С учетом острого водного кризиса в Иране и связанных с ним внутриполитических рисков любая поддержка со стороны КНР в этой области — бесценна.

Руководство США должно задаваться следующим вопросом по Ирану: если Вашингтон развяжет с ним конфликт, какие официальные и неофициальные межправительственные связи Пекина и Тегерана укрепятся от этого? Пожалуй, самыми важными с исторической точки зрения являются контакты с иранскими гражданами, ранее имевшими отношение к ирано-китайским поставкам оружия и военной помощи. По аналогии с фото Дональда Рамсфелда с Саддамом Хусейном — кто из иранцев, покупавших китайское оружие в ходе ирано-иракской войны, сохранил влияние в сегодняшнем Тегеране? Так же и с экономическим взаимодействием, и с передачей технологий от КНР Ирану — существуют институциональные связи, которые никакая стратегическая бомбардировка не только не ослабит, но и напротив — укрепит.

Сегодня Пекин уже располагает зарубежными военными базами в Таджикистане и Джибути. Китай также заигрывал с демонстрацией силы в Сирии. Кроме того, КНР поставляет Ирану технологии в сфере мирного атома. При этом у Поднебесной есть инструменты для того, чтобы получить доступ к любому аспекту иранской военной ядерной программы. В краткосрочной перспективе полноценное развертывание китайцев в Иране маловероятно, но в более отдаленной — развитие двустороннего военного сотрудничества может вылиться в формирование естественного союза в противовес влиянию США в регионе. Американские СМИ пока реагируют на воинственную риторику Вашингтона по Ирану с недоумением, тогда как в КНР на торговую войну с Соединенными Штатами реагируют в духе «око за око, зуб за зуб». Так, 15 мая в эфире государственного Центрального телевидения Китая (CCTV) прозвучало, что Поднебесная не хочет воевать, но не боится этого и при необходимости будет драться. Если бы Пекин поддержал Тегеран в опосредованной войне с Вашингтоном, для последнего ситуация превратилась бы в непроходимое болото.

Иван Тимофеев:
Танкерные инциденты: кто моргнёт первым?

Возможно, Китай не готов к проецированию мощи и влияния в регионе, но к этому не готовы и ястребы в Вашингтоне и Москве. И те, и другие всегда рассматривали КНР лишь в рамках собственных матриц угроз, а никак не в условиях, когда Пекин переписывает эти матрицы. Кроме того, исход любой военной конфронтации в краткосрочной перспективе не будет иметь значения, но она войдет в историю как конфликт, положивший конец 75-летнему преобладанию военно-воздушных сил в военном деле и давший начало новой эпохе информационных, технологических и водных угроз безопасности.

И если США, как представляется, ведут себя весьма необдуманно, иранская политика Китая также видится «сырой», ведь КНР остается крепнущей региональной державой, абсолютно неподготовленной к внешнеполитическим злоключениям на Ближнем Востоке. Однако для США сейчас не 1991 и не 2003 гг. В 1991 г. региональные конфликты было намного легче вписать в логику противостояния глобальных игроков. Дестабилизировавший регион 2003 год, вероятно, послужил началом недоверия и делегитимизации западных моделей демократического управления за рубежом, а также недовольства национальной и силовой политикой систем покровительства внутри страны. Однако, в отличие от 2003 г., 2019 г. — это часть эпохи технологий. Сегодня правительства с трудом пытаются контролировать нарративы, монополия на которые раньше была у технократов из военно-промышленного комплекса. США потеряли контроль над риторикой глобального управления и, повинуясь порыву, на ровном месте вызвали ураган непредсказуемостей как в информационных, так и в обычных войнах.